Лидия атаковала в безмолвной, кромешной темноте. Впрочем, для метаморфа никакая темнота не могла считаться полностью кромешной, или безмолвной. Даже сколь угодно тихий звук звучал для неё, как пронзительный колокольный звон. Биение крохотных сердец морских обитателей. Отзвук от движения под толщей воды, отражаемый от поверхности дна. Её собственная гортань издавала низкий, едва различимый ухом звук, посредством которого Лидия рисовала в мозге объемную картину пространства вокруг себя.

— Крупная добыча! — возликовала метаморф, в считанные секунды перенося массу тела в сторону головы, отращивая титаническую зубастую пасть. Под стать пище.

Бедный Цветок-локатор продолжал издавать тревожные трели, пока его подгребал к себе какой-то гигантский спрут. Последнее сильно раздражало у Лидии материнский инстинкт, и противнику это ничего хорошего не предвещало.

Метаморф отрастила пасть в десяток метров в диаметре, и ещё спустя секунду, её исполинские клыки сомкнулись вокруг длинного чужого щупальца, белесого как призрак. Хватательная конечность врага уходила в сторону океанической впадины настолько далеко, что даже Лидия пока не могла разглядеть всех размеров основного тела чудовища. В любом случае, оно должно было быть поистине исполинским. Настоящий титан морского дна.

Лидия не остановилась на том, что перекусила вцепившееся в Цветок щупальце. Её организм впрыснул смертельный яд, который побежал по конечности противника, как ток по проводам. Продолжая ощущать движение собственных клеток, обратившихся во всесокрушающий поток, Лидия в какой-то момент обнаружила, что её натиск уперся в невидимую преграду. Похоже, враг отбросил пораженное ядом щупальце, как ящерица пойманный хвост.

А затем на глубине поднялась настоящая буря. Лидия рефлекторно ощетинилась острыми костяными лезвиями, которыми отсекла десятки, нет — сотни хватательных конечностей врага, которыми тот попытался взять её в захват. Натиск врага не имел ничего общего с натиском обычного хищника, сколь угодно огромного.

Потеря столь огромного количества конечностей разом, причинила бы любому чудовищу достаточную боль, чтобы остеречься. Это сигнализировало бы о том, что связываться с противником вроде Лидии может быть смертельно опасно. Любой исполинский монстр задумался бы на уровне самых глубоких инстинктов — может быть, добыча таких усилий не стоит?

Но здесь было нечто иное. На место потерянных конечностей поднимались новые, как отрубленные головы Гидры. Лидия сосредоточенно отсекала чужую плоть, поглощая её и ассимилируя в собственное тело. Её масса увеличилась на несколько тонн живого веса, а напор врага всё не прекращался. Она практически забыла о том, что находится вокруг неё. Мир сузился до висящего в пустоте самосознания, великого множества живых клеток, количество которых уже приближалось к её пределу контроля.

А затем она ощутила на себе чужой, пугающий взгляд. Он выражал первобытную, хищную злобу.

Метаморф так и не смогла воспроизвести телепатические способности некоторых живых видов, хотя в своё время была свято убеждена, что ничего сложного в этом нет. Увы, эту дверь с ноги оказалось не открыть.

Слишком много в телепатии было завязано на духовное начало, которое в случае метаморфов, являлось предельно сконцентрированной функцией изменчивости. Её воля изменяла цепочки живых клеток, как гончар мнет глину. Воспроизвести телепатические способности, отрастив некий орган, было невозможно. Однако нельзя сказать, будто Лидия совсем ничего не добилась.

Когда чужая воля обрушилась на её разум, её мысли словно погрузились в невидимый поток. Второе измерение, коробочка с двойным дном, многомерное мышление — у Лидии было немало ассоциаций, связанных с её способностью, и с годами число названий лишь множилось. Важно иное: когда чужой разум попытался смять и погасить огонь её разума, он неожиданно споткнулся, встретившись с совершенной пустотой. Разум Лидии словно укрылся под водой, в то время как вражеский разум растерянно скользил по её поверхности.

Ни мыслей, ни эмоций, ни размышлений. Ничего, за что телепат, сколь угодно могущественный, мог бы зацепиться.

Лидия рванулась вперед, в стремительном броске вперед рассекая толщу морской воды. В последний момент её тело обратилось исполинским капканом — фактически, одной чудовищного размера пастью, единственной задачей которой было достичь врага, и сомкнуться вокруг чужой беззащитной плоти.

Её челюсти сомкнулись с мощностью тысячетонного пресса, без видимых усилий проламывая толстый панцирь, которым враг защищал своё вкусное тельце от посягательств. Обычно Лидии не приходилось рвать врагов острыми клыками, как бешеной собаке. С всей мощью её челюстей, обычно она просто перекусывала противника пополам, что случилось и в этот раз.

— Достойный… враг, — разума Лидии коснулась леденящая волна холода, которую распространяли чуждые мысли противника. Сейчас, когда его разум не пытался сжать её сознание в тиски, он мог до некоторой степени, поддерживать разговор.

Впрочем, Лидия не расслаблялась ни на секунду. Гигантский враг в облике гигантского черного осьминога в раковине моллюска, регенерировал даже сейчас, с чудовищной скоростью. Мощью своей регенерации он мог обставить на повороте даже метаморфа, и лишь яд Лидии устранял эту прискорбную несправедливость мироздания. Похоже, её противник тоже понял, что проиграл, раз решил опустить щупальца.

— Достойный, — мысленно ответила Лидия, целиком уверенная в способности врага прочитать смысл её сообщения, даже не владея человеческой речью.

— Ахуд, Великий отец пожрет тебя, — чужой шепот рассыпался по её сознанию, как гроздь холодных снежинок. Она встряхнулась, пытаясь прогнать наваждение, — Он пожрет тебя, и всю твою икру.

Лидия издала мысленный смешок. Вот, как она теперь будет называть загулявшего детеныша метаморфа — непутевой икринкой! Стоило ли путешествовать в другой мир, чтобы ей давал ценные советы головоногий лингвист?

— Хорошо, что у тебя есть отец, да ещё и великий, — Лидия не была настолько глупа, чтобы разжать хватку своих челюстей, и продолжала общаться исключительно мысленно, — Кажется, я поняла, что ты за тварь…

Сын бога! — подумала метаморф с неудовольствием. Как и любой ранее открытый мир, Ухика тоже некогда обзавелась божественным началом. Судя по облику «сыночка», его папаше тоже было далеко до того, чтобы его пустили на обложки модных журналов. Это означало только одно — в этом первобытном мире пробудились Зверобоги в своей самой неудобной ипостаси, а именно, морской.

Самой странной особенностью Зверобогов было то, что они не являлись олицетворением какого-либо аспекта, как в мифах о богах-громовержцев, богах плодородия, и так далее, что приводило к тому, что каждый Зверобог был лично смертен. Как же так, ведь божественное начало неуничтожимо? — задавались вопросом маги Союза миров, и они же нашли разгадку.

Цикл жизни и смерти, вечная охота и пожирание слабого, как и последующий возврат в почву всего, что оттуда взято — всё это прекрасно сочеталось с аксиомой о неуничтожимости божественного начала. Всё дело в том, что убивая Зверобога, победитель поглощал его силу.

Последнее закономерно приводило к тому, что подобные миры часто становились бесконечной ареной сражений, где боги мерялись друг с другом силой. На более могущественных нападали стаей более слабые, вместе со своими чудовищными отпрысками, которые так получали шанс завладеть частью чужой божественной силы.

Однако на Ухике, похоже, произошло вовсе иное, иначе этот мир не признали бы Красным — заподозрила Лидия. Зверобоги неизбежно сражались друг с другом, пока Союз миров методично расселял здесь жителей Анклавов и стравливал в пространство избытки энтропии. И так до тех пор, пока…

Пока в этом мире не остался всего один, единственный владыка. Ахуд, Великий отец. Тот, кто пожрал всех остальных носителей божественной силы, и навсегда встал на вершине пищевой цепи.