Тайлер подал знак Строу. Тот спрятал письмо.
— Мы освободим Джона Болла! Освободим всех, кто томится вместе с ним в тюрьме. А сейчас я разрешаю короткий отдых. Затем наш путь в Кентербери! Правильно я говорю? — Уот смотрел открыто и дружелюбно.
— В Кентербери! В Кентербери!.. — отозвалась многотысячная толпа.
— ИЛИ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ СПОКОЙНО!
— ХОЧУ И ПОЭТОМУ НЕ МОГУ СЕБЕ ЭТОГО ПОЗВОЛИТЬ
Из анонимной хроники
«В среду после троицы король отправил к общинам своих посланцев. Они ответили, что восстали для спасения его и чтобы уничтожить изменников его и королевства. Король послал во второй раз и сказал, чтобы они перестали делать то, что делали из уважения к нему, чтобы он мог поговорить с ними, и он, согласно их желанию, разрешит исправление того, что было сделано худого.
Общины сказали, что хотят говорить с ним.
И король в третий раз послал сказать им, что прибудет к ним на другой день в час заутрени».
Из крестьянских воззваний
«Когда сила будет помогать праву, а ум идти впереди воли,
Тогда наша мельница пойдет полным ходом…
Остерегайтесь попасть в беду,
Отличайте ваших друзей от ваших врагов,
Скажите: „Довольно“, и кричите: „Эй, сюда!“
И делайте хорошо и еще лучше, и бегите греха,
И ищите мира, и держитесь в нем.
Об этом просят вас Джон Правдивый и все его товарищи».
— Добрый день! Ну и охрана у вас! Ни за что не хотела пропускать. Ей пароля мало. А ведь мы проскакали без передышки добрый десяток миль. — Говорящий подтолкнул вперед своего спутника, высокого рыжего крестьянина. — Это кузнец Эндрью из Стенфорда. Он здесь по поручению Томаса Бекера.
Уот Тайлер внимательно оглядел кузнеца с головы до ног.
— Здравствуй, Джек Строу. Здравствуй, кузнец Эндрью. Здравствуйте и проходите. Продолжим наш совет. Однако опаздывать нельзя. Дорог каждый час.
— Я не мог приехать раньше, Тайлер. В наш эссекский лагерь постоянно прибывают посланцы других графств. По примерным подсчетам, уже собралось тысяч тридцать. Когда мы садились на коней, прибыл еще один восставший отряд. Эти ребята сожгли налоговые списки архиепископа Сэдбери.
Сидящий по левую руку от Уота монах в коричневой мантии поднял выстриженную посредине крупную голову и с интересом взглянул на говорившего.
— Сэдбери? Когда-то архиепископ Сэдбери утверждал, что чернь ни на что не способна и что мы, странствующие монахи, напрасно будоражим ей умы греховными проповедями о всеобщем равенстве и братстве. Двадцать лет назад за эти проповеди меня наказали — отлучили от церкви и прокляли. Но проклятиями и отлучениями меня не сломить.
Все с почтением слушали монаха. Он спокойно продолжал:
— Я провозглашал тогда и сейчас говорю: придет время — и не будет ни бедных, ни богатых, ни господ, ни рабов. И люди станут другими — исчезнут пороки, забудутся гордость, жадность, ложь. Кто трудится, получит много земли. Все монастырские угодья перейдут во владение народа. И будет один епископ. Отпадет сама собой церковная десятина. Это я говорил людям везде — на рынках, на постоялых дворах, на погостах. И люди слушали меня. Архиепископ узнал о моих проповедях, и меня опять отлучили от церкви, объявив раскольником. А в апреле этого года пригрозили третьим отлучением. Потом с помощью Королевского совета меня посадили в тюрьму. Я тогда сказал: придут люди — двадцать тысяч друзей из великого сообщества — и освободят Джона Болла. Епископ расхохотался мне в лицо. А ведь вчера произошло именно так, как я говорил. Мои слова сбылись.
Джон Болл замолчал. Чуть дрожало пламя трех свечей в чугунном подсвечнике, стоящем на ящике. На пологой стене палатки покачивалась тень головы монаха с прямым носом и большим, выдающимся вперед подбородком. Порывы ветра то и дело вторгались в ровный стук дождевых капель.
— Ты просчитался, Джон Болл, — сказал Тайлер. — У тебя уже пятьдесят тысяч друзей. И прибывают новые.
— Особенно после того, как Тайлер распорядился в Мейдстоуне продать крестьянам по дешевке захваченное в поместье герцога зерно, — сказал Роберт Кейв.
— Да, я приказал продать зерно. Так было все пять дней с тех пор, как меня выбрали вождем. Так будет и впредь. Мы распределим поровну богатства. А имя Сэдбери надлежит внести в список приговоренных к казни. Скоро мы доберемся до всех этих господ — и до Сэдбери, и до Хелза, и до Лега.
— Жаль, мы не нашли архиепископа в Кентерберийском соборе, — сказал Алан Тредер. — Спрятался, дьявол.
— Расскажи-ка, Тредер, членам совета, как мы показали жителям Кентербери, что им следует отныне делать, — предложил Тайлер.
— О-о! Нас встретили в Кентербери, как почетных гостей. Мы дошли до дворца Сэдбери, чтобы повидать святого отца, и канцлера и потребовать отчет о доходах Англии. А заодно побеседовать и о тех денежках, которые он прикарманил со времени коронации Ричарда Второго. Но епископа и след простыл. Зато мы наткнулись в погребах на бочки с вином…
— И что же вы сделали с этими бочками? — спросил Тайлер.
— Вылили все вино на землю. Чтобы никому не досталось. Потом отправились в собор святого Фомы. Там шла обедня. Сначала мы тоже преклонили колени, а потом как крикнем: «Архиепископ — изменник!» Монахи перепугались, закрестились, служба прервалась. Послали за мэром, бейлифом и старейшинами. Они явились на площадь, а там собрался народ и наших четыре тысячи. Посредине горела куча списков, кресел и ковров из архиепископского дворца. Нам ведь не жаль того, что так дешево досталось и самому канцлеру. Тут подъехал на коне Тайлер и объявил громогласно нашу волю: найти Сэдбери и казнить как изменника. А если он в Лондоне — прогнать его оттуда, хватит обманывать нашего короля. Долой обманщика канцлера! Народ хочет видеть архиепископом Джона Болла. Так ты говорил, Уот?
Тайлер кивнул.
— Мэр, бейлифы и старейшины согласились с нашими требованиями. Они приняли клятву верности королю Ричарду и его общинам. Пока сеньоры тряслись от страха и раздумывали, давать ли клятву, горожане стали громить дома прокуроров и адвокатов королевского суда. Полтысячи вооруженных кентерберийцев влились в наши ряды.
— Кентербери — первый город, который целиком перешел на нашу сторону, — сказал Уот. — Теперь нас ждут другие города, новые люди, не знавшие свободы. Нас ждет Лондон. Впустите посланца лондонских купцов.
Приехавший из Лондона купец, по имени Томас Фарингдон, терпеливо, под дождем ожидавший своей очереди, вошел в палатку, откашлялся и сказал, обращаясь к Тайлеру:
— Лондон приветствует и ждет вас!
Тайлер сидел, опершись согнутой рукой на ящик, искоса смотрел на купца. Тот, помедлив, продолжал:
— Мне совершенно точно известно: горожане рады встретить крестьян. Вчера мэр Уолворт запер все городские ворота, поднял мост и везде расставил стражу. Но один мой близкий друг командует охраной этого моста, а другой близкий друг охраняет городские ворота. Эти люди нам помогут. Они сделают все, чтобы путь был открыт. Город ждет вас.
— Чем ты можешь подтвердить то, что сказал, Томас Фарингдон? — спросил Тайлер.
— Я и мои собратья слишком долго и много страдали от политики Джона Гонта и Симона Сэдбери. А кроме того, вот смотрите, — с этими словами Фарингдон скинул с себя плащ. Вокруг его тела была обернута шелковая блестящая материя.
— Что это?
— Это королевское знамя.
Фарингдон размотал ткань, раскинул ее на краю ящика. И все увидели на полотнище львиную голову.
