Как в одном человеке сочетались утонченный художественный вкус и шпионские замашки? Дружелюбие и прагматичность с ноткой аморальности? Может, все дело не в трансформации личности, а совершенно естественном поведении в японском духе? Борис Пильняк, посетив Японию, отметил: «В морали европейских народов, несмотря на их присутствие, аморальными считались и почитаются — сыск, выслеживание, шпионаж; в Японии это не только почетно, но там есть целая наука незамеченным залезать в дома, в лагери противника, шпионить, соглядатайствовать…» («Корни японского солнца»).
Надо сказать, оперуполномоченный Ким в одной из своих литературоведческих статей весьма тонко поддел японскую разведку: «В моем распоряжении есть книга Урадзи, которая в течение двух месяцев выдержала 11 изданий. Книга начинается стихотворным гимном японских шпионов и посвящена описанию необычайных подвигов японских шпионов и провокаторов всех мастей… В книге описывается техника работы контрразведки и показывается, как нужно разоблачать иноземных шпионов. Особенно достается шпионам “Красной России”, которые поддаются женским чарам и погибают из-за этого»{134}. Конечно, суть насмешки могла быть понята только его коллегами или «подопечными», если бы у них в руках вдруг оказался ленинградский журнал «Залп».
В знаменитом Театре Мейерхольда и Театре Революции в Москве работали японские режиссеры Сано Секи и Хидзиката Ёси, оставившие объятую милитаристским духом родину ради свободного творчества в самой прогрессивной стране мира. Роман Ким дружил с ними. По словам Марианны Цын (учтем, что объяснение давалось на допросе), «встречи Кима с Хиджиката (Хидзиката. — Ред.) и Секи Сано вызывались служебными соображениями. Ким на все эти встречи получал санкцию у своего руководства, которому докладывал о характере бесед с этими японцами и об их настроениях… Встречи с ними происходили не более трех раз в год. Бывали случаи, когда Хиджиката и Секи Сано посещали наш дом… Все разговоры, которые велись в моем присутствии, касались исключительно международных тем или же японской кухни»{135}.
Удивительно — Ким не скрывал от режиссеров-японцев, что служит в ОПТУ! Не исключено, он намеренно брал на себя наблюдение за некоторыми интересовавшими госбезопасность лицами и таким образом оберегал их от опасных подозрений. «Левые корейцы и японцы составили в Москве небольшую общину… Самой авторитетной личностью в этом обществе был кореец Роман Николаевич Ким, военный с “ромбом”, сотрудник НКВД, притом оригинальный писатель, — записала в своих мемуарах художница Наталья Соколова (с Кимом ее познакомил Хидзиката). — О политике в этой компании не говорили, за исключением грядущей мировой революции. В воздухе уже витала незримая опасность, за всеми уже следили, но не все об этом знали, чувствовали себя непринужденно»{136}.
В 1931 году в Москву приехал Отакэ Хирокити. Как рассказывала Марианна Цын, он «позвонил Киму по телефону и просил встретиться. Киму было дано разрешение руководства отделения на встречу с Отакэ. Это свидание состоялось у нас на квартире… Я находилась в стороне и в их разговор не вмешивалась». Вместе с Отакэ в советскую столицу прибыл корреспондент газеты «Tokyo Asahi» Маруяма Macao. Исключительное совпадение — Маруяма знал Марианну Цын! Впервые они встретились в июле 1925 года в Чите: Марианна гостила на каникулах у родителей, а Маруяма готовил репортаж о японских летчиках, совершавших перелет Токио — Москва с посадками в сибирских городах. Редактор местной газеты попросил юную японистку показать токийскому журналисту достопримечательности Читы. «После этого я больше с ним не встречалась… Мне известно от японистов, что Маруяма меня разыскивал и расспрашивал обо мне. Когда он узнал, что я являюсь женой Кима, перестал интересоваться мною»{137}.
Незадолго до своего отъезда из Москвы в феврале 1932 года Отакэ попросил Маруяму прекратить общение с Кимом. Причину не объяснил. Корреспондент «Tokyo Asahi» догадался, в чем было дело, когда в 1934 году повстречал Романа Кима в чекистской форме в магазине «Международная книга». Ким сделал вид, будто не заметил Маруяму, и продолжил изучать книжные полки[23]. Японский журналист удивился бы еще больше, если бы узнал, что находился «под колпаком» у Кима, — его русская подруга Валентина была агентом НКВД. С шефом она встречалась у него же дома или на явочной квартире рядом с гостиницей «Савой», изредка возле магазина «Динамо» на Большой Лубянке — «передавала сообщения, получала указания»{138}.
«Ким был всегда подтянут, холоден, вечно занят», — запомнилось Наталье Соколовой. Холоден? И это тот самый Ким, что поместил россыпь фантазий и иронии в глоссы к книге Пильняка? Еще есть свидетельство тому, что нервы у него не выдерживали, и он «срывался» в семейном кругу. Сохранилась драма в картинках, которую Роман Николаевич сочинил после ссоры с женой в знак извинения: «Дон Ромео Стерватор отчаянно тиранил свою прекрасную супругу донну Марианну. Не могши вынести сволочной характер гнусного гидальго, донна Марианна решила уехать к своей подруге — донне Рите Сан-Стефано… Вернувшись с охоты, дон Ромео вдруг почувствовал отчаянную тоску. Роскошное палаццо на улице Твербулиос в центре Мадрида показалось пустынным и мрачным. Дон Ромео стал дико тосковать, сидя в своем любимом кресле. Вскоре от тоски он потерял почти все кило… А донна Марианна наслаждалась природой Мадагаскара под яркими лучами экваториального солнца, и все офицеры местного гарнизона передрались на дуэли из-за нее»{139}.
Снова раскроем мемуары Натальи Соколовой: «Несколько раз я тщетно пыталась попасть в Институт востоковедения — для беспартийных он был недоступен; помимо партбилета требовались еще три рекомендации чуть ли не из ЦК. Целый год мне голову морочил Р.Н. Ким — обещал место где-то, зачислил кандидатом куда-то, но из этого ничего не вышло; я не работала в ожидании этого таинственного места, промышляла уроками и халтурами, не понимая, что лезу в петлю…»{140}.
Предупреждения Особого отдела насчет «повышения активности японской разведки против СССР» подтверждались.
В 1931–1932 годах в Приморье и граничащих с Маньчжурией районах Восточно-Сибирского края были задержаны несколько групп белоэмигрантов и агентов-одиночек из «Братства русской правды» в Харбине. Границу они пересекали при содействии японцев. В августе 1933 года из Маньчжурии в СССР была заброшена вооруженная группа из 10 человек, собранная «Русской фашистской партией», которой благоволила японская военная миссия в Харбине. Задачи у всех были схожие: шпионаж, вербовка, подготовка повстанческих отрядов, диверсий. ИНО ОГПУ, задавшись целью ослабить маньчжурское отделение «Русского общевоинского союза», начал операцию «Мечтатели». Чекисты придумали контрреволюционную организацию в Иркутске. Ее курьер, будучи уверен в реальности заговора, неоднократно перебирался через границу с сообщениями для главы отделения РОВС полковника Кобылкина. Он подтвердил, что японцы покровительствуют антисоветской деятельности эмигрантов. Кобылкин поддался: сперва отправил в Иркутск своего помощника — хорунжего Переладова, а затем явился сам. На следствии полковник рассказал о нескольких разведгруппах, сформированных в Харбине по просьбе японской военной миссии и переправленных на территорию СССР, но без его участия. Его собственная группа (с оружием, зажигательными снарядами, антисоветскими листовками) уже была задержана пограничниками. Операция «Мечтатели» завершилась. Над арестованными в августе 1935 года в Иркутске устроили показательный суд{141}.
