– Да уж сладка, ничего не скажешь!

– Давайте я вам другую кружку налью, – предложил Брум.

Кейд покачал головой.

– Спасибо, сынок. Но я пришел не пить, а поговорить. Ты заметил, кто к нам понаехал?

Брум кивнул. За последнюю неделю в Долину Паломника приехали более двадцати всадников, все налитые силой и вооруженные до зубов.

– Иерусалимские Конники, – сказал он. – Они служат Диакону. Кейд хмыкнул:

– Савлу, сказал бы я. Не нравится мне это, Брум. Я знаю, какой они масти. Кровь Божья! Я ведь сам той же масти. Разбойники, помяни мое слово. Не знаю, какую игру ведет Савл, но не нравится мне это, Брум.

– Как я понял, их призвал Иаков Мун после убийства бедняги Ковача… ну, Быка, – сказал Брум. Бледные глаза Кейда сузились.

– Да, – сказал он. – Тот, за кого вы с Бет должны были стать поручителями в Клятве. А теперь двое из этих самых Иерусалимских Конников поселились в доме Быка. Что-то тут очень не так. Но никто ничего не замечает.

– О чем это вы?

– Все началось с сожжения церкви. Почему там не было Крестоносцев? И откуда налетчики знали, что их там не будет? Вокруг церкви их в масках было не меньше двадцати, а из города уехали всего пятеро. Если не считать убитого в церкви, остается четырнадцать неопознанных налетчиков. И, как ни странно, именно столько Крестоносцев отправилось разобраться с предполагаемым нападением на ферму Сима Джексона.

– Не хотите же вы сказать…

– Я хочу сказать, что в Долине Паломника что-то пахнет очень скверно.

– Я думаю… извините мою прямоту… что вы слишком близко принимаете это к сердцу. Я говорил с апостолом Савлом, и он заверил меня, что Иаков Мун и его всадники скоро изловят разбойников, убивших беднягу Быка. Этих людей тщательно отбирали по их способностям и преданности своему долгу. Впрочем, как и Крестоносцев. Я знаю Леона Эванса еще с тех пор, когда он пешком под стол ходил. Никогда не поверю, что он мог участвовать в такой… в таком ужасном деле.

– В тебе больше веры, чем во мне, – устало сказал Кейд. – Что-то происходит, а я не знаю что. И мне не нравится этот Савл. Не понимаю, что в нем находит Диакон. Ну, разве что он последний апостол, который еще жив.

– Уверен, что он прекраснейший человек. Я с ним много раз беседовал, и он всегда был любезен и внимателен, – сказал Брум, которому становилось все больше не по себе. – Писание он знает наизусть и все дни проводит в молитвах и общении с Господом.

Кейд усмехнулся:

– Брум, Брум, да не старайся ты одурачить старика. Ты же не христианин, хотя, черт дери, куда больше похож на него, чем многие и многие. Но это так, в сторону. Йон сказал мне, что ты один из немногих, кому известно его прошлое. Он доверял тебе… И я доверюсь. Завтра я поеду в Единство. Попробую увидеть Диакона и выяснить, что тут творится, черт дери.

– Но я-то туг при чем?

– По-моему, Савл знает мои мысли и, возможно, попробует помешать мне добраться до столицы. Если я туда не доберусь, Брум, прошу, расскажи Йонни то, что я тебе сказал. Ты понял?

– Но… Но он же умер. Пропал в пустыне.

– Не умер. Или ты не слышал, о чем все говорят? Человек, назвавшийся Взыскующим Иерусалима, пристрелил Клятвоприимца из Чистоты. Он не умер, Брум. Черт дери, он снова ожил! И он вернется.

В дверях раздался шорох, и Брум, взглянув туда, увидел на пороге высокого широкоплечего человека с пистолетом в руке.

– Что вам надо? – спросил он, вставая.

– Велено тебя прикончить, – ответил тот весело, – а вот про старого пердуна ни черта сказано не было. Но приказ есть приказ. – Убийца улыбнулся, его пистолет рявкнул, и Брума отшвырнуло к стене. Грудь обожгла нестерпимая боль. Он мешком повалился на пол и ударился о столик, стоявший возле его кресла. Столик накренился, он почувствовал, как кружка с баркеровкой ударилась ему в спину, и горячая жидкость впиталась в рубашку. Несмотря на боль, сознания он не потерял и уставился с пола на человека, который его застрелил.

– Почему? – спросил он ясным голосом. Убийца пожал плечами.

– Я вопросов не задаю, – сказал он.

– И я, – сказал Даниил Кейд.

Глаза Брума скосились на Пророка, чей голос прозвучал совсем по-другому и был холодным, как могила. Убийца повернул свой пистолет, но опоздал – Кейд всадил ему две пули в грудь. Он упал навзничь на порог и попытался поднять пистолет, но пуля впилась в косяк. Убийца обмяк, его пальцы выпустили пистолет.

– Так ты же… вроде… богом взысканный, – прохрипел он и закашлялся кровью.

– Аминь, – сказал Кейд, его пистолет вздрогнул, и третья пуля пронизала голову лежащего. – Гори в аду, – добавил Пророк.

Брум с трудом поднялся на колени, по рубашке расползлось кровавое пятно, левая рука бессильно свисала вдоль бока.

– Эй, Джед! – донесся голос снаружи. – Какого черта ты там прохлаждаешься?

– Если ты в состоянии держаться на ногах, Брум, – зашептал Кейд, – выберись через заднюю дверь. Там стоит моя тележка. Поезжай к Бет Мак-Адам.

– А как же вы?

– Иди, не теряй времени, сынок. Сейчас не до разговоров.

Кейд открыл пистолет и вкладывал патроны в барабан. Брум, пошатываясь, встал и, пятясь, прошел через кухню. Окно комнаты рассыпалось осколками, и в него, откинув занавеску, заглянул человек. Кейд его застрелил. Еще один убийца впрыгнул в дверь. Брум увидел, как он дважды выстрелил, и обе пули попали в Пророка. Загремел пистолет Кейда, и его противник опрокинулся, забрызгивая стену кровью.

Брум на подгибающихся ногах вышел в темноту и кое-как забрался в тележку Кейда. Ухватил вожжи здоровой рукой, ногой вышиб тормоз и хлестнул лошадь вожжами по спине. Она налегла на постромки, и тележка покатила вперед все быстрее.

Где-то позади раздался выстрел. Потом второй. Он услышал, как пуля ударила в доску козел, и пригнулся. Затем тележка еще стремительнее покатила во тьму, оставив стрелявших далеко позади.

– Я хотел бы понять, что происходит, – сказал Клему Нестор Гаррити, как только они остались вдвоем. Клем отвел глаза и вонзил нож в бифштекс. – Кто он? Кто он на самом деле? – не отступал Нестор.

Клем отодвинул тарелку и утер рот салфеткой.

– Он тот, кем себя называет.

– Взыскующий Иерусалима? Не может быть! Я же его знаю. Бога ради, он же Пастырь!

– Времена меняются, Нестор. И люди меняются. Он сражался с Кинжалами и понял, что с него достаточно. Ты подумай, малый. Он был печальным ожесточенным человеком и искал город, которого нет. Потом он послал Меч Божий сквозь время и уничтожил мир. А может быть, и два. Он был влюблен в Бет. И хотел иной жизни. Последняя капелька силы в Камне Даниила вернула ему молодость. Это было новое начало. Насколько я знаю, когда он вернулся из-за Стены, его узнали только двое – Джозия Брум и Эдрик Скейс. Скейс унес эту тайну в могилу. Ну а Брум? Он мирный мечтатель, и ему нравился человек, которым старался быть Шэнноу. Вот и все, Нестор.

– А как же книги? Вознесение на небо в колеснице? Одно вранье?

– По большей части, – сказал Клем с сухой усмешкой. – Ну да все легенды на том стоят, сынок. Мы помним не так и не то. И чаще всего без умысла. Возьми для примера меня. Когда я был мальчишкой, мой учитель сказал, что из меня выйдет разбойник или зачинатель войн. Выгнал меня из школы, а моим сказал, что я ни на что не гожусь. Теперь у меня три тысячи акров земли, и я богатый влиятельный человек. В прошлом году я свиделся с этим учителем. Он приезжал в Пернум. Знаешь, что он сказал? «Клем, я всегда знал, что в вас есть семена великих свершений». И он не лгал, понимаешь?

Нестор замотал головой.

– Ничего я не понимаю! Все построено на вранье – Диакон, ну все! Одно вранье. Вся эта библейская жвачка. Все, чему нас учат. Вранье!

– Тпру-у, сынок! Не смешивай все в одну кучу, – предостерег Клем. – Нам всем требуются герои, и Шэнноу был… Он хороший человек. Не важно, что о нем понаписали другие, он всегда делал только то, что считал правильным, и никогда не проходил мимо, когда творилось зло. И некоторые его деяния неоспоримы. Он сражался с исчадиями и он покончил с Хранителями, которые стояли за этой войной. Нестор, он хороший человек, и не его вина, если другие – политического склада ума – употребляли его имя всуе.