— Да, но для этого мне нужно отдать несколько распоряжений.

Она подбежала к двери и позвала слуг.

В одно мгновение жалюзи были опущены, окна задрапированы. Через несколько минут комната наконец осветилась факелами, как рождественские ясли или временный алтарь в праздник Тела Господня. По всем углам были расставлены цветы, на полу появился ковер. На круглом столике стоял поднос, уставленный бутылками.

Генерал разинул рот от удивления. Арманда сбросила строгую накидку, и перед ним предстала танцовщица Гренады или Севильи в красочном наряде.

Черные ее волосы украшала красная роза, бархатный корсаж, расцвеченный вышивкой и обрамленный бахромой с помпонами, подчеркивал округлости тела, короткая юбка из вишневого атласа открывала стройные ноги в шелковых чулках, усыпанных блестками.

Герцог на мгновение остолбенел от этого внезапного превращения.

— Черт возьми! — вспыхнул он. — Вот так маскарад!.. Согласен быть повешенным самой мадам Этикет^[21], если от Коимбры до Барселоны и от Гренады до Пампелуны когда-нибудь встречу более стройную и очаровательную сеньору!

Арманда улыбалась. Когда эти коралловые губы приоткрывались не для того, чтобы извергнуть издевку, угрозу или ложь, они способны были вдохновить живописца и ввести в искушение святого.

Ясное дело, господин де Вандом отнюдь не был святым.

Он сделал шаг к обольстительнице, но та жестом остановила его.

— Выпьем сначала, — сказала Арманда, наполняя бокалы.

— Пожалуй! Пью за вас, прекрасная сеньора!

— А я за ваши победы, монсеньор!.. За прошлые победы и за будущие завоевания!.. За скорое возвращение в Версаль!

О, не подумайте только, что герцог пошел в своего предка, властителя, которому популярная песенка приписывала «тройной талант» пить скорее по-солдатски, чем по-королевски, бить противника не только в бою, но и на политическом поприще и бегать с юношеским пылом от нижней юбки Флоретты к фижмам Габриэллы д’Эстре.

Женщина наполняла бокалы один за другим, но сама лишь подносила их к губам, в то время как генерал добросовестно пил до дна. Лучами солнца, расплавленного и налитого в бутылки, казалось это вино!.. Герцог уже начал хмелеть, глаза его вспыхнули страстью.

— Ну, — продолжала Арманда, — чем мне еще порадовать вашу светлость? Желаете, чтобы я спела? Или, может быть, лучше станцевать? Стоит только сказать, и ваша раба с великим удовольствием подчинится.

И она запела сегидилью — одну из тех странных мелодий, которую исполняют обычно под гитару и под звуки баскского тамбурина. Потом в руке ее запорхали эбеновые кастаньеты и наполнили комнату завораживающим стрекотом. Тело Арманды задышало в ритме фанданго или болеро и растаяло в жгучем томлении и сладострастии дерзкого испанского танца.

Герцог не сводил с нее восхищенных глаз.

Арманда приблизилась к нему, тихая, нежная, покорная, готовая упасть в его объятия и слиться с ним в поцелуе… Но как только генерал попытался обнять ее, она выпрямила свой гордый гибкий стан, дерзко улыбнулась и ускользнула от него… Смирная и ласковая, с красноречивой мольбой на устах и во взгляде, танцовщица приближалась и через мгновение оказывалась в другом конце комнаты, горячая, страстная, но неприступная.

Генерал жадно следил за каждым ее движением, наслаждаясь ее чувственностью. Ему казалось, что танцовщица не касается ногами пола, будто невидимая волна нежно поднимает ее и, покачивая, возвращает на землю.

Арманда кружила по комнате все быстрее и быстрее. Роскошные черные волосы хлестали ее по лицу, глаза горели хищным пламенем. Генерал смотрел на нее как зачарованный.

Вдруг дочь де Бренвилье остановилась. Грудь ее вздымалась, веки трепетали, она вскрикнула и, казалось, вот-вот упадет… Герцог раскрыл объятия, чтобы ее подхватить.

Но Арманда была уже в другом конце комнаты у окна.

— Вы слышите? — прошептала она. — Маркиз возвращается!..

У генерала вырвалось ругательство, которое вряд ли стерпел бы отец Котон, медоточивый исповедник его венценосного прадеда.

Арманда подбежала к двери. Герцог попытался ее удержать.

— О, ваша светлость, — вздохнула молодая женщина с притворным смирением, — у меня едва-едва остается время, чтобы вернуться к себе и переодеться…

— Но тогда завтра…

— Завтра я собой не располагаю, — ответила она беспечно. — Приготовления к отъезду отнимут у меня весь день…

— Но я так хочу снова увидеть вас!..

Арманда сделала вид, что размышляет. Потом бросила с порога:

— Вы знаете la fonda de los Caballeros^[22] на дороге, ведущей в Гвадалахару?

— Да, конечно!.. Мне довелось провести там ночь, когда я ехал сюда… Заведение не особо приятное: похабные кровати и кухня!

— Но именно там муж меня покинет, и я проведу часть ночи одна… — Молодая женщина посмотрела на генерала строго: — Разумеется, маркиза де Мовуазен не может принимать командующего… Но если солдат — из драгун или легкой кавалерии — принесет мне драгоценность, которую я где-то обронила…

Она сняла браслет и бросила на пол. Герцог кинулся его поднимать и потому не видел, с каким презрением и даже отвращением глядела на него эта женщина, как страшны были ее глаза!..

Когда генерал выпрямился, гостьи уже не было.

III

ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «РЫЦАРИ»

Из Бриуэги в Гвадалахару шел отряд из пятидесяти гренадеров. Дорога была скверная, зато по сторонам тянулись цветущие долины, благоухающие, как сады.

Генерал де Вандом послал этот отряд навстречу обозам Арамиса.

Впереди ехали верхом два офицера — лейтенант де Жюссак и капитан Тресарди. Первому поручили командовать маленьким войском. Другой должен был остаться в лагере и шел только затем, чтобы проводить друга до первого большого привала, который собирались устроить недалеко от постоялого двора «Рыцари».

Капитан распекал своего молодого товарища.

— Ну будьте же хоть немного благоразумны, барон, — говорил он ему. — Что за похоронное настроение, что за вздохи, от которых, того и гляди, закрутятся ветряные мельницы… Какого черта! Вы, кажется, обрадовались утром, когда по приказу генерала были назначены майором руководить этой маленькой экспедицией.

— Утром я подумал, что таким образом уберегусь от страданий, потому что не увижу прибытия нового командира полка, этого графа де Нанжи, укравшего мое счастье… А теперь думаю о том, что когда я вернусь, нужно будет терпеть присутствие этого ненавистного мне человека и ради дисциплины повиноваться ему и оказывать уважение… Видеть эту женщину, которая, как говорят, его сопровождает, и которую я все еще люблю… Ах, право, капитан, лучше, если бы пуля немца, притаившегося за деревом, помешала мне вернуться в лагерь и освободила от страданий, ожидающих меня там…

— Знаю, знаю: вы рассказывали мне эту историю… Но есть женщины, как монашки, только что без капюшона. Только и ждут ласки. Та вас забыла — забудьте ее тоже! Мало, что ли, в стране красивых девиц, всегда готовых утешить!

Элион махнул рукой, не желая слушать. Капитан настаивал:

— А сеньоры с глазами, стреляющими, как пушки, и с беспокойными бедрами тоже не хороши? Черт! Какой избалованный!.. Есть и другие! Да вот хоть эта прекрасная маркиза, кажется, одна из ваших прежних знакомых…

— Да, я встречался с мадам де Мовуазен когда-то в Париже и Версале, но здесь она меня не узнаёт, как, впрочем, и ее муж…

— Вы так думаете? А по-моему, она украдкой на вас поглядывала. Да и маркиз тоже, только несколько иначе, чем его жена…

— Ну-у, — протянул господин де Жюссак, — я думаю, она знает, что я чувствую к ней, потому что мы столкнулись лицом к лицу в штабе главнокомандующего, где я получал указания генерала.

— И что же, вы возобновили дружеское общение?

— Как раз этого мне бы и не хотелось. Но она мне его предложила бы, если бы я напомнил ей слова, некогда сорвавшиеся с ее уст при обстоятельствах, которые я хотел бы забыть навсегда…