Только вчера Кромвель прибыл сюда, в армию Фэрфакса, и до сих пор в ушах его радостно звенели дружные клики приветствий, которыми встретили его солдаты. До самого последнего момента положение его было неясно: ведь «Акт о самоотречении», предложенный им самим в парламенте, требовал снятия с него военных полномочий. Но он не спешил с этим. Он был занят сначала организацией войск, потом мелкими стычками с кавалерами.
К лету 1645 года положение снова сделалось угрожающим: роялисты шли на Лондон. И самому Кромвелю, да и всем в парламенте и армии было ясно: без него не обойтись. Фэрфакс от имени военного совета послал в парламент ходатайство: «Всеобщее уважение и любовь, которой он пользуется среди офицеров и солдат всей армии, его личные достоинства и способности… его большая заботливость и прилежание, храбрость и верность, проявленные на службе парламента… а также постоянное присутствие и благословение божье, которое неизменно сопутствует ему, — все это делает нашу просьбу о его назначении нашей обязанностью по отношению к вам и народу…» Четыре дня назад, напуганные приближением роялистов, лорды с кислыми минами утвердили его назначение вопреки биллю о самоотречении.
Он оглянулся на свое войско. Бедные, неуклюжие солдаты в колетах из буйволовой кожи, как хорошо он знал их, как любил! Сборище простецких, неграмотных мужиков, презираемых кавалерами, — они сегодня покажут себя! Улыбка засветилась на его суровом лице, веселье наполнило сердце. Он поднял глаза к небу и произнес про себя краткое молитвенное благодарение. Он был уверен, что бог посрамит кавалеров.
В девять часов утра с той стороны послышался звук трубы. Ему нервно, будто только того и ждали, ответили трубы с парламентского холма, и первой, как всегда, ринулась в бой нетерпеливая конница Руперта. Кромвель вскочил в седло и дал сигнал к атаке.
Его «железнобокие» не подкачали. Первый же их удар смял и рассеял королевскую конницу левого фланга, погнал ее вниз с холма, за овраги, через колючки. Но нет, нет, не увлекаться погоней! Кромвель позволил лишь горсти своих солдат гнать дальше кавалеров, а основную часть повернул и могучим железным молотом обрушил на вражескую пехоту.
Пехота уже от мушкетных выстрелов перешла к рукопашной. Генерал Скиппон умело и ловко наступал вначале и даже выбил неприятеля с его позиций, но потом неведомо откуда на него налетели кавалерийские отряды, и ему пришлось отступить. Ряды «круглоголовых» расстроились, сам Скиппон был ранен, его помощник убит, еще немного — и красные мундиры обратятся в бегство. И здесь, как и при Марстон-Муре, Кромвель спас положение. Его «железнобокие» неожиданно и разом ударили по тылам вражеской пехоты, подмяли ее конями, порубили мечами. Ободренная пехота воспрянула, нажала посильнее — и кавалеры подались.
Фэрфакс без шлема, сбитого чьей-то саблей, врезался в главные силы королевской пехоты, раскидал в стороны сгрудившихся бойцов, собственноручно заколол знаменосца и захватил знамя.
На левом фланге между тем дела обстояли совсем плохо. Руперт опрокинул отряды Айртона, сам генерал был ранен копьем в ногу, и еще — в лицо, парламентская кавалерия рассеяна. Но где был Руперт? Как всегда, он увлекся преследованием, доскакал до Нэсби и принялся грабить. Он выбыл из боя, что дорого обошлось ему: оставшаяся без прикрытия пехота под напором дружных атак Скиппона и Кромвеля пришла в замешательство и наконец побежала, бросая оружие, с остервенением продираясь через колючки, теряя людей.
Сам Карл, видя неминуемый разгром своего войска, хотел броситься в атаку: в отчаянии он выехал на скакуне вперед, призывая к бою личную гвардию, но чья-то спасительная рука схватила у него из рук уздечку, с силой повернула лошадь и умчала его к западу, подальше от пуль. За ним, не щадя шпор, понеслась вся его кавалерия, уцелевшая в битве. Скоро их догнал на обезумевшей, измученной лошади принц Руперт. Он вернулся на поле боя, когда все уже было кончено, и теперь тоже спасал свою жизнь.
Оба холма, усеянные телами людей и лошадей, оказались очищенными от кавалеров, которые бежали в беспорядке до самого Ноттингема и дальше. Они оставили город, бросили весь свой обоз. Битва закончилась менее чем в три часа. В руки парламента попало около пяти тысяч пленных, вся артиллерия, оружие, снаряжение, обоз.
День клонился к вечеру, когда Кромвель, еще не уняв возбуждения битвы, еще чувствуя ее окрыление и горячку, писал донесение спикеру парламента:
«Сэр! После трех часов упорного боя, шедшего с переменным успехом, мы рассеяли противника, убили и взяли в плен около пяти тысяч, из них много офицеров. Также было захвачено двести повозок, то есть весь обоз, и вся артиллерия. Мы преследовали врага за Харборо почти до самого Лестера, куда бежал король.
Сэр, это не что иное, как рука божья; и ему одному принадлежит слава. Генерал Фэрфакс служил вам верно и доблестно; лучше всего его характеризует то, что в победе он видит перст божий и скорее умрет, нежели припишет себе всю славу. Честные солдаты верно послужили вам в этом бою. Сэр, это преданные люди, и я богом заклинаю вас: не расхолаживайте их. Я бы хотел, чтобы тот, кто рискует жизнью ради свободы своей страны, мог бы смело вверить богу свободу своей совести, а вам — ту свободу, за которую он сражается».
Лондон ликовал. Обе палаты парламента устроили пышный банкет в Сити, после которого все присутствующие, встав, пропели псалом.
Вместе с обозом в руки парламентской армии попала королевская канцелярия, брошенная охранниками. Вся переписка короля, в том числе его «французский кабинет», — бесценные документы, где король черным по белому заявлял о своей готовности и желании принять иностранную помощь деньгами, оружием и войсками против своего народа, — стала теперь достоянием гласности. Ее сначала прочли вслух в палате общин, а затем в Сити, перед лондонскими горожанами при большом стечении народа. Любой желающий мог подойти и убедиться в их подлинности — взять в руки, рассмотреть почерк и печати.
Невиданное возмущение всколыхнуло город. Сам король оказался предателем! Ведя с парламентом переговоры, он в то же время вероломно призывал на помощь герцога Лотарингского, французов, датчан, даже ирландцев. Он звал их вторгнуться в Англию с оружием в руках. Он, оказывается, никогда и не хотел мира; ни одна его уступка не была подлинной; ни одно свое обещание он не собирался выполнять. Он надеялся только на силу и всегда мечтал править самодержавно.
Дело короля было проиграно, казалось, навсегда. Напрасно раздавались голоса возражений против разглашения «семейных тайн»: парламент велел издать эти письма и распространить в народе. Они вышли вскоре же под названием:«Открытый портфель короля, или Некоторые письма и секретные бумаги, писанные рукою короля и захваченные на поле битвы при Нэсби, 14 июня 1645 года, победоносным сэром Томасом Фэрфаксом, которыми разоблачаются многие государственные тайны, вполне оправдывающие дело, ради которого сэр Томас Фэрфакс дал сражение в сей достопамятный день; с примечаниями».
На западе, куда бежал король, война велась короткими стычками, с неизменным успехом Фэрфакса и Кромвеля. За год они взяли более пятидесяти роялистских крепостей, в том числе важный пункт Бристоль, который отчаянно оборонял Руперт. 24 июня 1646 года пал Оксфорд — главная квартира короля. Карл, обрезав волосы и бороду и переодевшись в костюм слуги, в сопровождении двух приближенных бежал. Не решившись войти в Лондон, он направился на север и сдался на милость шотландцев. Гражданская война окончилась полной победой парламента, победой славного и могучего генерала Кромвеля.
