Имя одной из этих ведьм упомянуто в найденном письме, это некая Урсула, старуха, живущая близ деревни Ле Сарассон на пути из Клермона. По этой причине я отправил Преосвященному Эмерику, епископу Клермона, послание с просьбой схватить упомянутую Урсулу, а также провести тщательный обыск в её доме. Также осмелюсь просить Ваше Высокопреосвященство обратиться к Святейшему Папе Римскому с предложением немедленно организовать поиски упомянутых ведьм и их пособников вроде богомерзкого Фабье и его слуги, во всех диоцезиях Королевства Французского. Ибо, по моему твёрдому убеждению, такие злодейства вопиют к Небесам и не могут быть терпимы в Христианских странах, а потому должны быть выжжены огнём и железом до конца, во имя Божие и ради безопасности христианских душ.

Засим остаюсь, с пожеланием всех благ и благословения Свыше, а также надеждой на скорый ответ, преданный слуга Вашего Высокопреосвященства, архиепископ Анри де Салли.

Писано в Бурже, Юниуса двадцать шестого дня, года от Рождества Христова 1147».

Появилась старуха, как я понял позже, из дверки, спрятанной за занавеской слева от нашего алькова. Оттуда, откуда же и Адель получасом или часом раньше — время смешалось в моей голове. Факт в том, что я каким-то чудом успел в последний момент отпрянуть в сторону, и лезвие ножа лишь рассекло кожу на моём плече.

— Урсула, остановись!

Это закричала Адель, механически отметил я про себя. А тренированное тело, сдобренное навыками мента из будущего, действовало само по себе. Я ушёл перекатом от следующего удара, отчего нож лишь вспорол окрасившуюся красным от пролитого вина перину, свалился на медвежью шкуру. Мой взгляд упал на прислоненную к стене у камина кочергу. Только руку протяни. Схватил её, размахнулся и зарядил в перекошенное ненавистью лицо ведьмы, уже вновь вскинувшей нож для удара.

Раздался хруст, а на физиономии старухи в том месте, где находился крючковатый нос, появилась внушительная вмятина. Глядя, как Урсула валится с траходрома и замирает без движения рядом со мной, я понимаю, что удар получился смертельным.

— Нет! — сдавленно кричит Адель, комкая покрывало. — Урсула… Шарль… Урсула… Не-е-ет!

Шарль? Значит, она по-прежнему ничего не знает. Выходит, старуха не успела ей объяснить, кто я на самом деле. Скорее всего, каким-то чудом выжив после падения с такой высоты, и даже не переломав ноги (а может, и переломав, но это же ведьма, небось сращивает кости одним заклинанием, хе-хе), Урсула подалась в Париж к своей товарке. Та пригрела её, не знаю уж как объяснив охране, что это за старушенция. Сидела Урсула тихо до поры до времени, а тут, заинтригованная рассказом Адель о новом любовнике, который обещал быть после «kompleta hora», решила подслушать, а заодно и подглядеть. Ну и увидела того, кто едва не сдал её инквизиторам. Интересно, а нож она всегда с собой носит… Вернее, носила?

Все эти мысли пронеслись в моём мозгу со скоростью хорошей скаковой лошади. Дальше я отпихнул ногой от себя тело покойницы с ужасной раной на лице, на удивление почти не кровоточившей, хотя при травмах носа, а особенно переломах всегда вытекает много крови. Поставил кочергу на место.

— Что это было? — спросил я, поднимая взгляд на Адель. — Вернее, кто она? И почему кинулась на меня с ножом?

На её лице сквозь маску роковой красотки опять волнообразно проступали черты немолодой женщины, но я сделал вид, что никаких изменений в её облике не замечаю. А она, сообразив, что я обращаюсь к ней, тут же взяла себя в руки, и лицо вновь стало привлекательным, принадлежа вполне молодой женщине.

— Это… Это Урсула, — выдавила ведьма из себя. — Она моя… Она моя дальняя родственница.

— Она сумасшедшая?

— Д-да… Да, она была слегка не в себе, — ухватилась за моё предположение Адель. — Но за нож никогда раньше не хваталась. Не знаю, что на неё нашло.

— Угу, — кивнул я, будто бы принимая её ложь за чистую монету. — И что нам теперь со всем этим делать? Кстати, есть нитка с иголкой?

— Зачем?

— Нужно сшить края раны, чтобы быстрее зажила и не образовался уродливый шрам.

— А какая нитка нужна?

— Подойдёт конский волос. Пусть твои слуги надёргают из хвоста хотя бы моего мерина. Но перед применением волос нужно прокипятить, чтобы убить… Чтобы рана не начала гнить, — упростил я свой ответ. — А иглу желательно прокалить и кончик слегка загнуть.

Четверть часа спустя Адель самолично зашивала порез на моём плече. Я морщился, но терпел, даже не застонав. Пока Адель отсутствовала, отдавая распоряжения, труп Урсулы я оттащил в угол, отвернув обезображенным лицом к стене. Честно сказать, опасался, что сейчас она кликнет стражу, и меня повяжут за убийство старухи, но обошлось.

Адель вернулась с иглой, которую тут же прокалила в пламени светильника. Сейчас она снова была в тёмном одеянии с вуалью на лице. Видно, тяжело ей было держать образ, решила расслабиться.

Пока зашивала, я поинтересовался, что теперь делать с телом. Адель сказала, чтобы я не волновался, она все хлопоты возьмёт на себя.

— Скажу, что Урсула неудачно упала с лестницы. А у тебя прошу прощения за произошедшее, мне очень стыдно… и больно.

— Ты же сама не знала, что так может случиться, так что не изводи себя. Жаль, конечно, что так случилось, иначе от этой ночи у меня остались бы самые прекрасные воспоминания.

Я поморщился после очередного прокола кожи. Об обезболивающем в Средние века никто и понятия не имел. Обмотанной тряпкой колотушкой по балде — вот тебе и наркоз. Хорошо если черепушку не проломят. Ну или крепкого спиртного бутылку в тебя зальют, и дальше терпи, даже если тебе отпиливают ногу. Потеряешь сознание — считай, что повезло.

Заштопала Адель меня качественно, я бы и сам, наверное, лучше не смог кого-то так же заштопать, хотя и был однажды опыт, ещё в Чечне.

— В другой ситуации я бы предложила тебе встретить рассвет со мной, но сейчас, сам понимаешь, тебе придётся покинуть замок, — сказала она не без грусти в голосе. — Надеюсь, что когда-нибудь судьба снова сведёт нас вместе.

— Я тоже на это надеюсь, — без особой уверенности в голосе произнёс я.

Сейчас было бы ещё, наверное, не поздно заставить Адель сделать какое-нибудь промывание желудка, напихать в неё активированного угля, быстро метнувшись до дома, где мы остановились. Оставить сиротой годовалого ребёнка… Но я не стал ничего этого предлагать. Адель — ведьма, и я вполне теперь доверял словам Мясника о том, что она умерщвляет младенцев ради того, чтобы добыть из них кровь для своего зелья. Пожертвовать одной, чтобы спасти десятки или сотни жизней — разве не это выбрал бы любой нормальный человек на моём месте? А я всё-таки считал себя нормальным.

— А в качестве извинения за всё произошедшее прими вот это.

Она сняла с указательного пальца золотой перстень с большим красным камнем и вложила его в мою ладонь.

— Но он же стоит огромных денег!

— Для меня он ничего не стоил, мне его подарили, — грустно улыбнулась Адель. — А тебе пусть этот перстень с рубином напоминает обо мне. Теперь же прощай, я распорядилась, чтобы тебе вернули оружие и оседлали лошадь.

Так вот и расстались, даже без прощального поцелуя — обстановка не совсем тому соответствовала. У меня снова мелькнула малодушная мысль, не попытаться ли всё же спасти жизнь Адель, но… Нет, не стал. И в этом тоже проявилась толика малодушия, уж в этом-то я мог признаться сам себе.

Из замка меня выпустили без проблем. Ламбер как ни в чём ни бывало вернул меч с ножом и пожелал счастливого пути. Либо он пока не знал о случившемся, либо был железной закалки человек.

Ночь была в самом разгаре, ущербна луна то пряталась за лёгкими облаками, то снова выныривала. Я ехал в направлении Парижа, переваривая в голове произошедшее, и всё это казалось мне каким-то сладострастно-кошмарным сном. Сладострастным понятно почему: то, что вытворяла эта ведьма в постели, было настоящим феноменом. Во всяком случае, доселе ничего подобного (ещё раз прости меня, Ольга) испытывать мне не доводилось. Ну а кошмар — это уже явление Урсулы с нехилым таким ножичком, а затем последующие события, завершившиеся её смертью. Так что эта ночь — вернее, вечер и часть ночи — оказались разделены надвое.