— Слишком большая цель, — с сожалением заметил я, — Боюсь, у меня не получится контролировать жизненные процессы настолько огромного тела. Помнишь, что случилось с той акулой, на которой я впервые использовал тот приём?

— Разорвало на куски, — вспомнила Нора, — Но это все потому, что ты взял бразды правления лишь над небольшой частью её тела. Вот что значит — мелко мыслить, Виктор!

— Может быть, — неуверенно признал я, вновь бросив взгляд на проплывающее мимо меня туловище левиафана. Я ощущал себя, как на перроне вокзала, слишком близко к проносящемуся мимо скоростному поезду. Вот только вагоны всё идут и идут, не желая заканчиваться. Нора всерьез думает, будто я могу вселиться в этакую тварь!?

Этот вопрос я и задал раздухарившейся собеседнице.

— Почему нет?! — возмутилась Нора, — Почему бы не попробовать?

— Что останавливает? Его размер, может быть? — я издал нервный смешок, — В сравнении с ним, я все равно, что блоха.

— В таком случае, он даже не заметит твоих потуг, — возразила Нора, — Взгляни на этот вопрос с иной точки зрения. Боится ли блоха запрыгивать на слона? Думаю, даже меньше, чем на собаку. Та хоть куснуть сможет. А слон что?

Последний аргумент заставил меня встряхнуться и с куда большей решимостью взглянуть на перспективную жертву. С пугающей меня самого лихостью, я взмахнул плавниками и хвостом, приводя тело в движение. Устремившись в сторону левиафана, я довольно скоро его достиг, и коснулся его черных, как смоль, чешуек.

В меня словно ударила молния. Мир замер перед глазами, а в сознании возникла ослепительная вспышка. Я потерял ощущение времени и не знал, насколько растянулся этот миг.

А затем на мне остановился чужой, пронзительный взгляд. Этот взгляд не имел ничего общего с тем зрением, что дают глаза или физические органы чувств. Чужой взгляд остановился не на моём змееподобном, причудливом теле метаморфа, о нет! Это существо видело много больше, чем то, что на поверхности.

С каким-то холодком внутри я понял, что сейчас оно читает прямо внутри моей души. Оно видело! Оно видело даже… Нору.

Я не понимал, откуда возникло понимание этого факта. Возможно, читая меня, Левиафан невольно делился со мной и частью собственных мыслей? Это было похоже на чувство чужого взгляда в спину, но в значительно большей мере. Если в первом случае ещё можно было решить, будто тебе лишь чудится холодок на затылке, то сейчас сомнений не оставалось.

Это существо общалось, входя в контакт сознанием. От него было нельзя скрыться, и ещё меньше было шансов что-либо от него утаить. Единственное, что меня радовало — это отсутствие даже намека на то, что Левиафан воспринимает меня, как угрозу. Всплеск чужого интереса, отражение которого я как-то уловил, был связан строго с одно-единственной вещью. Норой.

Интерес. Чужая радость и ликование, сменяющиеся недоумением… разочарованием и апатией. Всплеск чужих эмоций пронзил моё сознание, словно иглой. Сознание Левиафана было подобно исполинского размера ребенку, что игрался с крохотными, живыми игрушками.

Вот раздосадованный ребенок поднимает ладонь, и ревниво бьёт прямо в центр мозаики, собранной в сложный узор.

Внутри меня что-то оборвалось. И это чувство поразило меня сильнее, чем укол иголкой в затылок, потому что я каким-то образом сразу понял, что именно сейчас случилось.

— Нора! — крикнул я мысленно, в ответ услышав лишь эхо собственных слов, отражавшихся в пустоте. Такое уже случалось раньше, однако Нора объяснила, что было тому причиной.

Ноосфера существовала в двух местах одновременно, как она говорила. Однако, чтобы её разум в этом мире был полноценным, ей требовался надежный канал связи с Землей. С последним были проблемы, учитывая, что координаты закрытых миров постоянно смещаются.

Мысль, что произошедшее сейчас гораздо хуже, была подобна ушату ледяной воды на голову. Если я не могу общаться, или уловить хотя бы, лишь тень присутствия Ноосферы в моём сознании, это может означать лишь одно.

Ту Нору, которая постоянно меня сопровождала от начала и до конца, только что уничтожили. Развеяли. Развоплотили, не оставив ни следа.

Что не позволило мне мгновенно обезуметь от накатившей волны жгучего гнева, я и сам не знаю. Возможно, это была подспудная, глубокая убежденность в том, что всё ещё можно исправить? Если Нора существует в двух местах одновременно, то если лишь один способ обратить всё вспять, а именно, вернуться на Землю. Туда, где находится её исток.

Последняя мысль разлилась по моему сознанию бодрящей волной. Иначе не знаю, что удержало бы меня от падения в пучину уныния. И всё же, я продолжал ощущать леденящий холод страха, где-то в глубине души. Страха не за себя, вовсе нет. То был страх навсегда потерять свою извечную спутницу. Страх, смешанный с остервенелой злостью и жаждой мести. Именно она определила мои действия, едва контроль над телом вернулся.

Моя плоть взбунтовалась, оживая наподобие текущей жидкости. Моё длинное змееподобное тело стянуло и съежило в размерах, но в сторону Левиафана выстрелило множеством тонких жгутов, оканчивающихся цепкими челюстями. Если бы меня сейчас увидел ученый биолог, он бы уверил всех, что такое существо существовать в реальности не может, ибо нежизнеспособно.

Пусть так. В теперешнем обличии у меня не было органов, ответственных за пищеварение. От глаз и других органов чувств я тоже избавился, за ненадобностью. Я стал ловчей сетью, наброшенной на врага. Ворохом щупалец, единственным предназначением которых было прогрызть толстый панцирь врага и проникнуть глубже в его плоть.

Левиафан даже не шелохнулся, хотя тень его сознания и коснулась моего, словно в безмолвном удивлении. Его мысленный взгляд словно спрашивал у меня: «Что ты пытаешься сделать, букашка?».

«Неужто напасть?» — в этот раз в его мыслеобразе прозвучало что-то, похожее на насмешку, или мне показалось? Последняя мысль ещё больше вывела меня из себя, и именно в этот момент я нащупал способ прогрызть путь сквозь его чешую, причем в самом её прочном месте.

Мои отростки, плотно вцепившиеся в панцирь подобно пиявкам, отрастили похожий на сверло стержень, которым я и вгрызся в свою жертву. Костяные клетки, из которых состояли стержни, ломались и стесывались о преграду, которая оказалась прочнее стали. Однако с каждой попыткой, я стесывал крошечные кусочки чешуек Левиафана, которые тут же подхватывал своими клетками. Вскоре, мои зубы уже не уступали в прочности вражеской броне, и он это, кажется, почувствовал.

Моего сознания коснулся очередной мыслеобраз. В нём я увидел странную… радость? Радость Левиафана оказалась густо смешена с сожалением, из-за которого я даже усомнился в своей способности понимать язык этого странного, исполинского существа.

Он обрадовался, что ли, тому что у меня есть все шансы действительно его сожрать? — подумал я, ни на секунду, не прекратив попытки добраться до уязвимой плоти. Впрочем, это нисколько не объясняло происхождение чувства сожаления, эманации которого столь явственно исходили от Левиафана.

Всё его исполинское тело разом вздрогнуло, и я внезапно обнаружил, что мои цепкие пасти впустую щелкают в воде. Это было…

Невозможно! — с вспышкой ярости подумал я, пытаясь понять, что только что произошло. Ещё не успев заново отрастить себе органы чувств, я внезапно для себя открыл, что нахожусь в совершенно другом месте. Для этого не требовались глаза и уши — колоссальное давление воды кристально четко и ясно указывало, что я оказался на огромной глубине.

Следует признать — холодно и отстраненно подумал я, — Левиафан — точно вне моей весовой категории. Похоже, он владеет способностями к телепортации… вдобавок к тому, что он уже показал.

Я находился на огромной глубине — вне досягаемости даже самого слабого, самого тусклого света. Забыв о скрытности, я открыл рот и издал громкий крик, разнесшийся по окрестностям. Отраженное от стен, звуковое эхо нарисовало мне картину узкого ущелья, уходящего далеко вглубь. Даже мне не удавалось нащупать, где его дно, зато я узнал кое-что ещё, и это не наполнило меня оптимизмом.