Он уже вскинул руки, чтобы аплодисментами выразить свой восторг, но тут в правой ложе задвигались тени, потом в воздухе что-то мелькнуло, и кусок апельсиновой корки ударил коленопреклоненного юношу в лоб. Тот замер, забыв закрыть рот. Кто-то засмеялся, потом кто-то еще, причем весьма оскорбительно, а из ложи вылетело короткое:

— Начинайте.

Леди Джейн раздраженно шепнула:

— Клакеры, Джон. Кажется, у тебя есть враги.

Джек достаточно часто бывал на спектаклях, чтобы знать этот термин. На театральных подмостках, как и в крикете, существовало соперничество, и успех одного драматурга запросто мог обернуться провалом другого. Помимо пьесы начинающего Бургойна и фарса уже признанной миром кулис леди Джейн в Лондоне этим вечером шли еще две премьеры. Кто-то, по-видимому вложивший в них средства, решил сорвать дебютный спектакль на Дин-стрит и нанял группу молодчиков, способных затеять скандал. Этот кто-то, похоже, сидел в правой ложе, предпочитая оставаться в тени.

Один из хлыщей, восседавших на авансцене, прыщавый, с нечесаными волосами, тут же вскочил со скамьи.

— Я заплатил целый флорин, — закричал он, — а вся эта чушь не стоит и ломаного гроша!

Возмущенно потрясая одной рукой, наемник не преминул пустить в ход вторую, бесстыдно лапая молоденькую актрису, слишком огорошенную происходящим, чтобы сопротивляться.

Кто-то из публики поддержал его улюлюканьем, другие закричали:

— Сядь и заткни свою глотку, свинья!

Бургойн вскочил со своего места в явном намерении дать отпор негодяю, однако Джек развернулся быстрей. Возможно, из чувства симпатии к приятелю матери. Возможно, в нем взыграл эль. Или он просто представил на месте актрисы Клотильду. Как бы там ни было, через секунду Джек стоял рядом с ней.

— Привет, петушок, — сказал он, хватая нахала за ворот. — Мне кажется, тебе хочется поплясать!

Клакер, несмотря на пышность костюма, оказался довольно тщедушным.

— Отпустите меня, сэр, — взвыл он, пытаясь вывернуться из стального захвата. — Какого черта вам надо?

— Сейчас поймешь, — ответил Джек. Повернувшись к музыкантам, он скомандовал: — Сыграйте-ка джигу.

Те, привычные ко всему, с готовностью повиновались, и Джек трижды протащил негодяя по сцене, заставляя выделывать замысловатые па. Бургойн тем временем принялся отбивать ладонями ритм. Поколебавшись, леди Джейн присоединилась к нему, а затем и весь зал, заглушив вопли второго хлыща, пытавшегося отработать полученные от нанимателя деньги.

Затащив молодчика за кулису, Джек встряхнул его еще раз.

— Надеюсь, — прошептал он, — впредь ты будешь умней!

Миг — и клакер получил удар в переносицу. Не столь сильный, чтобы сломать ему нос, но достаточный, чтобы выбить из глаз его слезы. Джек повернулся к сцене, где второй хлыщ все еще продолжал выкрикивать что-то. Джек молча пошел к нему, тот втянул голову в плечи и побежал к противоположной кулисе.

Аплодисменты превратились в овацию, под гром которой актеры заняли свои места. Джек, спрыгнув со сцены, стал пробираться к своей скамейке. Ему улыбались, хлопали по плечу.

— Ваш сын — просто герой, — заявил Бургойн леди Джейн. — Истинный сын своего отца, насколько я понимаю. — Повернувшись, он сказал: — Я твой должник, паренек.

— Что вы, сэр. Я… Мне… мне просто понравилось представление.

— Что ж, тогда у тебя появился друг. А у меня, боюсь, враг. — Бургойн кивнул в сторону ложи. — Интересно, кто же там прячется? Ба! Да вот и он сам! Видимо, нелюбовь благородного лорда ко мне распространилась и на мои пьесы.

Джек обернулся. Мужчина, перегнувшийся через барьер, смотрел на него, а не на Бургойна. И уже во второй раз за этот день встретившись с лордом Мельбури взглядом, он отчетливо прочитал на губах его светлости три кратких слова:

— Ты… уже… мертв.

Если мать и была удивлена его поспешным бегством в самом конце представления, прямо перед тем, как разразились заключительные аплодисменты, то ей не дали продемонстрировать это. Почтительно выдохнув: «Великолепно» — и обменявшись быстрым рукопожатием с Бургойном, Джек исчез. В толпе, уже начавшей покидать зал, у него был шанс ускользнуть незамеченным. Чей-то взгляд, преследовавший его весь вечер, и предупреждение Харриса явственно говорили: лорд Мельбури поручил кому-то следить за ним. Чтобы тот подстерег его в темном местечке и основательно вздул… или даже… Его светлость на ветер слов не бросает, а Джек ясно видел, что он ему прошептал.

Итак, что же делать? Где-нибудь спрятаться и переждать день-другой? Самыми подходящими в этом смысле укрытиями были либо дом, либо школа, но первое отметалось, ибо родитель потребовал бы объяснений, почему его сын вместо того, чтобы пополнять запас знаний, мозолит ему глаза. Что до второго, то и там его появление вызвало бы недоумение. Ведь могавки потратили массу усилий, чтобы одновременно добиться двухдневного отпуска — по здоровью, семейным обстоятельствам и так далее. К тому же двери в ведомстве миссис Портвешок едва ли можно было назвать прочными, как и их разболтанные, давно пришедшие в ветхость замки.

Чертов Мельбури, думал Джек, углубляясь в кварталы Сохо. Он мог держать пари, что знает их лучше, чем многие горожане. С тех пор как отец велел ему брать уроки французского, Джек неустанно занимался исследованием бесконечного лабиринта аллей и дворов. Здесь он сумеет с легкостью оторваться от любого преследователя и натянуть нос разъяренному лорду, оставаясь притом в сравнительной безопасности… по крайней мере пока.

Промежуточное убежище он нашел в самой дешевой и самой низкопробной пивной на Мирдс-корт, над которой располагался бордель, о чем свидетельствовал пышный, расправленный, приколоченный к двери веер. Джек отыскал себе уголок потемней и заказал только эль, хотя разносчица настойчиво предлагала молодому красивому господину контрабанду покрепче, а затем, обновляя кружки, принялась предлагать и себя, от чего ему пришлось вежливо, но с большой твердостью отказаться.

Верный обету, Джек пил лишь пиво и, когда встал, весьма удивился, обнаружив, что его порядочно развезло. Видимо, оттого, что тут так накурено, подумал он, пробираясь к дверям. Сам Джек не курил, но чужой дым переносил обычно спокойно, а сейчас голова его почему-то шла кругом, да и с глазами тоже было что-то не то. Например, в боковом зале он вдруг увидел малого в розоватом камзоле и пошел к нему, но тут какая-то местная «киска» с визгливым хохотом его обняла. Когда Джек отделался от нее, парня в зальчике уже не было, да и откуда, спрашивается, он мог бы там быть?

Скверик перед тупичком Святой Анны был забит гуляками и торговцами всяческой снедью. Втянув в себя аппетитные запахи, Джек вспомнил, что, кроме миски черепахового супа, с утра ничего не ел. Торговец горячими пудингами предлагал одну порцию за шесть пенсов, а две — за полкроны, и Джек, естественно, выбрал второй вариант. Первый пудинг моментально исчез, другой был завернут в афишку, оповещавшую горожан о казни какого-то бедолаги, и продавец заверил, что товар его очень качественный, сплошное мясо, и ни в коем разе не потечет. Аккуратно засунув сверток в сумку, Джек отправился дальше, абсолютно уверенный, что в столь плотной толпе ни за кем нельзя уследить.

Это бодрое настроение он сохранял, пока не вступил непосредственно в тупичок, покинув улицы, где по крайней мере один из пяти домовладельцев выполнял свой гражданский долг, возжигая у дома фонарь, что обитатели тупичка, возможно, по роду своих занятий считали излишним, привычные, видимо, к промыслу в темноте. В глубине каменного, с почти смыкающимися крышами зданий мешка трещала, сжигая последнее масло, лишь одна лампа, но и она, фыркнув, угасла, как только Джек приблизился к ней. Полумгла сменилась почти полным маком, зато несущиеся со всех сторон бормотания, шорохи, скрипы мигом усилились, приобретя угрожающую окраску. Слева вдруг что-то пискнуло, хрустнуло, и кто-то с силой заскребся в незримую дверь. Животное, решил было Джек, но тьма внезапно выдохнула: «Ха… это он!» — или что-то подобное, завершившееся сердитым ворчанием. Перепуганный Джек метнулся вправо и затаился в дверной нише, выставив перед собой трость. Хруст переместился ближе, и в слабом отблеске света, исходящем из верхнего, тускло мерцающего окна, появился приземистый коротконогий терьер, в пасти которого билась в агонии крупная крыса. Последняя судорога, мощное движение челюстей — дерганье прекратилось, и собака отправилась дальше, а Джека внезапно пробрал холод апрельской ночи. Одновременно с дрожью пришла мысль незамедлительно поспешить за удачливым псом обратно — к жизни и к свету. Могавки поймут: вряд ли кому-нибудь из них хочется, чтобы их вождь погиб в этих жутких трущобах. Он даже на шаг отошел от двери, возле которой намеревался дать бой, и вздрогнул еще раз. Номер на облупившихся досках непреложно свидетельствовал, что именно она-то ему и нужна.