— Ничего не получится. Я тут решила подработать в магазине. Неполный день, конечно, но все равно должна предупредить их заранее.

— Молли, говори прямо, что случилось?

— Ничего. Ничего особенного. Мне так грустно, Уилл. Ты знаешь, я приезжала сюда после смерти отца Уилли. — Она всегда говорила о своем первом муже именно так, «отец Уилли», не называя его по имени. — Мы собрались тут, и это помогло преодолеть мне горе. Вот и сейчас: мы собрались, и это…

— Есть небольшая разница: я пока еще не умер.

— Не будь таким.

— Каким?

— Сумасшедшим.

Грэхем на мгновение прикрыл глаза.

— Алло! Алло!

— Нет, Молли, я не сумасшедший. Поступай, как считаешь нужным.

Я позвоню тебе, когда у меня что-нибудь прояснится.

— Почему бы тебе не приехать к нам?

— Это невозможно.

— Но почему? Места здесь достаточно. И мамуля будет…

— Молли, ты прекрасно знаешь, они меня не любят, и знаешь, почему. Они смотрят на меня, а сами думают о…

— Это неправда. Ты к ним несправедлив.

Грэхем почувствовал, как его охватывает усталость.

— О'кей. Если тебя это не устраивает, тогда пускай они просто старые маразматики, от которых меня тошнит. Это тебе понятно?

— Прошу тебя, не говори так.

— Им нужен мальчик. Вполне возможно, к тебе тоже неплохо относятся. По-видимому, так оно и есть. Но нужен им только мальчик. Тебя они тоже заберут у меня. А вот я им совсем ни к чему, но мне на это глубоко наплавать. Потому что мне нужна ты. Во Флориде. Уилли тоже, когда ему надоест возиться со своими пони.

Тебе нужно выспаться. У тебя нервы не в порядке. Не думаю. В общем, позвоню, как только у меня появятся новости.

— Непременно, — сказала она и повесила трубку.

— Бред, — пробормотал Грэхем, — полный бред.

В дверь просунулся Крофорд.

— Если я не ошибаюсь, ты тут что-то сказал насчет бреда?

— Не ошибаешься.

— Не вешай нос. Звонил Эйнсворт с объекта. У него есть кое-что для тебя. Просит, чтобы мы сами приехали. Надо утрясти проблемы с местной полицией.

Когда Грэхем с Крофордом подъехали к почерневшим развалинам дома, Эйнсворт был занят тем, что аккуратно ссыпал пепел в жестяные банки.

Весь в саже и копоти, Эйнсворт походил на трубочиста. Возле уха у него набухал волдырь от ожога. В разрушенном подвале в данный момент работал агент по особым поручениям Янович из отдела взрывчатых веществ.

Высокий, долговязый тип суетился возле покрытого грязью «олдсмобиля», перегородившего подъездную дорожку к дому. Он пошел навстречу прибывшим.

— Вы Крофорд?

— Да, это я.

— Роберт Л. Дьюлейни, коронер. Я должен приступить к исполнению своих обязанностей.

Он продемонстрировал им карточку с надписью «Голосуйте за Роберта Л. Дьюлейнти».

Крофорд выжидательно молчал.

— Ваш сотрудник располагает вещественными доказательствами, которые отказывается передать мне. Он заставил меня прождать целый час.

— Извините за причиненные вам неудобства, мистер Дьюлейни. Он действовал по моему приказу. Я все выясню. Посидите пока в машине.

Не обращая внимания на слова Крофорда, Дьюлейни потащился за ними.

— Мистер Дьюлейни, подождите, пожалуйста, в машине, — не терпящим возражений голосом бросил Крофорд через плечо.

Начальник отдела взрывчатых веществ Эйнсворт приветствовал их белозубой улыбкой, сиявшей на чумазом лице. Все утро он просеивал пепел.

— Как начальнику отдела, мне доставляет особое удовольствие… — в самых изысканных выражениях начал он, выбираясь из преисподней.

— Знаем, знаем, шеф, — заверил его Янович, — опустить копье, обагренное кровью противника.

— Молчать в строю, краснокожий Янович!

Доставить сюда интересующие нас предметы!

Он бросил подчиненному ключи от машины.

Из багажника фэбээровского седана появилась на свет длинная картонная коробка. В ней лежал привязанный к днищу проволокой обрез винтовки с обгоревшим прикладом и покореженными стволами. В другой коробке, поменьше, находился почерневший пистолет.

— Пистолет сохранился лучше, — заметил Эйнсворт. — Ребята из отдела баллистики еще поработают с ним. Давай, Янович, приступай к главному.

Эйнсворт принял у своего агента три пластиковых мешочка.

— Равнение на середину, Грэхем!

На мгновение лицо Эйнсворта приобрело непривычно серьезное выражение. Церемония передачи вещественных доказательств походила на древний ритуал, а Грэхем ощущал себя первобытным охотником, которому должны смазать лоб кровью жертвенных животных.

Эйнсворт протянул Грэхему свою добычу.

В одном пакете была часть обгоревшего тазобедренного сустава дюймов пяти длиной. Это оказалась головка бедра. В другом — наручные часы. В третьем пакете находилось главное — зубной протез. От зубного протеза осталась только половина, но именно в ней сохранился характерный боковой резец, крепившийся на штифте.

Грэхему лезли в голову какие-то глупости, вроде «Большое вам спасибо».

Странное оцепенение охватило Грэхема, и на несколько секунд сознание его отключилось. Когда он пришел в себя, голос Эйнсворта доносился, словно из туманной дали:

— ..Настоящий музейный экспонат, — рассказывал Эйнсворт. — Так что, Джек, мы должны теперь отдать все это местным деятелям?

— Вообще-то, да. Здесь есть неплохие специалисты. Попробуем пригласить их, пусть сделают слепки при нас, а оригинал мы оставим себе.

Фэбээровцы направились к машине старшего следователя Сент-Луиса.

Грэхем остался наедине с домом. Он слушал, как завывает ветер в трубах. Хорошо бы Блум приехал в логово Дракона как только понравится. Он должен приехать…

Грэхему хотелось представить себе, каким был Долархайд. Доискаться до самых корней происшедшей здесь трагедии, узнать, что вызвало к жизни Красного Дракона. Но пока с него хватит. Пока.

Пересмешник опустился на кончик трубы и завел свою трель.

Грэхем посвистел в ответ.

Он возвращался домой.

Грэхем не смог сдержать счастливой улыбки, когда огромный лайнер взмыл в небо, унося его прочь из Сент-Луиса. Самолет лег курсом на юг, навстречу солнцу, а затем круто взял на восток. Домой!

Дома его ждут Молли с Уилли.

— Прекратим эти дурацкие разбирательства, — сказала она ему по телефону. — Какая разница, кто кого обидел? Словом, я встречу тебя в Маратоне, малыш.

Пройдет время, и он будет вспоминать радостные моменты, связанные с этим делом, а главное — удовлетворение, которое получаешь от работы профессионалов высокого класса. Наверное, людей безоглядно преданных своему делу можно найти в любой другой профессиональной сфере. Все зависит от того, кто ищет, рассуждал он сам с собой.

Ему казалось бестактным выражать благодарность за сотрудничество Ллойду Бауману и Биверли Катц, поэтому он просто поверил им и сказал, что рад случаю, который снова свел их вместе.

Одно обстоятельство рождало в нем смутную, не совсем ясную тревогу: тот высочайший полет блаженства, тот момент истины, открывшийся ему, когда в чикагском зале суда Крофорд положил трубку и сказал ему: «Это Гейтвей.» Почему, ну почему самый счастливый миг в его жизни застал его именно там, в душном зале, именно тогда, в Чикаго? Ведь задолго до этого, еще не облекая свое звание в слова и логические доводы, он знал. Знал!

Кому-кому, а Ллойду Бауману не надо объяснять, что чувствует профессионал, виртуозно исполнивший свое дело. Бауман сам сказал ему:

— Когда Пифагор вывел свою теорему, а затем подтвердил ее, он преподнес в дар Музе сотню быков. Может ли быть в жизни удовольствие сильнее того, какое испытываешь в тот момент, когда подтверждается твоя теорема? Не говори ничего, не растрачивай это чувство в словах. Сохрани его в себе надолго.

Чем ближе становился дом и Молли, тем большее нетерпение охватывало его. В Майами он сошел на бетонированную площадку перед ангаром. Предстояло пересесть на старенькую модель «ДС-З, Ант-Лулу», совершавшую регулярные рейсы в Маратон.