Устав повторять одно и то же (при этом услыхавшие мой рассказ офицеры не уходили, оставаясь в комнате – новых подробностей, что ли ждали?) я предложил спеть. Этому удивились, но согласились. Пахом принес гитару.

– Героям Отечественной войны посвящается! – объявил я и тронул струны.

Летом этого года я пел эту песню в Смоленске, посвятив ее тогда героям Фридланда и Прейсиш-Эйлау. Теперь пришло настоящее время.

Я закончил петь, поставил гитару и достал часы.

– Без четверти шесть, господа. Кажется, вам, Николай Николаевич, пора на смену караула?

Офицеры поняли намек и стали расходиться. Спустя полчаса мы с Пущиным шли к его дому. Пешком. Лошади у подпоручика не оказалось, и я топал рядом из солидарности, ведя на поводу Каурку.

– У вас сегодня появилось много друзей, – сказал поручик. – Скажу честно: у нас не любят офицеров, которые перевелись в гвардию, не служив в ней изначально. У вас несколько иной случай, но все равно: новый полк, прежде бывший обычным егерским. Но теперь, когда вас узнали близко, никто слова худого не скажет.

– Все это хорошо, – вздохнул я. – Но где мне раздобыть бальный мундир? Все эти кюлоты, белые чулки, туфли? На полях сражений, сами понимаете, было не до танцев. Не подскажете?

– Даже не пытайтесь! – покрутил головой он. – Это Вильно, а не Петербург. Во-первых, отыскать практически невозможно. Во-вторых, коли и найдете, никаких денег не хватит купить. Дороговизна страшная[6].

М-да, пир во время чумы.

– Идите в сапогах, – продолжил Пущин. – Государь примет вас до бала. Вы из Действующей армии прибыли, а не из Петербурга. Танцевать не обязательно. К тому же сомневаюсь, что вас внесли в бальные карты, – засмеялся он. – У меня замечательная квартирная хозяйка, полька. Летом они радостно встречали Бонапарта, а сейчас в страхе не знают, как угодить. Она приведет в порядок ваш мундир, начистит сапоги, пострижет волосы. Будете выглядеть, как должно гвардейскому офицеру.

– Благодарю, Николай Николаевич! – сказал я. – Что бы без вас делал?

– Пустое! – махнул он рукой. – Любой на моем месте предложил бы такие услуги брату-гвардейцу.

За недели, которые Лейб-гвардии гренадерский полк потратил на путь от Малого Ярославца к Смоленску и далее к Орше и Вильно, Серж Болхов пришел в крайность. Постоянные марши, холод, ночевки у костров под открытым небом, грубая пища… Все это было непривычно обитателю петербургских салонов и бесило невероятно. Расчет отличиться в сражении и вернуть офицерский чин не оправдался. Лейб-гвардии гренадерский полк не участвовал в боях под Вязьмой и Красным – до него не дошло дело. Поэтому Серж просто шагал, таща на плечах тяжелое ружье и ранец, страдая от морозов и скудного питания. Даже офицеры на протяжении похода не ели досыта, что говорить о солдатах. Объективно говоря, роптать Болхову было не на что. Офицеры с сочувствием отнеслись к разжалованному князю, хотя запрет шефа полка принимать его в свой круг[7] соблюдали неукоснительно. Правда, командир роты наказал солдатской артели, в которую определили Сержа, взять Болхова под опеку. Он не ходил в караулы, не готовил пищу, за его одеждой следили, на ночлеге выделяли лучшее место. Серж принимал это как должное – он ведь князь! Ему все обязаны по праву происхождения. Но и в таких условиях изнемог.

Когда полк пришел в Вильно, Серж попросил ротного поставить его в караул во дворце губернатора.

– Зачем это вам, Сергей Николаевич? – удивился капитан.

– Хочу увидеть государя. Он должен меня вспомнить. Глядишь – и помилует, – объяснил Серж.

– Может получиться, – кивнул ротный. – Хорошо, будет вам караул. Только не вздумайте заговорить с государем. У меня будут неприятности.

– Обещаю! – заверил Серж.

Исполнять данное слово он не собирался. Состоя в Свите царя, Серж прекрасно знал, что караульных гвардейцев при дворе воспринимают чем-то вроде мебели. В лучшем случае скользнут взглядом. Ему нужно обратить на себя внимание, и он это сделает. Ну, а там… Если государь проявит милость, ротному ничего не грозит. Если нет, Сержу все равно – жизнь его кончена. Тянуть далее солдатчину он не собирался. Смерть избавит его от мук. Подобно азартному игроку, коим он и являлся, Серж решил поставить все на одну карту. Далее – как судьба распорядится.

Солдаты помогли Сержу собраться в последний караул. Вычистили ему мундир, надраили сапоги, кокарду и пряжки. Болхов с ними щедро расплатился. Зачем беречь деньги? Став офицером, он их раздобудет, ну, а нет… Тогда они вовсе ни к чему. Накануне вечером, заплатив рубль (цены в Вильно ужасали), он сумел помыться в бане, где его заодно постригли и побрили. Свежее белье, одеколон… Серж прекрасно знал, насколько государь строг к внешнему виду людей в мундирах, поэтому сделал все, чтобы произвести на него благоприятное впечатление.

Командир роты сдержал слово: Сержа с напарником определили в караул у приемной губернатора. Тот уступил свой кабинет, как и весь дворец царю, поэтому возможность увидеть государя у Болхова была. Серж занял место справа от двери и принялся ждать. В приемную постоянно заходили и выходили люди: военные, статские, чиновники. На Болхова и его напарника не обращали внимания – деталь пейзажа. Они, в свою очередь, стояли спокойно, не реагируя даже на генералов – ружья «на караул» гвардейцам положено брать только при виде царя. Разглядеть его не трудно: коридор у приемной ярко освещали люстры с горевшими в них свечами.

Прошло около часа, когда по лестнице поднялись два офицера. Они направились к приемной. Один из них нес на плече адъютантский аксельбант, его Болхов не знал, а вот лицо второго показалось князю знакомым. Офицеры приблизились, и Серж разглядел спутника адъютанта. Руцкий! Тот самый, из-за которого сломалась его жизнь. Мизерабль, отнявший у него невесту (Серж, ничтоже сумняшеся, считал графиню Орлову-Чесменскую таковой) и сумевший расправиться с нанятыми им убийцами. Что, в конечном счете, ввергло князя в юдоль, в коей он пребывалныне. Руцкий приблизился, и Серж разглядел на нем гвардейский мундир, горжет капитана и крест Святого Георгия на шейной ленте. Высоко взлетел подлец! Болхов едва удержался от желания ткнуть мизерабля штыком. Не сейчас… Нужно дождаться государя.

Адъютант и Руцкий прошли мимо Болхова, не обратив на того внимания. Мизерабль даже не посмотрел в его сторону. Ничего, придет время, и Серж утолит свою ненависть. Сейчас главное другое. Словно отвечая желанию Болхова, судьба, наконец, смилостивилась и послала желанную встречу – в конце коридора показался царь. Он шел в сопровождении высокого человека в красном мундире. Оба – в бальных мундирах, то есть в кюлотах, белых чулках и туфлях. Болхов узнал спутника царя – видел его при дворе. Граф Кэткарт, британский посланник[8]. Следом поспешал Кутузов в таком же бальном мундире. Царь с послом приблизились, и Серж понял: пора! Прислонив ружье к стене, он бухнулся на колени.

– Ваше императорское величество! Помилуйте!

Серж выпалил это по-французски. Не ожидавший такого от солдата царь испуганно отшатнулся.

– Что это значит? – по-французски спросил посланник, посмотрев на Александра. – Чего хочет этот солдат?

– Ваше императорское величество! – поспешил Серж. – Я князь Болхов, в прошлом майор гвардии, офицер Свиты вашего величества. Высочайшим указом разжалован в рядовые и направлен в Действующую армию. Прошел маршем от Малого Ярославца до Вильно, ночевал на снегу у костров под открытым небом, претерпел морозы и нужду. Желал отличиться в сражении, но случай не представился. Помилуйте, ваше императорское величество! Изнемог в походе, сил нету более терпеть!