Но диагнозы пусть ставят врачи и прочие костоправы, а мне этим заниматься некогда. Вон и Роланду приходится отбиваться от двоих, на пару со скособочившимся Ульрихом спешим ему на помощь. Нападения сзади разбойники не ожидают, и вот свеженькие парочка трупов у наших ног.

Ого, врагов-то осталось меньше десятка, считай, по два на брата. Не успел я оценить обстановку, как мощный удар в спину придал мне ускорение. Я чудом удержался на ногах, а едва обернулся, чтобы понять, что вообще случилось, как увидел перед собой вооружённого секирой на укороченной рукояти Репейника. Похоже, этой самой секирой мне и прилетело по спине. Не будь на мне кольчуги со смягчившим удар гамбезоном — лежал бы сейчас рядом с обладателем дротика с так же перерубленным позвоночником.

— Французская свинья, я убью тебя! — прорычал на немецком Репейник, снова занося свою секиру.

Это и я, почти не зная немецкого, понимаю. Как и прозвучавшее следом: «Die verfluchte franzosen!», то есть «Проклятые французы!». Как говорил… точнее, скажет Шерлок Холмс: «Немецкий язык грубоват, но всё же по выразительности один из первых в Европе!»

В следующие примерно полминуты пришлось подвигаться, уворачиваясь и парируя удары. Это в кино враги дерутся минут по десять-пятнадцать, доставляя зрителю эстетическое наслаждение, в жизни всё гораздо прозаичнее и скоротечнее. Так и в этот раз, достаточно прозаично подсуетился мой слуга, в чьи непосредственные обязанности входит защита своего сюзерена. Топором в правой руке он перерубил древко секиры Репейника, хоть и окованное железом (ну и сила у этого парня!), и в следующий миг табурет, который держал в левой руке, опустил на голову Репейнику. Тот, охнув, тут осел на пол.

— Ребята, Репейника убили! — завопил один из головорезов.

Вряд ли Репейник был мёртв, думаю, просто находился в отключке, однако, решив, что они потеряли своего командира и видя, что зайцы, на которых они пришли поохотиться, превратились в медведей, оставшиеся решили, что настало время делать ноги. Что и принялись реализовывать на практике. Правда, уйти удалось не всем, ещё парочку мы прикололи в дверях. А оставшихся преследовать не стали, в потёмках можно словить случайный удар, и так ясно, что эти уцелевшие вряд ли вернутся, чтобы доделать начатое.

Мы стояли, разглядывая друг друга и тяжело дыша. Я стащил с головы осточертевший шлем, пот с меня лил просто градом, казалось, даже кольчугу можно отжать, как тряпку.

Перепачканные в крови, мы походили на каких-то словно выбравшихся из преисподней демонов.

— Кто-то серьёзно ранен? — хрипло спросил я.

— Вроде нет, — ощупывая себя, ответил Роланд.

Когда мы избавились от амуниции и осмотрели друг друга, оказалось, что нам удалось отделать лёгкими порезами и синяками. Это было намного лучше, чем я предполагал перед началом боя, я бы даже назвал это своего рода чудом. Не успел об этом подумать, как Роланд изрёк:

— Думаю, Святой Януарий сегодня был на нашей стороне!

— Ну и мы кое-чего стоили, — добавил я, помигивая близнецам, которые тут же ответили широкими улыбками. — А вы, ребята, настоящие слуги рыцарей! И если покажете себя так же хорошо в дальнейшем, то точно станете оруженосцами. Мы попросим у нашего сюзерена, графа Гильома, этой чести для вас! Верно, Роланд?

— Если будут достойны нобилитации, то почему нет? — кивнул друг. — А там и рыцарем можно стать. Если отличитесь.

Парни от этих слов просто расцвели, и казалось были готовы снова сразиться ещё с сотней разбойников каждый.

— А с этим что? — спросил Роланд, носком сапога касаясь лежащего на полу без движенья Репейника.

Я присел на корточки, коснулся двумя пальцами шеи. Жилка слабо, но билась.

— Жить будет, — констатировал я. — А ты здорово его приложил, Эрих.

Я не думал, что можно улыбаться ещё шире, но парню это удалось. Если бы не размазанная по лицу кровь, то мы бы увидели на его щеках проступивший бы румянец.

А тут и хозяин таверны нарисовался со своими домочадцами.

— Живы?!

— Живы, Клаус, а вот нашим врагам не поздоровилось. Извините за небольшой погром, но мы старались, чтобы мебель не сильно пострадала. А вот кровь оттирать с пола придётся долго… И да, есть у вас моток хорошей верёвки?

Пять минут спустя надёжно связанный по рукам и ногам Репейник сидел, привалившись спиной к стене и страдальчески морщился от боли в голове. Да уж, сотрясение мозга — вещь неприятная, представляю, как его мутит. Да и последствия могут быть разными, сказать через несколько месяцев, а то и лет. Правда, не уверен, что Репейник эти несколько лет протянет, по идее его ждёт виселица.

Всё успокоилось только к утру. Пока я штопал раны своим соратникам и накладывал примочки, сын Клауса сбегал в замок, откуда заявилась стража во главе с недовольными ландфогтом Труллем и Баварцем, слегка охреневшими при виде сваленных во дворе трупов — дочки и жена трактирщика уже вовсю намывали полы. Глядя же на меня, Трулль пораздувал ноздри, но ничего такого не сказал, а попросил объяснить, что здесь произошло. После моего рассказа были допрошены близнецы.

К утру трупы были вывезены на телеге, пленённый Репейник и несколько оставшихся в живых, но получивших раны разной тяжести его соратников отправились в замок на другой телеге. Прежде чем попрощаться, я поинтересовался у Трулля, правда ли, что за голову главаря шайки графом обещана награда в тридцать безантов? На что ландфогт крякнул, отводя взгляд:

— Да, вроде бы господин граф говорил что-то такое, но вроде бы нигде такое задокументировано не было.

— Эх, жаль, уплывают тридцать безантов! Впрочем, — я пристально взглянул в глаза ландфогту, — мессер Трулль, я надеюсь, этот Репейник и его схваченные сообщники никуда не уплывут от виселицы? Как и те, кто успел сбежать? А то не хочется мне огорчать графа фон Саарбрюккен, с которым я непременно встречусь по пути в Святую землю, рассказами о разгуле преступности в его владениях, и о безнаказанности злодеев.

Ух, как ландфогт на меня зыркнул! Но сразу сменил выражение лица на почтительное, наклонив голову.

— Не беспокойтесь, герр дэ Лонэ. Завтра же все уцелевшие негодяи будут схвачены, а послезавтра вся шайка, во главе с Репейником, будет болтаться на виселице. Я давно за ними охотился, и рад что теперь удастся искоренить это зло!

Ну всё, теперь Репейника и его шайку можно считать покойниками. После моих намёков Трулль кровно заинтересован в том, чтобы Репейник сотоварищи никогда и ничего не рассказали ни графу и никому другому о своих тайных и небескорыстных отношениях с ландфогтом, стражниками и судьями штадтгерихта. Так что, после завтра Репейник и оставшаяся часть его банды повиснут «высоко и сразу», как сейчас говорят, и отправятся на небеса. Впрочем, с их грехами райские кущи им точно не светят, а вот в альтернативном месте наверно уже разогревают сковородки….

Интересно, Пфефферкорн отмажется? Скорее всего. Доказательств-то против него не будет, кроме слов Репейника. Сколько Трулль слупит с ростовщика за то, чтобы тот остался в стороне? Те же пять безантов, заплаченные Пфефферкорном Репейнику за нас, или все тридцать (правда, не сребреников), как награда за Репейника, наверняка уже положенная ландфогтом в карман. Это не считая денег и ценностей в бандитских ухоронках, местонахождение которых подручные Трулля наверняка выпытают у преступников, и львиная доля которых попадёт в его лапки. Похоже, он компенсирует себе все потери от будущего штрафа церковному суду за неуважение к папской булле, может и в плюсе останется.

Судя по прояснившемуся лицу ландфогта, ему в голову пришли схожие мысли. Всё же дураков на такие должности ставят редко. Наверное, уже сочиняет письмо графу Симону о своих успехах в борьбе с преступностью и о поимке неуловимого Репейника и его шайки. Исключительно трудами и проницательностью ландфогта Трулля и руками его стражников. Какай Симон де Лонэ? Какой Роланд дю Шатле? Не, не слыхали. Будет смешно, если Трулль за это получит вожделенный герб. Про награждение непричастных ведь не XX веке придумали. Хотя, наказывать после завтра будут отнюдь не невиновных. И этого довольно.