По бесконечному серому шоссе бежала блестящая легковая машина. Кипельная резина легко шуршала но щебенистой дороге, километр за километром проносились перед ветровым стеклом изящной и быстрой, как ветер, машины.

Где-то далеко позади остался приморский город. Пассажиры, наговорившись вдоволь, теперь сидели молча, откинувшись на спинки мягких сидений, и, как это всегда бывает с людьми, которые уже исчерпали в разговоре все самое важное, вспоминали про себя о пережитом и виденном прежде.

Город Хамадан, откуда шла машина, изменился. За десять лет он раздался вширь и ввысь, дома заполнили все пространство между берегом бухты и рекой, а местами уже залезли на пологие склоны сопок и теперь белели высоко над старыми кварталами города, как свежие ласточкины гнёзда на буром фоне каменных гор. Приморский город к тому же позеленел. Был он в прошлом какой-то суровый, серый и незаметный; единственное весёлое пятно — зелёная рощица парка терялась на общем сереньком фоне; немногие деревья и те покрывались за лето слоем каменной пыли, словно не желали выделяться, стеснялись своей весёлой красоты, и однообразный фон города, таким образом, ничем не нарушался.

Но год за годом люди настойчиво прихорашивали улицы и площади своего города. Настоящим энтузиастом озеленения явился агроном Орочко, долгое время живший в городе. Под его руководством здесь были вы-сажены десятки тысяч саженцев. Незаметно подрастали молоденькие тополя и ветлы; даже берёзка — эта очень привередливая и чувствительная особа царства растительного — и та согласилась наконец на постоянную прописку в черте города. Теперь белые берёзовые стволики и узкие, точёные листочки уже не являлись редкостью в скверах и на обочине тротуаров. Десять лет — немалый срок для короткой человеческой жизни, десять лет прошло с тех памятных дней, когда северный город с триумфом встречал без вести пропавших людей из знаменитой геологической партии Ускова. В те дни жители города впервые увидели и высокого седобородого человека, который прожил в затерянном кратере в полном одиночестве более четверти века. С большой теплотой и сердечностью приняли его советские люди, окружили заботой и вниманием и сделали все, чтобы доктор Сперанский возможно скорее нашёл своё место в новой для него жизни.

Накануне описываемого нами дня, когда большой дизель-электроход «Азия» с приветственным гудком подходил к пирсам гавани, Сперанский, ныне действительный член Академии наук СССР, удивлённо поглядывал с борта парохода на город и спрашивал самого себя: «Не ужели только десять лет прошло? Сколько событий за это время: переезд в Москву, встреча с дочерью — единственным оставшимся в живых членом семьи, избрание в Академию, большая научная работа…» Но изменился не только город.

Едва Сперанский ступил на пристань, как тут же попал в объятия солидного человека с лицом и улыбкой того самого Ускова, который когда-то первым пожал ему руку в кратере.

Владимир Иванович не удержался:

— Василий Михайлович! Нельзя так, дружище!.. Эк вас разнесло! Ведь вы уже в дальний поход теперь, пожалуй, и не годитесь. Отчислять из разведчиков пора!

— Увы, уже отчислили…

— Неужели?

— Отчислен. Вот уже четыре года, как предводительствую в тресте. Помните Басюту, Федора Павловича?

Сменил его. Он на пенсию ушёл… Ну, а ваши дела каковы? Слышал о вас, дорогой наш академик. Читал и книги ваши. Выглядите молодцом. Годы не трогают вас, Владимир Иванович, обходят стороной… Усков с деланной серьёзностью сплюнул через плечо, чтобы своей похвалой не «сглазить» человека.

Сперанский действительно мало изменился. Разве только ещё больше побелела его аккуратно подстриженная борода да сутулость чуть опустила плечи. Опираясь на кизиловую палку, он шагал все же твёрдо, поблёскивая живыми глазами из-под белых мохнатых бро-вей; густой бас академика не утратил бархатной свежести, которой всегда отличается человек доброго здо-ровья. Годы не помешали ему снова совершить далёкое путешествие на Север. Вскоре после доклада в Академии наук о своих исследованиях в кратере Эршота Сперанский был избран членом Академии наук и в дальнейшем своими трудами завоевал заслуженное уважение всего научного мира. Но самым радостным событием у него отмечен 1949 год. Весной сорок девятого года, в одном из залов величественного здания, купол которого увенчан алым бархат-ным флагом страны, седой президент Советского Союза вручил Сперанскому высшую награду Родины — Золо-тую Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина. Ор-деном Ленина был посмертно награждён и Никита Петрович Иванов. Сперанского ждала ещё одна радость: Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза счёл возможным не только подтвердить партийность Сперанского, но и полностью восстановил его партийный стаж.

Беспокойное сердце исследователя заставило Сперан-ского снова посетить Север. Хотелось увидеть места, где прошли многие годы его жизни, узнать, что произошло с кратером Эршота и со всем этим далёким краем за десять лет, повидать друзей и поклониться могиле своего старого товарища.

И вот Сперанский снова на Севере.

Дорога, связывающая портовый город с десятками приисков, предприятий и якутских колхозов, раскиданных по необъятному простору горной страны, приобрела солидность, необходимую каждой уважающей себя магистрали: гравийная лента шоссе остолблена по сторонам, всюду дорожные знаки с предупреждением о поворотах, спусках, подъёмах; капитальные бетонные мосты и дорожные будки украшают её. Через каждые сто — двести километров стоят заправочные колонки, мастерские ремонта, столовые и дома для отдыха шофёров и пассажиров. Все сделано прочно, солидно и красиво. Дорога уже прочно вошла в местный пейзаж, и без серой ленты дороги его уже нельзя себе представить.

…На второй день легковая машина управляющего «Севстроем» остановилась возле заправочной колонки на берегу небольшой речки. На обоих её берегах смотрелся в воду угрюмый таинственный лес. Дорога пересекала речку и по узкой просеке уходила в тайгу.