— В этих английских ересях сам черт ногу сломит!

— Мне кажется, это даже элегантно. Женщина, выступающая в роли губернатора штата Ирраква, краснокожая к тому же! Ее как равную принимают губернаторы Сасквахеннии, Пенсильвании, Нью-Амстердама, Новой Швеции, Нью-Оранжа, Новой Голландии…

— А мне иногда начинает казаться, что вы предпочитаете эти отвратительные Соединенные Штаты родному отечеству.

— В своем сердце я француз, — спокойно ответил Лафайет. — Но я восхищаюсь американским духом равноправия.

Опять это равноправие. Маркиз де Лафайет походил на фортепьяно, настроенное на одну ноту.

— Вы совершенно забываете, что наш основной враг в Детройте — эти самые американцы.

— Это вы забываете, что настоящий наш враг — орды скваттеров-поселенцев, не имеет значения, какой они расы, незаконно вторгшихся в Резервацию Краснокожих.

— Игра слов, не более того. Все они — американцы. Следуя на запад, они проходят через Нью-Амстердам или Филадельфию. Вы же, будучи на востоке, воодушевляете их — всем известно, как вы восхищаетесь антимонархистской философией, проповедуемой этими оборванцами. И мне приходится платить за их скальпы, когда краснокожие на западе учиняют очередную резню.

— Тише, Фредерик, тише. Даже в шутку не обвиняйте меня в антимонархизме. Умная машинка для рубки мяса, изобретенная месье Гильотином, ждет не дождется подобных обвинений.

— Жильбер, давайте говорить серьезно. Маркиз на нее никогда не попадет. Аристократам, распространяющим безумные демократические идеи, головы не рубят. Их высылают в Квебек. — Фредерик не мог удержаться, чтобы не вставить шпильку. — А самых ненавистных отправляют в Ниагару.

— Что ж такого вы натворили, если и вас выслали в Детройт? — как бы про себя пробурчал Лафайет.

Опять позор. Будет ли когда-нибудь конец этому бесчестью?

«Мария-Филиппа» приблизилась настолько, что можно было разглядеть отдельных матросов и услышать их крики, пока судно ложилось на последний галс, перед тем как войти в порт Ирраква. Самое мелкое из Великих Озер, озеро Ирраква, было единственным, в которое могли заходить морские суда, — далее на пути вставала громада Ниагарского водопада. Последние три года, после того как Ирраква закончила постройку своего канала, почти все поставки, которые нужно было переправить в обход водопадов в озеро Канада, шли через американскую территорию, откуда попадали в Ниагарский канал. Французские портовые городки вымирали, огромное количество французов перебралось на американский берег озера, где Ирраква с радостью снабжала их нужной работой. А маркиз де Лафайет, управляющий делами на юге Канады и к западу от Квебека, казалось, вовсе не возражал против этого. Если к отцу Фредерика когда-нибудь вернется фавор короля Карла, Фредерик лично проследит за тем, чтобы Лафайет стал первым аристократом, испробовавшим на своей шее острый нож гильотины. То, что этот человек творил в Канаде, звалось предательством.

Как будто прочитав мысли Фредерика, Лафайет похлопал его по плечу и произнес:

— Скоро, скоро уже, потерпите немножко.

Безумно, конечно, думать о таком, но, похоже, предатель Лафайет сам только что предрек собственную казнь!

Но нет, на самом деле Лафайет имел в виду «Марию-Филиппу», которая подошла совсем близко к пристани. Портовые грузчики Ирраквы приняли линь, брошенный с судна, и намотали его на ворот, после чего, заведя некую монотонную песню на своем неудобоваримом языке, стали подтягивать судно к причалу. Наконец «Мария-Филиппа» ударилась бортом о пристань — с одной стороны грузчики принялись разгружать товары и багаж, с другой стороны установили сходни для пассажиров.

— Это же гениально, посмотрите, насколько они умудрились ускорить разгрузку судна! — воскликнул Лафайет. — Они кладут тюки на стоящие на рельсах вагонетки — на рельсах, как в шахте! — а затем вступают в дело лошади, которые отвозят груз туда, куда нужно. Сами видите, по рельсам можно перевозить куда больше груза, чем на обычных тележках. Стефенсон[11] объяснял мне принцип действия, когда я заглядывал сюда в прошлый раз. А все почему? Потому что не надо ничем управлять…

Он трещал без умолку. В который раз он принялся рассказывать о паровой машине Стефенсона, которая, по убеждению Лафайета, вскоре заменит лошадь. Этот изобретатель уже построил пробную модель — то ли в Англии, то ли в Шотландии, то ли еще где. Но совсем недавно он переехал в Америку, и думаете, Лафайет позаботился пригласить Стефенсона в Канаду строить свои паровые машины там? Нет, Лафайет позволил ему работать на Ирракву, обставившись идиотскими оправданиями — мол, Ирраква уже вовсю использует пар, да и основные залежи угля находятся на американской стороне. Но Фредерику де Морепа было известно настоящее положение дел. Лафайет считал, что, благодаря паровой машине, перевозящей вагонетки по рельсовым дорогам, коммерция и путешествия станут намного быстрее и дешевле, так что мир извлечет куда больше пользы, если эта система будет построена на территории демократии! Фредерик, разумеется, не верил, что машина может обогнать лошадь, но это не имело значения — главное, Лафайет верил в это, поэтому тот факт, что он не привез изобретателя в Канаду, лишний раз доказывал его предательские намерения.

Должно быть, он пробормотал последние несколько слов вслух. Либо это, либо Лафайет действительно умеет читать человеческие мысли — до Фредерика доходили слухи, что Лафайет обладает подобным даром. А может, Лафайет просто догадался, о чем он сейчас думает. Или дьявол ему подсказал… А что, хорошая мысль!

Как бы то ни было, Лафайет громко рассмеялся и сказал:

— Фредерик, если бы я позвал Стефенсона строить рельсовые дороги в Канаде, вы первый обвинили бы меня в пустой трате государственных денег. Зато сейчас, если вы, написав рапорт, обвините меня в предательстве, в том, что я подучил Стефенсона остаться в Ирракве, вас тут же вызовут домой, во Францию, где заключат в маленькую комнату с обитыми подушками стенами.

— Обвинять в предательстве? Вас? — напускно удивился Фредерик. — Да подобной мысли мне и в голову не могло прийти. — И все-таки на всякий случай он перекрестился. Вдруг и вправду сам дьявол шепчет на ушко Лафайету? — Ну не довольно ли любоваться таскающими тюки грузчиками? По-моему, нам следует поприветствовать прибывшего офицера.

— Вы так рветесь познакомиться с ним? — спросил Лафайет. — Вчера вы мне все уши прожужжали о его плебейском происхождении. По-моему, вы сказали, что на службу он поступил простым капралом.

— Сейчас он генерал, и Его Величество счел должным послать его к нам, — сохраняя серьезное выражение лица, возразил Фредерик.

Лафайет же продолжал весело ухмыляться. «Ничего, Жильбер, мое время придет, обязательно придет».

По пристани ходили несколько офицеров, облаченных в военное обмундирование, но никого с генеральскими погонами среди них не было. Очевидно, герой битвы за Мадрид выжидал, намереваясь эффектно появиться на палубе. А может, он думал, что маркиз и сын графа сами пройдут в его каюту, чтобы первыми поприветствовать национальную знаменитость? Немыслимо!

Хотя на самом деле он так не думал. Офицеры отступили на шаг-другой, и де Морепа с Лафайетом, стоящие у поручней баржи, увидели, как некий человечек шагнул с палубы «Марии-Филиппы» на пристань.

— Не такого он уж и высокого роста, правда? — вслух подумал Фредерик.

— На юге Франции все невысокого роста.

— На юге Франции! — презрительно фыркнул Фредерик. — Он родом с Корсики, мой дорогой Жильбер. Его даже французом назвать нельзя. Скорее итальяшка…

— За три недели этот итальяшка наголову разбил испанскую армию, пока вышестоящий офицер валялся с приступом острой дизентерии, — напомнил Лафайет.

— Акт неподчинения, за который его следовало отдать под трибунал, — нахмурил брови Фредерик.

— С этим я не спорю, — согласился Лафайет. — Но, видите ли, он все-таки выиграл войну, поэтому король Карл, добавивший корону Испании к своей коллекции головных уборов, счел несоответствующим судить солдата, который одержал столь славную победу.