Пит (Пиччотто) надел каску. В куртке и трусах, выделяясь маленьким пятнышком среди обвалившихся масс камней, он начал спускаться в воронку. Камни сыплются из-под его ног, подскакивают и исчезают в пропасти. Он отважился дойти до больших трещин, сходящихся внизу у краев жерла, но его смелость не была вознаграждена. Проникнуть сквозь сплошную тучу дыма он не мог и вынужден был вернуться.

Измерения, проделанные на краю кратера с помощью ионизационной камеры, показали радиоактивность окружающего воздуха практически равной нулю[22]. Фараоне, физик, как и Пиччотто, специально приехавший для этих измерений, чувствовал себя обманутым. Жажда, усталость и безжалостное солнце понемногу привели в оцепенение наши мускулы и мозги.

Профессор Фараоне спустился в деревню с двумя молодыми людьми – жителями острова, служившими нам носильщиками. Они вернулись на следующий день с хлебом и водой.

Оставшись вдвоем в этой пустыне из пепла, ограниченной лишь бескрайней слепящей голубизной моря и неба, мы напрасно искали какой-нибудь тенистый уголок. Солнце палило повсюду, в палатке мы задыхались.

Никогда, даже в сердце Африки, со мной не случалось ничего подобного.

Расставленная на полу походная кровать послужила нам ширмой; мы растянулись, прижавшись к ней вплотную, голова и плечи оказались частью защищенными от нестерпимого солнечного сияния.

Ближе к вечеру жар немного спал, и мы вернулись к кратеру. Идя вдоль гребня, мы дошли до «сторожевой башни», на который с нашей стороны можно было взобраться. Оттуда мы увидели пропасть. Порыв ветра на минуту открыл воронку и можно было рассмотреть, что вертикальные стены в расстоянии нескольких метров от нас были красными, а дымка газа изменяла красноту на гангренозный фиолетового оттенка пурпур.

– Вот, дорогой Пит, куда хорошо бы спуститься на канате. Конечно, на металлическом тросе и в изолированной гондоле.

– Ты говоришь – в изолированной? Усмехнувшись, Пиччотто покачал кудрявой головой.

Его проницательные глаза не отрывались от жерла. Но почти сейчас же он тихо, уже серьезно сказал: «А что, пожалуй, возможно...»

Тут я понял, что, показывая ему Стромболи, вулканолог не осрамился: физик вошел во вкус.

С высоты нашей обсерватории, которую люди на острове называют Torrione di Ponente (башней Запада), мы сразу же заметили, что потоки лавы, которые с моря кажутся текущими по Шара дель Фуоко, выходят не из главного кратера. Здесь мы не видели нигде возможного источника.

За жерлом, над которым мы стояли, два меньших отверстия с яростью выплевывали густые клубы белых паров. Газы, дымы и пары соединялись на некоторой высоте с выделениями главного канала в мощную тучу; ее подхватывал и уносил юго-западный ветер.

Трудно было оторвать взгляд от этой картины, от водоворота, непрерывно менявшего форму густых клубов и иногда на секунду открывавшего все пылающее отверстие жерла. По временам внезапный громовой раскат разгонял «стадо» паров, и красноватые массы уносились к туманной облачной завесе.

Нам пришло в голову пересечь башню, то есть спуститься с ее противоположного отвесного склона. Как поступить? Применить длинную веревку? Подумав, мы решили, что это не стоило труда. Решили в обход подойти к устью канала извержения. Нам казалось, что, пройдя по прочному краю, отделяющему центральный колодец от обрывистых склонов Шары, можно достигнуть двух меньших жерл. Кто знает, может быть, с той стороны нам удастся увидеть источники огненных потоков, по ночам указывающих морякам местонахождение острова? Если Стромболи не встретил нас во всем своем блеске, на что мы надеялись, поверив недостоверным сообщениям прессы, то в качестве компенсации мы, может быть, узнаем, что у вулкана есть свой секрет. И как увлекательно будет заняться его раскрытием!

Следующий день был посвящен топографической съемке, сбору образцов, записям наблюдений поведения вулкана и определениям частоты взрывов, как здесь говорят те, кто слышит их из своих виноградников и жилищ. Удары обычно следовали с промежутком в 12—15 минут. Этого времени будет достаточно, чтобы, уйдя из-под прикрытия башен, пересечь зону падения бомб и достигнуть раньше следующего взрыва подхода к маленьким колодцам.

На следующий день солнца не было. Ветер гнал перед собой серый туман, перемешанный с дымом. Быстрыми шагами мы спустились по нашему оврагу и полукилометром дальше, повернув направо, пересекли еще один гребень поменьше, затем еще один овраг и без затруднения подошли к подножию башни. Склон стал уже крутым, при каждом шаге вниз скатывались терявшиеся в тумане звонкие каменные ручейки. Твердая рыжеватая порода, слагающая башню, которую мы обошли по низу, служила нам не только прикрытием, но и «поручнями»; опираясь о нее ладонями, мы обошли вокруг основания башни, не особенно беспокоясь о сыпавшемся из-под ног шлаке. Потом остановились, выжидая следующего взрыва. Бу-ум! Вот он.

Почти сейчас же пошли дальше. Чтобы выиграть время, быстро вскарабкались по отделявшим нас от края колодца последним 20 или 30 метрам и наконец выпрямились на самом краю пропасти. Направо – бездна главного кратера, налево – громада Шары. Место головокружительное! Я предпочел опять спуститься по внешнему склону, рискнув пожертвовать преимуществом почти горизонтальной площадки. Мы долго спотыкались в подвижных массах шлаковой щебенки.

Сделав крюк, спустились вниз, чтобы посмотреть на огромные дымившиеся трещины, и осторожно прошли вдоль них. Прорыв в дымном экране позволил увидеть темную красноту, потом опять все закрылось. Здесь мы оказались в лабиринте скалистых обрывов, нагромождений шлака, узких глубоких пропастей. Иногда мгновенным очарованием вспыхнет группа кристаллов желтой или оранжевой серы, и снова породы темно-ржавого, темно-коричневого, черного цвета. Серия трещин, разбивавших Шару и оказавшихся на нашем пути, заставила нас опять подняться. Вдруг взрыв! Короткий и сильный удар поразил нас неожиданностью. Инстинктивно втянули головы. Как молния, мелькнула мысль: «На этом склоне некуда отскочить». Но опасение длилось одно мгновение: взрыв произошел не в большом кратере, а в одном из двух других, выбросы которых сюда не долетают.

Скорее, скорее! Перед нами вертикальная стена; мы ее обходим, но оказываемся в тупике, замкнутом трещиной. Делаем пол-оборота и выходим на нечто вроде широкой террасы. Вступаем на нее и идем по поверхности застывших лав, то волнистых, то совсем гладких. В нескольких шагах из одного маленького отверстия, замеченного нами с башни, вырываются белые струи и как будто торопятся убежать от того, что происходит на глубинах. В двух шагах от колодца шириной в 5—6 метров нас останавливает нестерпимый жар: пироскоп показал 980°. А как соблазнительно было заглянуть внутрь!

Осторожно ступая, быстро проходим по террасе, где базальтовые вздутия перемежаются с расщелинами, рвами, аллеями черных пород. Что это? Озеро застывшей лавы! Темные неподвижные волны окружают слегка дымящееся отверстие, местами обрамленное узкой, ослепительно белой полоской. Это озеро должно было быть жидким всего несколько дней тому назад. Вблизи края террасы над Шарой возвышается холм, поднимаюсь на него. Ничего – «живой» лавы нет. С другой стороны обвал, затем гладкие плиты. Но вдруг в окне, образовавшемся благодаря обвалу части базальтовой плиты, мне бросается в глаза свет из сияющего туннеля. Я невольно вскрикнул. Пит догнал меня, и мы с жадностью уставились на пылающую арку, где скользил странный поток. Быстро и беззвучно пунцовая жидкость текла по слегка наклонному каналу. Мы проследили за ним до того места, где он делал поворот и затем, несколько метров ниже, выйдя на Шару, скрывался за освещенной стеной.

– Источник!

Флегматичный физик полон энтузиазма.

Лава текла с большой скоростью, определенной нами в 5—6 километров в час. Температура 1100°. Ширина три метра. Глубина? Гм... гм... Как измерить глубину?