В конце концов, он совершенно случайно подслушал разговор дядюшки с каким-то неизвестным типом, предположительно из судейских, и узнал, что почтенный господин синдик и не помышлял делать из племянника мастера, а собирался закабалить его в «вечные подмастерья», повесив на него в городском суде в виде долга стоимость проживания в его доме, кормёжки за его столом, покупавшейся растущему парню новой одёжки и обувки, обучения ремеслу. За всё это Шарль и правда не платил ни медяка, считая, что дядюшка делал это по доброте душевной, да и он вполне отрабатывал крышу над головой, еду и прочее в дядюшкиной кузне.
Узнавший о дядюшкиных планах Шарль не испытывал ни малейших иллюзий насчёт того, на чью сторону встанут судьи в споре между богатым синдиком и бедным подмастерьем, и понял, что надо побыстрее рвать когти из родного Безансона. Однако просить милостыню по дорогам не хотелось, и парень забрался в дядюшкину кубышку — тайник, где она хранилась, он случайно отыскал незадолго до этого. Позаимствовав оттуда некоторую сумму, он также из кузни прихватил боевой молот, топор и нож, напоминавший кинжал, а также связку метательных ножей. Все это железо могло пригодиться для защиты от разбойников и хищных зверей. Хотел было взять ещё и меч, но раздумал. Этому оружию его никто не учил, а разрубить противника топором или расплющить башку молотом шансы были, силой его Бог не обидел, ну а ножи он вообще метал с малолетства.
— Вы только не подумайте, мессер де Лонэ, — сказал Комо́, — я не вор какой! Я взял только обычную плату подмастерья за шесть лет, дядюшка то мне ни медяка не платил. Хотя, в том тайнике намного больше денег было, но я их не тронул. А оружие из кузни я сам сковал из остатков.
Понимая, что, несмотря на его честность, в Безансоне, да и во всём графстве Бургундском ему ничего не светит кроме виселицы, Шарль навострил лыжи на север, в герцогство Лотарингию. Но и там не задержался, опасаясь, что лотарингские власти могут выдать его южным соседям, да и вообще, в Лотарингии было слишком близко до родных мест, и был риск нарваться на знакомых. Так что он добежал до Саарбрюккена, где решил осесть, рассудив, что город достаточно далёк от Безансона, местные графы не имеют никаких дел с властями Франш-Конте, земляки сюда вряд ли доберутся, а если и доберутся те же купцы на ярмарку, то встречи с ними легко избежать — достаточно не посещать торговые ряды в ярмарочные дни, так же как таверны и прочие подобные заведения.
Из осторожности он назвался уроженцем герцогства Бургундия во Франции, став для местных жителей вдвойне чужеземцем — не только не из Германии, но и из страны, не входящей в Священную Римскую Империю. Однако, судьба ему улыбнулась. Шарль, или, как его теперь звали, Карл, познакомился с оружейником Матиасом, и чем-то ему глянулся. Возможно, тем, что был из Бургундии, как и покойная жена мастера. Мастер Матиас устроил ему испытание в своей кузне, и по итогам взял в подмастерья. Ну а дальше в его судьбу вмешалось извечное «шерше ля фам».
Дочке мастера, Гертруде, понравился молодой, симпатичный парень, поселившийся в её доме, а может быть сказалось и недавнее сватовство герра Пфефферкорна, избавившее девушку от иллюзий насчёт её будущего, случись что с отцом. Пятнадцатилетняя Герти оказалась девицей весьма решительной, и уже через три месяца после того как Шарль-Карл появился в доме мастера Матиаса, заявилась ночью в его комнату. Реакция восемнадцатилетнего парня на красивую девушку в одной рубашке, да ещё и взявшую в свои руки инициативу, была предсказуемой. Между подмастерьем и хозяйской дочкой случилось то, что происходило между мужчинами и женщинами со времён праотца Адама и праматери Евы.
А ещё через пару месяцев Гертруда заявила отцу, что они с Карлом любят друг друга, что Карл сделал её женщиной, и что она носит в своём чреве его ребёнка. По признанию Шарля, он в тот момент не сомневался, что мастер его убьёт. Разбитый в щепки молотом стол доказал, что он был к этому весьма близок. Но Матиас любил дочь, самую младшую из его детей, и единственную выжившую, а также бывшую копией его покойной жены. Карл был помилован, и вскоре сыграли свадьбу, пока живот невесты ещё не стал заметен. А после рождения внуков тесть окончательно растаял.
Через несколько лет Матиас умер, оставив мастерскую зятю. Экзамен синдикам цеха кузнецов Карл сдал без труда, став полноправным мастером. То, что ему самому стать синдиком не светило по причине неместного происхождения и отсутствия влиятельной родни, Карла не расстраивало, он не отличался честолюбием в вопросах не касавшихся кузнечного дела. Заказов хватало, любимая жена рожала здоровых детей, в общем всё было прекрасно, до пресловутого заказа несостоявшегося крестоносца, геройски павшего в битве с лесным мишкой, заменившим собой сарацин.
— Ну теперь уж фиг вам! — стучал кулаком по столу Карл — Отныне все крупные заказы только с залогом и предоплатой! И в долг ни у кого не брать ни пфеннига! Лучше куски на паперти просить. Или с кистенём на большую дорогу — да простит меня Бог!
— Кстати, мастер Шарль… Вы проявили разумную осторожность с вашим дядюшкой. Почему же вы не заподозрили этого Пфефферкорна, и так легко дали ему заманить вас в ловушку? — поинтересовался я
— Зовите меня Карлом, мессер де Лонэ, — махнул рукой оружейник. — Я уже привык. Мою историю я рассказал только жене и тестю после рождения близнецов. Теперь лишь Герти знает и вы. Дело давнее, но как знать, может, дядюшка жив ещё. А ведь и Безансон и Саарбрюккен находятся в Империи, хоть и в разных юрисдикциях. Так что добраться до меня могут, если узнают, где я нахожусь. А про Пфефферкорна я не знал ничего. Он же посватался к Герти когда ей было четырнадцать, я тогда в Безансоне жил. И никто мне о том сватовстве ни слова не говорил. Герти рассказала, как просила отца отказать Пфефферкорну, только когда узнала, что я занял у него денег.
— Я, когда сидел под помостом, думал, что это я во всём виноват, что это я погубил мою семью. Я же видел, как этот подонок смотрел на Герти и на Грету. В голове было только одно: если отдадут в кабалу Пфефферкорну — убью эту тварь! Он же один живёт, обеих жён схоронил, дочь ушла в дом мужа, слуги приходят только днём, не доверяет он им, с ним лишь два амбала, телохранители, а их не жалко! Убью, а дом сожгу! Сам сдамся властям — пусть вешают, лишь бы семью не трогали. Ну, может, деньги этого гада спрятал бы, глядишь, мои смогли бы потом выкупиться из кабалы. Глупая надежда, конечно, только я тогда вообще толком не соображал. Но благодаря Господу, и вам с мессером дю Шатле, не дошло до этого. И теперь я рад сделать для вас что угодно, хоть из железа, хоть из меди и олова с бронзой. Давненько я работал в отцовской мастерской, но медницкому делу он учил меня хорошо, руки помнят. Сделаю я вам этот ваш самогонный аппарат. Самому интересно.
Тут прибежали средние сыновья Карла, принесли наши арбалеты. Карл немедленно взялся за их переделку, припахав к работе сыновей. Не люблю стоять над душой у работающих людей, а потому просто устроился в углу, наблюдая за происходящим.
Клеменс Карла не перехвалил, тот в самом деле оказался Мастером с большой буквы. Сыновья конечно уступали ему в профессионализме, но очень старались. Было видно, что подросткам и правда интересно отцовское дело. Так что к возвращению Роланда и близнецов, арбалеты были переделаны, и оснащены воротами, изготовленными тут же, в мастерской. Опробовав переделанные арбалеты, я убедился, что взводятся они и впрямь легче и быстрее, чем прежде.
Роланд с гордостью отчитался, что они выполнили всё порученное. Сначала побывали у серебренника. Кстати, как медники медью, оловом, бронзой и прочим цветметом, так и серебром занимается отдельная категория мастеров. Делают они серебряную посуду, церковную утварь, подсвечники и много чего ещё, но не украшения из серебра. Их позволено делать только ювелирам. Кроме того, только ювелирам разрешено работать с золотом и драгоценными камнями. Вот такие странные цеховые законы Средневековья. Мастер Конрад действительно не был портачом, его фляги оказались натуральными произведениями искусства. Такие не стыдно взять в путешествие и королю! Ну, может и не королю, но графу или герцогу уж точно. Особенно меня впечатлили узоры на боках фляг, даже не хотелось их прятать в кожаные чехлы. Правда и стоили они по тридцать денье, по весу серебряных монет втрое больше веса самих фляг. Узнав уплаченную за них цену, я почти пожалел, что попросил Роланда купить их. Впрочем, жалей не жалей, а в нашем походе эти фляги по-всякому необходимы.
