Завтра они доберутся до города, и Крестоносцы начнут поиски убийц.

Она столько лет не заглядывала в Долину Паломника. Наверное, там многое изменилось.

Вдали завыл волк. Зера легла рядом с детьми и уснула.

Саренто неторопливо прогуливался по лесистому холму над атлантидскими руинами, любуясь безоблачно голубым небом, слушая утренние трели птиц. Ветерок приятно охлаждал его багряную кожу, и впервые за долгие годы он не испытывал голода. С острым наслаждением он вспомнил полные людьми ярусы цирка, предвкушение и в конце – приток жизни. Богатой, насыщающей и бесконечно согревающей…

Внизу был лагерь его отборных пятисот воинов-исчадий, которых он отправил сюда раньше. Опираясь на них и на людей вроде Иакова Муна, он будет насыщаться в этом мире и предаваться грезам.

Врата явились как спасительный дар. Его голод в том мире был мучительной пыткой, он грыз его внутренности, заполняя собой все его дни. Но здесь он снова мог ощутить красоту голубого неба. Взгляд его золотых глаз сосредоточился на руинах. Нет, такое место недостойно служить приютом богу, подумал он, посмотрев на обветшалый дворец. Перед входом валялись две колонны и обломки разбитой арки.

– Встать! – скомандовал он.

Каменные столпы со стоном поднялись, осколки воссоединились в отшлифованные камни, обломки арки сложились в единое целое, и, воспарив в воздухе, арка опустилась на свое место. Остатки красок на ней ширились, образовывали узоры – огненно-красные, сочно-синие, паляще-желтые оттенки и переливы. Кровля дворца засверкала золоченой черепицей, отражая солнечный свет.

В дворцовых садах зацвели деревья, выросли осыпанные розами кусты. Растрескавшиеся, выщербленные плиты дорожек стали как новые, а повалившиеся статуи взобрались на свои пьедесталы – их каменные тела обрели гибкость и упругость воинов, которые в былые века вдохновили ваятеля. Золото украсило окна дворца, а давным-давно пересохшие фонтаны в садах выбросили вверх искрящиеся на солнце струи.

Саренто посмотрел на город и улыбнулся… Улыбка исчезла с его губ.

Вернулся голод. Пока еще не сильный, но уже грызущий. Взглянув на свой обнаженный торс, он увидел, что черные линии на его коже расширились, багрянец чуть потускнел. Вскинув руки он раскинул мысленную сеть.

Вокруг него закружились лесные пташки, из нор выбежали проснувшиеся лисицы, а белки повыскакивали из дупел. Могучий медведь с громовым рычанием вышел из пещеры. Саренто был совсем заслонен порхающими птицами и пушистыми зверьками, кишащими у его ног.

Затем сразу наступила тишина. Птицы попадали на землю, как сухие листья, медведь провалился внутрь себя, а потом рассыпался, будто древний папирус.

Саренто прошел через трупы, сухим хворостом трещавшие под его подошвами.

Голод почти исчез.

Но продолжал чуть шевелиться в нем.

Его Пожиратели охотились по всему краю, и он ощущал, как вливаются в него питательные соки. Для полного насыщения их было недостаточно, но можно обходиться и ими. Вновь раскинув мысленную сеть, он попытался найти здешних волчецов, чтобы притянуть их к себе для Перемены. Но в радиусе достижения его силы их не нашлось ни одного. Странно, подумал он. Ему было известно, что они существуют в этом мире: он уловил их образы в угасающей памяти Савла Уилкинса и снова нашел их в садистском сознании Иакова Муна. Он чуть встревожился. Без новых Пожирателей ему будет труднее овладеть этим миром. Но тут он вспомнил про Врата: раз нашлись одни, значит, существуют и другие.

Он представил себе многолюдные города старого мира:

Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Лондон, Париж… Вот в таком мире он забыл бы про голод.

Бет укрыла одеялом умершего старика и сжала плечи плачущего Мередита.

– Пойдем, – сказала она ласково. – Пойдем со мной.

– Это моя вина, – простонал он. – Не понимаю, почему я закричал. Просто… поддался панике. – Верно, черт бы вас побрал, – сказал Шэнноу.

– Помолчите, – перебила его Бет ледяным голосом. – Не все похожи на вас, благодарение Богу. Да, он поддался панике. Он испугался. Но даже его друг сказал, чтобы он не винил себя. – Она погладила Мередита по плечу и шагнула к Диакону. – Кровь и смерть – вот все, что вы знаете, Диакон. Убийства и страдания. Так что замолчите!

Раздался треск ломающегося дерева, и прогрохотал выстрел.

– Уоллес, как ты там? – закричала Бет. Юноша вышел на верхнюю ступеньку лестницы.

– Один допрыгнул до окна. С ним покончено. Но через луга бегут новые, фрей Мак-Адам. Не меньше пятидесяти.

– Ставни для них не препятствие, – сказал Диакон, вытащил пистолет, пошатнулся и привалился к стене. Бет посмотрела на него. Он весь посерел от усталости и боли. Она подхватила его и подвела к креслу. Когда он сел, она увидела, что ее ладонь вся в крови.

– Вы ранены, – сказала она.

– Не в первый раз.

– Дайте-ка я посмотрю.

Он повернулся, не вставая. Сзади его старая овчинная куртка была разорвана. На спине под ней зияла рваная рана, окруженная ссадинами. Она вспомнила, как переломились жерди изгороди, когда о них ударилось его щуплое тело.

– Возможно, у вас ребра сломаны.

– Жить я буду. Я должен жить. Мередит нагнулся через ее плечо.

– Дайте я посмотрю, – сказал он. – Я врач. Они с Бет помогли Диакону встать, сняли с него куртку и разорванную рубашку. Мередит бережно ощупал рану.

Старик ни разу не застонал.

– Не меньше двух ребер, – определил Мередит. В глубине комнаты заплакал младенец.

– Его надо покормить, – сказала Бет, но молодая женщина, съежившаяся в кресле, не шелохнулась. Бет подошла к ней и увидела, что ее глаза смотрят в пустоту. Бет расстегнула пропитанную потом кофту и приложила младенца к набухшей материнской груди. Он начал сосать, женщина застонала и расплакалась.

– Будет, будет! – сказала Бет. – Все теперь хорошо. Погляди-ка, как она сосет! Совсем изголодалась.

– Он мальчик, – прошептала его мать.

– Ну конечно. Я что-то совсем поглупела! – пожаловалась Бет. – Такой красивый! И настоящий силач.

– Мой Джош был силачом, – сказала молодая женщина. – Они оторвали ему голову.

Ее глаза снова наполнились слезами, ее начал бить озноб.

– Думай только о маленьком, – быстро сказала Бет. – Важнее его ничего нет, понимаешь?

Женщина кивнула, но Бет поняла, что она снова впадает в забытье, и со вздохом вернулась к Мередиту и Диакону. Молодой врач разрезал скатерть на бинты. Когда Мередит закончил перевязку, старик потрогал его за рукав.

– Я сожалею, сынок, – сказал он. – Надеюсь, ты простишь мои злые слова. Мередит устало кивнул.

– Простить вас мне легче, чем себя самого. Никогда еще я не испытывал подобного страха и невыразимо стыжусь себя.

– Дело прошлое, малый. Ты был на самом краю и заглянул в ад. Теперь ты станешь либо сильнее, либо слабее. Выбор за тобой. Чтобы жить, человек должен научиться быть сильным там, где он слаб.

– Они бегут к сараю! – крикнул Уоллес.

– Потише! – приказала Бет.

Со двора донесся треск ломаемых досок, раздалось испуганное лошадиное ржание. В кресле у очага молодая мать заплакала.

Бет зажгла еще два фонаря и повесила их на крючья в стене.

– Ночь будет долгой, – сказала она.

Полное ужаса ржание длилось еще несколько минут, затем наступила тишина. Бет отправила Мередита в заднюю комнату посмотреть, как там Джозия Брум. Молодая мать заснула, и Бет, забрав у нее младенца, села с ним в старую качалку.

По лестнице спустился Уоллес Наш и остановился перед ней.

– Ты что-то хочешь сказать, Уоллес?

Рыжий юноша с трудом заставил себя заговорить.

– Простите меня, фрей Мак-Адам. Только я должен сказать вам… Сэмюэль… он погиб, спасая вон ее и младенца. Выпрыгнул из окна, когда зверюга совсем уже ее настигал. И так спокойно! И убил его, но и он его достал. Я так сожалею, фрей…

– Иди-ка наверх, Уоллес, – сказала она, прижимая младенца к груди. – И смотри в оба.