Барон бросил на племянника такой взгляд, что, будь это турболазер из «Звёздных Войн», точно прожёг бы насквозь целый Звёздный Разрушитель.

— Не о чем нам говорить! Тем более пока ты позволяешь этим… держать меня в цепях.

— А вот это решать мне! — в голосе графа зазвенел металл. — Ты не в том положении, чтобы ставить условия. Буркхард вытащит из девки и твоих людей всё что они знают, и даже то, о чём только догадываются, и когда после этого тебя будут судить вассалы, не думаю, что кто-то скажет хоть слово в твою защиту.

— Твои вассалы, — Бертольд язвительно усмехнулся. — Я могу искать суда и выше.

— Можешь, — согласился граф. — Но не думаю, что в курии герцогства или в Имперской камере[4] приговор будет другим. Как только там узнают, чем ты занимался с этим Адольфом, ничто на свете не спасёт тебя от позорной казни.

— С каких это пор слов простолюдинов достаточно, чтобы казнить знатного человека? — барон скроил высокомерное выражение лица.

А неплохо он держится, или просто в этом времени народ такой толстокожий, пообвыклись среди «нормального уровня средневекового зверства», как выражался незабвенный дон Румата Эсторский. А ведь я сейчас и сам напоминаю Румату, только без техники, коллег прогрессоров, связи с Центром. И без интеллигентских заморочек по вопросу выпиливания тех, кто это заслужил. Уже небольшое личное кладбище образовалось.

— С тех самых, как слова простолюдинов будут подкреплены свидетельством двух благородных, — усмехнулся граф. — Надеюсь, герр де Лонэ и герр де Лер не откажут сообщить суду всё что знают об этом деле?

Эберхард вопросительно взглянул на нас.

— Не откажем, — переглянувшись, ответили мы с Пьером в один голос.

Не то чтобы всё, конечно. О кладе разбойников лучше помолчать. Чёрт их знает, эти средневековые законы, особенно немецкие. Вдруг местные власти захотят свою долю? Или вообще всё хапнуть себе, как тот же Трулль ухоронки Репейника и его бандитов? Ещё поди знай, на чьей земле всё это происходило… Дорога через лес вроде находится в владениях кайзера, а логово разбойников и берёзовая роща кому принадлежат? Тоже кайзеру? Или герцогу Швабскому? Или ещё кому? Нет, на фиг, об экспроприации экспроприаторов никому ни слова. Я не кум Тыква, и не хочу всю жизнь собирать по кирпичику на постройку конуры. Мне нужен такой «домик в деревне», в смысле замок, где я смогу комфортно и безопасно жить с Беатрис и нашими будущими детьми. А это дорогое удовольствие, чувствительное для бюджета, как говорили в одной рекламе девяностых. Спасибо генуэзцу Луиджи, оказавшемуся кладезем информации по здешним ценам. Постройка обычной башни без всяких наворотов, обойдётся мне где-то под двести кг серебра. Замок, причём самый типовой, что называется, и близко не стоящий не только со здешним, но и с Саарбрюккенским (Барбаросса бы им быстрее занялся!) — раз в двадцать дороже! Так что деньги мне ещё понадобятся.

Жаба громко и жалобно квакнула при воспоминании о церковных ценностях и дорогих одеждах, которые предстоит сдать в монастырь вместе с Тео. Молчи, земноводное! Знаю, что жалко, но так НАДО! Этот дар даст мне жирный такой плюс к репутации с церковниками. Вряд ли после такого найдётся какой-то Енох, который решится сомневаться в благочестии Симона де Лонэ, во всяком случае вслух.

— Ладно, ваша взяла, — процедил сникший барон. — Чего ты хочешь?

— Хочу узнать, зачем тебе всё это понадобилось?

— Да надоело всё! — Бертольд усмехнулся, глядя на графа. — И быть твоим вассалом, и жить здесь. И вся семейка наша надоела. И ты, племянничек, и твоя благочестивая жёнушка, и ваши сопляки. А ещё раньше братец Эберхард с супругой, родители твои. В общем, решил я в Баварию податься, искать милостей у Вельфов. Но без денег там делать нечего. Баронство я собирался заложить ростовщикам из Ульма и Эсслингена, посмеялся бы потом, глядя, как ты будешь выцарапывать его у этих простолюдинов. Ты хоть и богат, но и для тебя такая сумма не шутки. Однако, с одного баронства нормально не устроишься. Я же не какая-то дворянская мелкота, или безземельный рыцарь-бродяга, человеку моего происхождения надо намного больше.

— Ты и так не бедствовал, — заметил граф. — У большинства моих вассалов и этого нет.

— Я — не большинство! — высокомерно заявил барон. — Сложись всё чуть иначе, и этот замок с графством были бы мои. Братец Эберхард помер поздновато. Если бы на пару лет раньше, я бы по закону унаследовал тут всё. Или рановато. Протяни он ещё лет пять, я бы оброс связями среди вассалов и при герцогском дворе, и без труда стал бы регентом при наследнике-сопляке. А там — как Бог решит. Мало ли молодых придурков болтаются по охотам, турнирам, войнам, и гибнут по своей глупости? Вон, кабанчик тебя помял. А мог бы с таким встретиться лет двадцать назад и без кольчуги. Распорол вепрь молодого графа — такое горе. Но на всё воля Божья. А новым графом стал бы его дядя, который и так всем правил. Никто бы разницы не заметил.

— Ну и тварь же ты, дядюшка! — не выдержал граф.

— А чего это я тварь? — деланно удивился Бертольд. — Я бы тебе дал полную свободу. Ни в чём бы тебя не ограничивал, о таком опекуне все мечтают. А если бы ты сам сломал себе шею, при чём тут я? Вот только не вышло. Братец был хитрой скотиной, вассалов держал крепко, не давал им со мной общаться. Да и у меня по молодости много дури в голове было. Девки, гулянки… Эберхард не скупился, это да. А когда его схоронили, не было времени всё наверстать. Кто для вассалов и герцога был шестнадцатилетний сопляк? Правильно, никто. Вот твоя мамочка и подхватила вожжи, безутешная вдовица. Никто и не пикнул. А бодаться без поддержки с её лотарингской роднёй — я и в молодости таким дураком не был.

— Поэтому ты её ненавидел? — мрачно спросил граф.

Бертольд раздражённо сверкнул глазами:

— Да что ты знаешь?! Я, когда на свадьбе её увидел, влюбился впервые в жизни. И тогда же понял, что ненавижу братца. Вот почему ему всё? Замок, графство, уважение сюзерена и соседей, слава, почёт, самая красивая женщина! Чем он лучше или умнее меня? Он лишь родился раньше, только и всего! Когда Эберхард сыграл в ящик, я предложил Жозефине стать моей женой. А что? Мало ли младших братьев женятся на вдовах старших? И то, что она была старше на три года, ничего не значило — невелика разница, такое бывает сплошь да рядом. Поклялся всю жизнь носить её на руках, не смотреть на других женщин, вырастить её сына как своего. И я бы всё это сделал! А она… Она посмеялась надо мной!

Барон, сжав кулаки, с ненавистью засопел.

— Сказала, что не стала бы иметь со мной дела, даже если в мире не останется других мужчин! Никогда её не прощу! Я бы ещё понял, если бы она была недотрогой. Бывают такие, чистые монашки, только кельи не хватает. Но это точно не о твоей матушке. На её вдовьем ложе за два с лишним десятка лет кто только не побывал. Ладно бы крутила любовь с приличными людьми, графами или баронами, как некоторые знатные вдовушки в герцогстве. А то смотреть было противно — рыцарская шмоль-голь перекатная, оруженосцы, даже министериалы! В эту гавань все флаги заходили. Хотя, все красавчики, тут не поспоришь. Помнится, раза три… нет, четыре, Жозефине вдруг начинали нравиться свободные платья, потом она на несколько месяцев запиралась в своих покоях, «проводя время в молитвах», и допускала к себе только пару доверенных слуг. Да хоть твой верный пёс Эвальд, кого-то он мне напоминает, и глаза такие же зелёные. Кстати, всегда хотел узнать, сколько получили от щедрот вдовствующей графини фон Хельфенштейн её… ммм… «воспитанницы», сумевшие, несмотря на туманное происхождение, захомутать отпрысков трёх почтенных дворянских семейств?

— Дядя Берррти! — буквально зарычал граф, побледнев от сдерживаемого бешенства. — Придержи язык! Твоя голова и так на нитке держится!

Боже ты мой, какие страсти бушуют в глухой немецкой провинции! Шекспира бы нашего, Вильяма, сюда… Или скорее Шиллера, учитывая немецкоязычную среду. Ведь полный набор: комплекс младшего брата, чёрная зависть, неудовлетворённое честолюбие, безответная первая любовь, оскорблённое мужское самолюбие… Добрый дедушка Фрейд, где ты?! В Вене, через семь с половиной веков. А жаль, ты бы тут оказался очень кстати!