М-да… не повезло мятежникам, что этими саперами на фронте командовал не лучший представитель клана Тортфортов.
— Император чудом выжил и нуждается в вашей защите. Ваш король мертв, как и остальные электоры. Вы с нами? — спросил я с надеждой, а то могут и нейтральными остаться.
— Это надолго? — переспросил инженер.
Я только развел руками.
— Мы остаемся, если только нами будете командовать лично вы, командор.
Я облегченно выпустил из легких воздух.
— Тогда прошу вас, инженер-майор, построить всех у домика лесничего для принятия торжественной присяги императору.
Похоже, граф Тортфорт остался без инженерного обеспечения совсем.
Смеркалось. Небо нахмурилось. Воздух ощутимо потеплел и с неба повалил мягкий пушистый снег, засыпая аккуратные штабеля кирпича и камня, убранные солдатами с развалин дворца. И сами развалины. И крыши оставшихся целыми домов, в которых, стуча молотками, обыватели спешно вставляли новые стекла.
Откуда-то повыползали жены и слуги дворцовых служителей и разбирали с садовых дорожек своих покойников по домам. Обмывать и обряжать к утренним похоронам. Им не препятствовали.
Электоров и их свитских, а также императорских придворных, которых настигла в охотничьем дворце смертельная беда, перенесли в большой охотничий ледник, предназначенный для трофеев императорских охот в этом заказнике.
Для погибших дворцовых гренадер при свете факелов невесть откуда взявшиеся плотники во дворе строгали простые гробы. Не до понтов сейчас.
На парковых лужайках рядами выросли большие взводные палатки — импровизированные казармы. И даже дощатые сортиры, как то и положено по уставу, саперы выстроили не ближе двадцати метров от крайней «казармы».
Жалко парк. Сколько денег и труда придется вбухать, чтобы его восстановить в первозданной красоте. Когда отрезки бревен и досок, стружка и прочий древесный мусор с взорванного дворца кончатся, солдаты начнут деревья на дрова валить. И плевать им, что деревья здесь высажены редкие для этой географической полосы — служивым тепла в палатке хочется. Зима на дворе.
Драгун я давно разослал по округе ближними и дальними патрулями, как только оногурские саперы приняли присягу новому императору. За ними присягали столичные дворцовые гренадеры, гвардейские инженеры и прочие части не относящиеся к Ольмюцу. Каждые под двумя знаменами — империи и своего королевства — герцогства.
С момента взрыва прошло, вряд ли больше пяти часов, а казалось что вечность. По крайней мере, неделя.
— Ваше императорское и королевское величество, — обратился я к Бисеру, который после ухода гвардейцев с площади так и сидел в кресле осыпаемый снегом на высоком крыльце дома лесничего. — Осмелюсь указать, что вам лучше зайти в помещение. Не дай ушедшие боги вы еще ко всему и зазябните.
Бисер у нас теперь не только император под номером один, но одновременно и ольмюцкий король под номером девятнадцать.
— Савва, хоть ты меня не подкалывай, — капризно скривил губы монарх и тут же сменил тему. — Где Аршфорт?
— Неизвестно, ваше императорское и королевское величество, — развел я руками. — Не имею от него никаких сведений.
Император закусил губу от досады, но раздражение свое на фельдмаршала вылил в другую форму.
— Достал ты меня, Савва. Повелеваю тебе впредь всегда и везде обращаться ко мне только кратким словом «государь». Привилегия у тебя теперь такая. Ясно?
— Так точно, государь. Ясно, — улыбнулся я. Хорошая привилегия. Значимая. А главное удобная.
— Уже лучше, — криво улыбнулся монарх и тут же встревожено спросил. — Где Молас?
— Еще в отлучке, государь. По своим делам где-то бегает.
— Что с Ремидием?
— Ему отрезали ноги по колени. Теперь он спит под опием. В вашей временной резиденции на втором этаже.
— А что у нас хорошего?
— Государь, пройдемте в дом, к камину. Там я все вам расскажу. Главное, что сегодня, похоже, атаковать нас никто не собирается.
— Да… — вымучено улыбнулся император. — Гвардия ночью не воюет. По уставу не положено. — И внезапно перешел на шепот, воровато оглядываясь, — Савва, мне эти гадские врачи выпить не дают. Ты мне достань немного коньяку. Неужели в подвалах дворца ни одной целой бутылки не осталось?
Императорский лесничий встретил меня в холле своего дома, руководя гренадерами, которые таскали охапки заранее наколотых сухих березовых дров. Старые поставки, наверное. Окрест охотничьего дворца я берез не видел.
— Ваша милость, — поклонился мне придворный, — я взял на себя смелость озаботиться теплом для царственных пациентов в этом госпитале, в который превратили мой дом.
Таки да — действительно госпиталь. На первом этаже комнаты врачей, малая операционная, аптека, кухня. Сестры милосердия и сиделки приходящие из семей дворцовых служителей, которые тут служат поколениями. И хотя они не считаются придворными чинами императора, но все давно потомственные дворяне, несмотря на физический труд, которым они занимаются. На втором этаже комнаты привилегированных пациентов — императора и рецкого герцога. Охрана и посыльные скороходы из огемских гвардейцев. Чуланчик без окна, который я себе определил как спальное место и уже засунул под топчан на всякий случай ручной пулемет тоже на втором этаже. Дверь в чулан в пределах видимости охраны императора и герцога.
Никакого недовольства моей наглой экспроприацией его жилья под нужды монарха императорский лесничий не выказывал. Наоборот казался гордым этим обстоятельством.
— Вы сами-то как устроились? — проявил я вежливость, хотя откровенно мне это было по барабану.
— В оружейном флигеле, где хранится охотничье оружие для гостей императорской охоты. На тот случай, если те приезжали без своего. Моей семье там удобно. А что тесно, то это же не навсегда, — улыбнулся он.
Лет ему было за шесть десятков. Седой совсем. Лицо морщинистое. Но двигался легко и упруго.
— На кого тут обычно охотились? — спросил я, чтобы что-то сказать. Мои мысли были заняты совсем другим.
— На благородного оленя, косуль, лосей и зайцев, ваша милость. По осени на фазанов. Зимой на лису и волка, хотя он и стал редкостью в последние годы здесь. Для охоты на кабана есть другой заказник у реки. Это отсюда на юг. Только вот разогнали сейчас взрывами да солдатами всю живность. Да и побили много. Дорвались гвардейцы до запретного — на кострах сейчас косуль жарят. Придется мне года два зверей заново приваживать до былого поголовья.
И опять никакого недовольства в голосе. Только понимание ситуации. И еще горечь.
— Почти ручные были косули…
— Сколько у вас егерей в охотничьем хозяйстве? — поменял я тему. Не до косуль сейчас, когда император в опасности.
— Два десятка, ваша милость, — ответил он, долго не раздумывая.
— Вооружены?
— А как же, ваша милость. Они же императорские ловчие егеря. И стреляют все очень метко.
— Вы мне их одолжите на несколько дней? Как проводников. Они же вокруг все тропки знают.
— Как прикажете, ваша милость, — поклонился он.
— Лыжи есть?
— А как же, ваша милость. На любой вкус. И беговые и охотничьи. Десятка три найдется. А если еще по домам собрать…
— Хорошо. Я доволен вами. Присылайте егерей ко мне сюда. В холл. Я поставлю им задачу на службе императора. Присягу они приняли?
— Сразу после гвардейцев, ваша милость, одновременно со всеми служителями. Мы все верные слуги императора.
Императорский лесничий еще раз поклонился мне и вышел на двор.
Ну и где черти носят Моласа, пока мы тут сидим слепые и глухие.
«Мятеж не может кончиться удачей. В противном случае его зовут иначе»[2]. У мятежников с каждым часом утекает возможность удержать власть. Это в теории из совсем даже не этого мира. Но пока в стране никто не знает, что император жив Тортфорт может резвиться как хочет. У нас тоже с каждым часом положение не улучшается. Завтра нас придут убивать. Однозначно. Живой император инсургентам не нужен. А мы все определены на заклание за компанию с ним. Вплоть до того что раскатают весь этот пряничный городок полевой артиллерией. Надо, кстати, осмотреть подвал в доме на предмет бомбоубежища.