— Я знал охотника, — заговорил вышедший из палатки боец, — у него вечно руки тряслись: чай пьет — все блюдце расплещет, а утку увидит — с лету бьет без промаха.

Начались охотничьи рассказы. Красноармейцы, обжигаясь, схлебывали горячий чай.

— Ты, Никита Матвеевич, доскажи, что сделали с тем парнишкой- то, — вставил один из бойцов, когда немного улеглись охотничьи страсти.

— С парнишкой-то? Так набили ему в рот соли, — парень задыхаться стал. А семеновцы сидят тут же пьяные и хохочут. Они хотели его ногами живого растоптать, да бабы улучили момент. Когда они разодрались — утащили. Сейчас живет.

— Эх, гады, чего делали. Сколько народу погубили!

— Много народу, сынок, загубили. Сила у них была. Одних только японцев говорят, семьдесят тысяч было. А все-таки мы их одолели! — бодро сказал старик. — И если надо будет, я еще пойду с винтовкой. Глаз-то хорошо видит, вот только… ноги маленько сдавать стали. Сожжены они у меня.

— Как же это сожжены?

— Все они. Поймали меня, накалили железину и поставили меня на каленую-то. До костей все сгорело.

Старик замолчал. Бойцы задумчиво смотрели на костер. Перед их глазами вставали страшные картины: крови, пыток, огня, стоны замученных и плач детей.

Тяжелое молчание прервал Никита Матвеевич.

— Начальник, хочу я тебя вот о чем спросить. Правда, ли, что на заводах, как пройдет пять минут, так трактор выходит?

— Правда, Никита Матвеевич. И это чудом у нас теперь не считают. Было время, когда делали в день по два трактора да по одному автомобилю, а сейчас каждый завод сотнями в день считает. Многому научились. Не только тракторы, — дирижабли сами строим.

И командир рассказал о том, как люди его родины подчинили себе силы природы, как ученые открыли неисчерпаемые богатства в недрах земли, как стахановцы творят чудеса, как создаются величайшие каналы, новые города, заводы и удивительные машины.

Старик внимательно слушал, попыхивая трубкой. Когда командир кончил рассказывать, Никита Матвеевич несколько минут смотрел на тлеющие угли костра, потом как бы про себя начал:

— Да-а, народ бежит вперед шибко. Вон ведь у нас в колхозе до чего додумались. «Отрезаны мы», — говорят, — «как есть от мира, заболеешь— умирай. Врач на колесах к нам не доберется, а самолет — он может. Нужен он нам, вот как нужен!» Так и порешили — самолет купить.

— А кто же летать будет? Содержать летчика колхозу дорого встанет, — сказал командир.

Никита Матвеевич хитро щуря глаза, прячет улыбку в свои большие, немного с подпалиной, усы.

— Это дело мы тоже порешили. Парень наш, колхозник, сейчас в Спасске летать учится. Через год будет летчиком.

Костер начал потухать. Увлеченные рассказами, все забыли про него. Было далеко за полночь, когда маленький лагерь уснул. И уже сквозь сон командир уловил, как Никита Матвеевич, укладываясь у костра, в третий раз про себя повторял:

— А в весну непременно поеду в Москву!

Светало. Багровая полоса ширилась на востоке.

Б. Буров и В. Ребовский

Рис. В. Высоцкого

Качают отличника — водителя.

Пассажирский пароход «Урицкий» медленно отвалил от пристани. Полковник Кручинин с минуту постоял на палубе, любуясь причудливым отражением огней в темно-свинцовой реке, и вошел в каюту, залитую мягким голубоватым светом. На одной из кушеток, находившихся в каюте, спал мужчина, уткнув лицо в подушку. Кручинин тихонько опустил на окно штору, достал из портфеля книгу и сел к столу. Внимание его привлекла раскрытая на столе тетрадь, страницы которой были исписаны крупным размашистым почерком. Знакомый термин заголовка подстрекнул любопытство Кручинина, и он, отложив книгу в сторону, не задумываясь, начал читать чужие записи.

Вот что было написано там:

«Август 1920 года. Батальон красных, изнуренный боями, отходил через Пинские болота на соединение с полком, героически сдерживая наседающую конницу противника. Скудный запас экономно расстреливаемых патронов подошел к концу. Командир батальона Нестеров, старый фронтовик, с горечью думал, что без патронов батальону неминуемо грозит гибель. Надо было искать выход.

Вызвав к себе командиров рот, Нестеров спросил:

— Патронов нет?

— Нет, — угрюмо ответили командиры.

— Какой вы предлагаете выход?

— Умирать будем.

— Красиво, но это не выход из положения. Умереть каждый из нас сумеет. Надо спасти батальон.

— С голыми кулаками, среди болот…

— Хотите сказать — невозможно? — нетерпеливо перебил Нестеров.

— Да.

— Подобные соображения вы можете оставить при себе. Надо вывести батальон.

— Нужно надежное прикрытие, товарищ комбат. Прикрытие без патронов… Куда оно?..

— Вы правы, но… — Нестеров с минуту подумал и спокойно заявил:

— Прикрытием останется пушка. У ней есть снаряды.

— А если она не сдержит против, ника?

Нестеров резко ответил:

— Тогда… продайте себя как можно дороже…»

Дальше несколько строк оказались вычеркнутыми. Очевидно, автор хотел переделать их.

«…Вместе с батальоном отступала артиллерия в составе… единственной 76-мм пушки. Орудием командовал командир взвода Южанин. Утром, во время переправы через реку, пуля раздробила ему колено, и теперь он, поддерживаемый бойцами, с трудом сидел на передке орудия. Наспех перевязанная рана причиняла Южанину мучительную боль.

Нестеров знал о ранении Южанина, но почему-то думал, что ранение легкое. Теперь же, взглянув на измученное, обескровленное лицо командира взвода, Нестеров заколебался в принятом решении. Ему жаль было обрекать на верную смерть полуживого человека.

Южанин сам вывел Нестерова из затруднения.

— У вас приказание, тов. комбат? — спросил он.

— Да… я хотел бы знать, сколько осталось снарядов?

— Восемь шрапнелей, тов. комбат.

— Маловато. Дело, Южанин, такое, что необходимо задержать противника, пока батальон проходит болота. Патронов нет…

— Сколько времени потребуется на этот марш?

— Не меньше двух часов.