— А ты, сын мой, с характером, — усмехнулся он уголками губ — Но ты прав, я пригласил тебя совсем для другого. Причина же вот в этом.

Он шагнул к камину и взял с каминной полки хорошо знакомый мне тубус. Ещё бы не знакомый, когда я самолично вкладывал в него написанное мною же письмо, а затем отдал его монаху с наказом передать в руки Сугерию. Странно, что я тубус сразу не заметил. Хотя в сумраке комнаты на фоне пламени в камине то, что лежало на полке, находилось в своего рода сумрачной зоне. Это когда шпионы в фильмах или книгах прикрепляют какую-нибудь важную хреновину к лампочке. Вернее, рядом с лампочкой, к потолку или абажуру.

Тубус с негромким стуком лёг на стол.

— Узнаёшь?

— Узнаю, — не стал изворачиваться я.

— Хм… Не думал, сын мой, что ты сразу же признаешься, что это письмо написано тобой. Ведь тобой?

Он раскрыл тубус и вытащил свёрнутый трубочкой тонкий пергамент, за который я отдал кожевенных дел мастеру три денье. Свиток был исписан мелкими буквами, особенно мельчавшими в нижней части пергамента, писать на котором можно было лишь с одной стороны — вторая была не выделанной и шероховатой. Мне хотелось вместить как можно больше информации из того, что я помнил о крестовом походе.

— Мною, — снова не стал чиниться я, хотя в груди всё слегка заледенело.

Сугерий кивнул, словно бы с чем-то соглашаясь, снова замолчал, затем направился к одному из стенных шкафов, взял с полки глиняный кувшин с оплёткой из виноградной лозы, два небольших кубка, поставил их на стол и наполнил вином, убрав кувшин обратно на полку.

— Надеюсь, ты не давал обета воздерживаться от употребления вина, пока не освободишь Эдессу от неверных? Попробуй, это вино из наших монастырских виноградников, оно поставляется к королевскому столу.

Насколько я разбирался в вине — а в последнее время я поневоле перепробовал его достаточно — оно и впрямь было неплохим.

— Нравится?

— Неплохое, — кивнул я.

— Давай присядем.

Он жестом предложил мне сесть на один из стульев, оказавшийся достаточно удобным. Сам же опустился в кресло.

— Скажи, тебя не удивляет, что мы так быстро тебя вычислили?

Он так и сказал — вычислили, причём — мы. Словно бы в моих поисках была задействована целая следственная группа.

— Думаю, виной всему щит с ликом святого Януария, — хмыкнул я. — Не надо было мне его брать сегодня с собой. Кстати, нанести изображение мне посоветовал Пресовященный Эмерик, когда узнал, что мне во сне явился Януарий. Можете с ним связаться, отправив гонца, он подтвердит мои слова.

— Эмерик — достойный муж, и ты, думаю, не лжёшь. Расскажи, как именно святой Януарий тебе является, и как ты умудрился запомнить всё то, что он тебе поведал, в таких подробностях?

Пришлось озвучить рабочую версию, заодно сославшись на то, что слова святого после пробуждения будто бы горели перед моим внутренним взором, потому я сразу же их записал. Сугерий покивал, то ли недоверчиво, то ли просто принимая во внимание услышанное. Затем сказал:

— Что же касается твоего письма, то я не стал показывать его Людовику…

— Но почему?!

— Потому что он давно уже всё спланировал, и от слова, данного Конраду, не оступится. А он обещал ему, что двинется тем же путём, что и король Германии. И покажи я Людовику твоё письмо — он бы просто рассмеялся мне в лицо. Монарх прислушивается к моим словам, но не более того.

— Жаль, — совершенно искренне вздохнул я, но тут же пожал плечами. — Впрочем, вполне может быть, что святой Януарий ошибся в своих предсказаниях. Но они были столь подробными, и так отпечатались в моей памяти после того, как я проснулся…

Мой долг как христианина был сделать всё возможное, чтобы оградить короля от возможных ошибок.

— Ты всё правильно сделал, — успокоил меня Сугерий. — И, знаешь что, я всё же отдам это письмо Людовику. Завтра же, хоть он и не в самом благодушном настроении ввиду… Впрочем, этого тебе знать не нужно. Возможно, впоследствии, когда он увидит, что описанные в нём предсказания сбываются, постарается сделать так, чтобы избежать дальнейших ошибок. Но я не только из-за этого письма пригласил тебя к себе. Было ещё одно письмо, подписанное святым Януарием.

В следующее мгновение раздался лёгкий скрип петель, и откуда-то из-за камина, из сумрака появился не кто иной, как Теобальд, архиепископ Парижский, легат Святого Римского Престола во французском королевстве. И в руке он тоже держал деревянный тубус, только другого, более тёмного, почти чёрного цвета.

Сугерий встал, с почтением уступая место легату и пересаживаясь на стул, и тот принял это как должное. Усевшись, деловито располовинил тубус и извлёк из него сразу два письма. Одно я узнал сразу, это было то самое, что я оставил в доме убитого мною Мясника. Его-то мне Теобальд и предъявил первым делом.

— Тобою писано?

Голос его, казалось, не сулил ничего хорошего. По спине пробежал холодок. Да-а, тут дело было посерьёзнее, тут на меня могли повесить убийство якобы ни в чём неповинного доктора из Буржа.

— Мною, — быстро пробежав глазами по тексту, второй раз за послание несколько минут признался я.

И замолчал, ожидая, какие обвинения мне сейчас предъявят. Однако, к моему удивлению, никто меня обвинять пока не собирался. Напротив, Теобальд подал мне второе письмо, предлагая ознакомиться с его содержанием.

Это послание был написано буржским архиепископом Анри де Салли, и в нём, к своей вящей радости, я нашёл подтверждение злодеяниям Фабье и его подручного Жиля. Читая, не мог сдержать улыбки, что не укрылось от Теобальда.

— Это письмо было получено мною несколько дней назад. Мы тут же отправили монахов в сопровождении рыцарей в деревню, где, если верить написанному, жила ведьма Урсула. Жила, однако с недавних пор куда-то пропала. Причём после того, как у неё останавливались на ночлег двое юных шевалье, по описанию похожих на тебя и твоего друга. И про эту Урсулу в деревне ходили разные слухи, в том числе кое-кто обвинял её в колдовстве. Но при этом её побаивались, и в открытую что-то предъявлять не предъявляли. Ты подтверждаешь, что в ту ночь случилось именно то, что было описано в твоём письме?

— Богом клянусь! — осенил я себя крестным знамением.

— Урсулу мои люди не нашли. Возможно, ведьма ещё жива.

Я не стал его разубеждать, хотя судьба Урсулы мне была прекрасно известна. Но это пришлось бы сдавать и Адель, которую я и без того отправил на тот свет, пусть и с небольшой отсрочкой. Интересно, кстати, как она себя чувствует? Минуло всё-таки уже пять дней.

— А что, то зелье, которым она воспользовалась, дабы обмануть тебя, ты его не обнаружил в её вещах?

— Увы, — развёл я руками с совершенно искренним видом, — я даже и не догадался, что его надо бы поискать. Совсем о том не подумал, благодарил бога, что вообще жив остался.

— Как же ты решился после отыскать в Бурже убийцу девственниц и не испугался расправиться с ним и его слугой?

— Когда выяснилось, что наш путь пролегает через Бурж, меня и посетила сия мысль — избавить мир от чудовища.

— Но в своём письме ты не объясняешь, как тебе удалось узнать, что именно Фабье убивает девственниц и вытапливает из них жир.

— Тут мне немного повезло, не иначе Господь решил помочь мне в этом богоугодном деле. Решил я прогуляться по ночному Буржу в платье и спрятав лицо в чепце, прикинувшись девицей. Подумал, а вдруг оборотень, которым в Бурже пугают детей, примет меня за девицу и попробует похитить? Так оно и произошло. Жиль схватил меня и затащил в подвал дома своего хозяина, связав руки. Но мне удалось освободиться благодаря спрятанному под одеждой ножу, а когда в подвал со своим слугой спустился и доктор, который в общем-то и признался в злодеяниях, то я решил действовать, не мешкая. Первым ударом убил Жиля, а вторым ранил Фабье, повредив ему позвоночник. Он просил меня добить его, так как ноги отказывались ему служить, и он не хотел оставаться калекой. Я выполнил его просьбу. А дальше… Дальше я написал это письмо и отправился с другом в Париж. Вот, собственно, и всё.