Как я узнал, ребята всю ночь напролет читали Библию. Особенно им понравились истории Ветхого Завета.

— Дэви, — сказал Израэль, — смотри, вся Библия про меня, мое имя встречается очень часто.

Вечером я позвонил Гвен. Я был так взволнован происшедшим, что не мог больше ни о чем другом говорить.

— Последний вечер показал, что все это не зря. Если бы ты только могла быть со мной!

— Я вроде как была немножко занята. Напомни и я тебя расскажу об этом позднее, когда ты спустишься с небес.

Вскоре я был среди холмов Пенсильвании и наслаждался их красотой после грязных и шумных улиц Нью-Йорка. Но мне не давали покоя мысли о Бакборде, Стейдкоуче, Никки, Израэле, Марии, Анжело и Джо-Джо — подростках, судьбы которых так странно переплелись с моей.

Я снова был дома, в Филипсбурге. Я сидел в саду, в тени деревьев, потягивая напиток, который мне приготовила Гвен, и смотрел на своего новорожденного сына, лежащего в коляске под деревьями.

Я вспомнил детей Нью-Йорка, которым приходилось драться за право посидеть в красивом уголке парка.

— Твой приход в Филипсбурге. Ты не должен забывать о своей собственной церкви, — мягко напомнила мне Гвен, когда в течение получаса я с беспокойством говорил об Анжело,

который решил стать священником, но у него не было денег на учебу.

Конечно же, Гвен была права, и следующие шесть месяцев я усердно работал в своем приходе. Работа мне нравилась, но мысли о Нью-Йорке не давали мне покоя.

— Я заметил, — сказал один из прихожан, — что вас больше интересуют те дети из Нью-Йорка, чем ваш собственный приход.

Я смутился, я не думал, что это так заметно. Мне пришла в голову идея переехать с

семьей в Нью-Йорк и полностью отдаться работе с этими ребятами. Может я не смогу добиться для них дома, но я мог бы работать с ними на улице.

Эта мысль не давала мне покоя. Я обдумывал ее всю осень и зиму постоянно — даже когда посещал своих прихожан. Я проповедовал о познании воли Господа в надежде самому узнать что-либо о том, как получить водительство.

Я бродил по холмам и размышлял. С детства я проникся симпатией к холмам. Одному из них, по названию Оулд Болди, я доверял все свои горечи и обиды. Он находился неподалеку от нашего дома в Барнесборо, штат Пенсильвания.

С вершины этого холма я видел, как отец, мать и другие дети бегали возле дома, стараясь найти меня; иногда я проводил там почти весь день, решая проблемы, которые меня тогда одолевали. Когда я возвращался поздно домой, меня бранили. Но ничто не могло удержать меня от этих путешествий, потому что там я находил то, что мне не доставало дома.

И теперь я очень нуждался в моем старом холме. Недалеко от нашей церкви находилась старая заброшенная шахта. Я начал ходить туда, как когда-то ходил к Оулд Болди.

Оттуда я мог видеть церковь, и, если я оставлял машину в определенном месте, Гвен знала, где я, и не волновалась, если меня долго не было.

Там, на холме, я еще и еще раз обдумывал этот вопрос. От Бога ли это желание ехать в Нью-Йорк, или нет? Есть ли необходимость оставлять мой приход и переезжать с Гвен и тремя детьми в грязный Нью-Йорк со всеми его опасностями?

Быстрого и ясного ответа не было. Решение пришло постепенно.

Первым шагом явилась необходимость снова съездить в Нью-Йорк.

— Прошел уже год с того времени, как меня выгнали из зала суда, — сказал я однажды Гвен.  Она вздохнула:

— Ты собираешься снова в Нью-Йорк? Я рассмеялся.

— Я хотел бы съездить ненадолго — на один день.

Было приятно снова проехать по Джордж Вашингтон Бридж и по Бруклин Бридж, побродить по знакомым местам. Удивительно, но я чувствовал себя, как дома. Мне захотелось заглянуть к старым друзьям, побывать там, где произошли чудесные обращения ребят.

Одним из таких мест был Форт Грин Проджект. Вспоминая о происшедших на этом месте событиях, я бродил по кварталу, как вдруг услыхал крик: "Дэви! Священник!"

Я обернулся и увидел двух солдат-негров, которые направлялись ко мне. На них была аккуратно выглаженная форма, до блеска начищенные сапоги. Я приглядывался к ним. "Бакборд! Стейдкоуч — я едва узнал их. Каждый поправился, наверное, килограмм на десять.

— Так точно, сэр! — по-военному отрапортовали они в один голос. — Ну как?

Попасть в армию для ребят из этого квартала было пределом мечтаний. Для этого необходимы были грамотность и хорошее здоровье, поэтому служба в армии считалась верхом благополучия. Форма считалась признаком добропорядочности.

Мы отлично потолковали с ребятами. У них все было превосходно. Они сказали мне, что ушли из банды сразу же после собрания.

— Фактически, шайка "Чаплинз" тоже распалась. Никто не хочет больше драться.

Мне пришлось с сожалением расстаться с ребятами. Я был удивлен, каким чувством симпатии я проникся к ним. Я любил этих ребят и скучал по ним более, чем думал. Но меня ожидал еще больший сюрприз.

Я пошел на Эдвард Стрит к тому месту у фонарного столба, где мы первый раз проповедовали с Джимми, надеясь встретить там Израэля или Никки. Я встретил там парня-испанца, который показался мне знакомым. Я спросил у него, не знает ли он, где сейчас Никки и Израэль из "Мау-Маус".

Мальчик странно посмотрел на меня.

— Вы имеете в виду этих разбойников, которые стали святыми? — спросил он, шутя.

Мое сердце подпрыгнуло от радости. "Слава Богу, — подумал я, — они держатся".

Но следующие слова заставили меня насторожиться.

— Никки, ха, — с усмешкой сказал парень, — он совсем сошел с ума. Он собирается стать священником.

От изумления я не знал, что сказать.

— Никки хочет стать священником? Я правильно тебя понял?

— Так он сам говорил.

Я хотел бы знать, где можно его найти. Когда и с кем он говорил о своем желании? Что он уже предпринял?

Мальчик не мог ответить мне на интересовавшие меня вопросы, поэтому я попрощался с ним и начал сам искать Никки.

Некоторое время спустя я нашел его сидящим на ступеньках какого-то дома. Он разговаривал с другим парнем.

— Никки! — позвал я.

Никки обернулся. Я не узнал его лица. Раньше его лицо было злым и угрожающим, теперь открытым и привлекательным. Его глаза радостно сверкали.

— Пастор! — он вскочил на ноги и бросился ко мне.

— Дэви! — он повернулся к своему другу. — Смотри, вот тот самый священник, о котором я тебе говорил. Он спас меня.

На него приятно было смотреть. Я спросил его о намерении стать священником. Он опустил глаза.

— У меня никогда не было более сильного желания, — сказал он.

— Это потрясающая новость. Ты уже предпринял что-нибудь?

— Я не знаю, с чего начать.

Я был переполнен идеями. Я предложил написать письмо в школу теологии. Я хотел отправить его в клинику, вылечить его голосовые связки. Я думал, где достать денег на все это. Я хотел сделать все от меня зависящее.

Несколько недель назад меня пригласили выступить в церкви Эльмира в Нью-Йорке и рассказать о проблемах подростков в городах. В тюрьме Эльмира сидит Луис Авьварез. Но к тому времени, когда я приеду туда, его уже наверняка переведут в другую тюрьму, но куда, я не знаю.

— Никки, — предложил я, — ты поедешь со мною в Эльмиру? Ты сможешь там рассказать о своей судьбе? Может случится так. что они тебе помогут.

Предложив ему это, я стал сомневаться, правильно ли я делаю. История Никки была ужасной, полна грубости и насилия, и могла быть не принятой в Эльмире. Я привык к ужасным картинам Нью-Йорка, но история Никки была даже для меня шокирующей.

Но ведь в Эльмире хотели знать о судьбах уличных подростков. К тому же и я получил бы возможность выслушать историю Никки с самого начала до конца, чего мне никак не удавалось сделать раньше, и, самое главное, увидеть результаты всего происшедшего в Сант Николасе.