– Вы напрасно теряете время, мэм, – сказал виконт, осторожно высвобождая свой рукав и продолжая спускаться по лестнице.

Раздосадованная неудачей, она послала ему вдогонку парфянскую стрелу.

– В любом случае, – торжествующе крикнула она, – вы теперь никому не можете сказать, что это я помешала девочке поселиться в доме ее деда!

Выйдя из апартаментов лорда Неттлкумба, виконт еще долго кипел от негодования, но на полпути к гостинице его гнев улегся, и он начал осознавать комические стороны состоявшейся беседы, так что его глаза больше не метали молний, и морщинки вокруг губ разгладились. Вспоминая некоторые эпизоды, он тихонько хмыкал, а когда попробовал себе представить обстоятельства женитьбы Неттлкумба на самой экономной домоправительнице в мире, он почувствовал некоторую симпатию к этому положительно вульгарному созданию.

Он от души пожалел, что рядом нет друга, с которым можно было бы разделить свое веселье: например, с Хеттой, так же тонко, как и он, чувствовавшей смешное. Он, конечно, собирался подробнейшим образом описать ей свою встречу с Неттлкумбом, но даже при самом подробном описании эта история многое теряла. Десфорд от души надеялся, что Хетта не сделает ошибки и не выйдет за того пресного господинчика, который вился вокруг нее, когда он заехал в Инглхерст; этот человек не по ней; Десфорд своими ушами слышал, как тот озадаченно спросил, что она имела в виду, когда Хетта отпустила какую-то шутку. Если хорошо подумать, выходило, что ни один из ее поклонников – и, Господи, сколько их уже было! – не стоил ее. Странно даже, что такая умная девушка не может с первого взгляда понять, что мужчина ее не стоит! Перебирая в памяти всех поклонников мисс Силвердейл, виконт пришел к выводу, что ни один из них ему не нравится. Многих он находил смертельно скучными; знал двух отъявленных игроков, которые ни за что не расстанутся с картами; а прочие, на его взгляд, были просто законченными ослами.

Эти воспоминания отвлекли его от сиюминутных проблем; но скоро он вспомнил о полном провале своей миссии, и у него пропало всякое желание размышлять о загадках женской души. Менее целеустремленный человек уже признал бы себя побежденным и бросил полотенце на ринг, но виконт был не из таких. После решительного отказа Неттлкумба принять участие в судьбе внучки виконт вынужден был подумать о других способах обеспечить ее будущее. Но ничего не приходило ему на ум. Он вспомнил Черри и задался вопросом: действительно ли она счастлива в Инглхерсте или слишком взволнована, чтобы почувствовать себя счастливой? И с некоторым удивлением он понял, что прошло девять дней с тех пор, как он оставил ее на попечение Хетты.

Между тем Черри блаженствовала и только от случая к случаю задумывалась о своем будущем. Она с такой легкостью вписалась в жизнь Инглхерста, словно жила там всегда; и она, кажется, получала равное удовольствие, оказывая всевозможные услуги своим хозяйкам и участвуя в маленьких вечеринках, которые давала для соседей леди Силвердейл. И все-таки Генриетта замечала, что она сильно робеет и застенчивость связывает ей язык; во время парадных обедов, сидя рядом с незнакомцем, она отвечала на все вопросы скованно и односложно. Генриетта считала это результатом жизни у леди Багл. Она так часто унижала бедную девочку и повторяла, как она невзрачна по сравнению со своими ослепительными кузинами, что сознание собственного ничтожества слишком глубоко укоренилось в чувствительной душе Черри. Генриетта надеялась, что со временем Черри преодолеет свою почти болезненную робость перед незнакомыми людьми, потому что такая исключительная застенчивость была, с ее точки зрения, серьезным недостатком для совершенно нищей девочки, вынужденной самостоятельно пробивать дорогу в этом мире. Особенно неудачным Генриетта находила то, что Черри чувствовала себя более скованной в обществе молодых джентльменов, посещавших их дом, чем их отцов. Естественно, по мере того, как развивалось знакомство, она вела себя все уверенней и разговаривала непринужденно. С сэром Чарлзом и молодым мистером Бикенхэмом она очень скоро подружилась; но с Томом Эллердайном, выбравшим Черри объектом своего галантного ухаживания, она держалась с заметной настороженностью. Генриетта не могла скрыть своего сожаления по этому поводу.

Леди Силвердейл с ней не соглашалась.

– По-моему, – сказала она, – эта девочка прекрасно воспитана. Я готова признаться, любовь моя, что меня немного удивляет ее поведение, – она, конечно, не такая бойкая и живая, как многие современные девушки, тем более трудно было ожидать этого от девочки, которая носит фамилию Стин. Она не то что ее мать – впрочем, я не была с ней знакома, но уже того, что она сбежала с Уилфредом Стином едва не из классной комнаты, достаточно, чтобы судить о ее наклонностях. Но чего еще можно ожидать от сестры этой скверной Багл!

– Дорогая мама, я полностью разделяю вашу неприязнь к леди Багл, но сейчас вы заходите слишком далеко! – со смехом возразила Генриетта. – Она – ужасное существо, но при этом удручающе респектабельное!

– Как это мило, Хетта, что ты поставила меня на место! – с обидой в голосе произнесла леди Силвердейл. – Ты отлично понимаешь, что я имею в виду! Она поразительно невоспитанная женщина, чего не скажешь о малютке Черри! Я просто сказала, что трудно было этого ожидать, зная, что за люди Стины, и, хотя мне ничего не известно о Уиссетах, я не слышала, чтобы они были приняты в хороших домах. Я слышала, что старый Уиссет был адвокатом или что-то в этом роде. И если ты говоришь, что у Черри не было другого дома, кроме дома ее тети, мне непонятно, откуда эти ее приятные скромные манеры! Наверняка не от Амелии Багл!

– Нет, наверное, она научилась себя вести у мисс Флетчинг, – сказала Генриетта. – По словам Черри, она чудесная женщина – и это говорит в пользу мистера Уилфреда Стина, поместившего ее в школу мисс Флетчинг, хоть потом он и забывал платить по счетам.

– Возможно, – неохотно ответила леди Силвердейл, не желая признавать никаких достоинств за мистером Стином. – Только, по-моему, он отправил ее в первую попавшуюся школу – лишь бы с глаз долой. И еще я считаю, что дружелюбие и благодарность у нее в характере и уроки мисс Флетчинг тут ни при чем. Ты знаешь, дорогая, мне не часто нравятся люди, но должна признаться, я сильно привязалась к Черри и буду скучать, когда она покинет нас. Конечно, если Неттлкумб откажется принять ее – что меня совершенно не удивит, потому что он всегда был сумасшедшим, а к старости совсем спятил, – я бы с удовольствием оставила ее с нами!

Генриетта, отлично знавшая, что ее мать не так уж редко, а скорее, часто привязывается к людям, но становится совершенно невыносимой, когда в очередной раз оказывается, как сильно она ошиблась в своей новой протеже, недовольно произнесла:

– Радости выше крыши! Мама, прошу вас!.. Вы знакомы с Черри всего неделю!

– Девять дней, – с достоинством уточнила леди Силвердейл. – И я попрошу тебя, Хетта, воздерживаться от вульгарных выражений, когда ты говоришь со мной! Или с кем угодно другим, это тебе не идет! Я не имею ни малейшего представления, что значит твое «радости выше крыши», ты, наверное, переняла его у Чарли. Я должна тебе сказать, что девушкам не к лицу повторять такие выражения в подражание молодым людям.

– Чарли тут ни при чем, мэм! – сказала Генриетта; глаза ее смеялись. – Так всегда говорит Десфорд, когда ему кажется, что я собираюсь сделать глупость. Но я совсем не это имела в виду, извините, пожалуйста. Если говорить общепринятым языком, я просто хотела, чтобы вы хорошо обдумали свое решение.

– Естественно, я так и сделаю, – сказала леди Силвердейл; – Уж в этом ты можешь быть уверена.

Генриетта не почувствовала особой уверенности, но промолчала, зная по опыту, что ничто не может надежней побудить леди Силвердейл к необдуманному поступку, чем настойчивый совет воздержаться от него. По размышлении она решила, что должна была давно догадаться о намерениях своей матушки. Она видела, что с каждым днем Черри все больше завоевывает расположение леди Силвердейл, и несколько раз слышала, как та говорит, что не может себе представить, как она жила раньше «без нашего милого солнечного зайчика». Ничего удивительного в этом не было: Черри всегда была готова услужить своей доброй покровительнице; она с удовольствием бегала с поручениями, терпеливо распутывала шелковые нитки для вышивания, сопровождала леди Силвердейл на утомительно-медленных прогулках вокруг дома, вместе с ней каталась в ландо, читала ей вслух и с неподдельным удовольствием выслушивала старые анекдоты. Большая часть этих обязанностей прежде ложилась на Генриетту, и, хотя она выполняла свой долг честно, это было отчаянно скучно, особенно если приходилось в очередной раз выслушивать одни и те же истории или читать вслух любовные романы, к которым леди Силвердейл питала настоящую страсть. Но через три дня после появления Черри в Инглхерсте Генриетта немного простудилась и из-за сухости в горле не смогла читать вслух; она попросила Черри временно взять на себя эту обязанность, извинившись, что навязывает ей такое скучное занятие. Но Черри сказала, что ей оно не кажется скучным, и самое удивительное – это было правдой! Точнее, Генриетта удивлялась только поначалу, пока не поняла, что литературные вкусы Черри и леди Силвердейл полностью совпадают. У мисс Флетчинг читать романы запрещалось, и теперь Черри была полностью захвачена перипетиями чужой жизни – она сочувствовала героине, обожала героя, возмущалась злодеем и вместе с леди Силвердейл пыталась отгадать, чем все закончится. Таким же захватывающим для нее стал журнал «Зеркало моды», который выписывала леди Силвердейл. Она готова была изучать его с тем же вниманием и так же долго, как пожилая дама.