Сильная спазматическая боль в голове на какой-то момент остановила все мои размышления. Я пошвырялся в карманах пиджака и, достав таблетки, запил их водой. Откинувшись в кресле, закрыл глаза, стараясь по возможности расслабиться.

«Что-то часто в последнее время меня стала мучить эта боль, и сердце беспокоит, — озаботился я. — Ну с сердцем все ясно. Перенесенный в тридцать шесть лет инфаркт не мог не сказываться при такой интенсивной нагрузке. Но головные боли — это что-то новое… Слушай, Абрамов, ты чего мусолишь всякий раз одно и то же? Лучше вспомни тот день, когда ты отдыхал в последний раз! — продолжал я серьезнейшую беседу с собой и старался вспомнить тот день. Но не вспоминалось. То ли его у меня вообще не было, то ли память стала подводить. — А когда ты, Абрамов, последний раз ходил с семьей в кино? — строго обратился я к себе. Но как ни старался, и этого вспомнить не мог. — А ты о здоровье все думаешь. Откуда ему взяться-то! Ты просто устал, и если дадут хотя бы дня три отдохнуть, то все сразу пройдет — и сердце, и голова. И не надо накручивать себя, просто устал», — успокоил я себя железными аргументами и взглянул на часы. Они показывали восьмой час вечера. Я набрал телефон.

— Слушаю, — ответил Костин.

— Юрий Васильевич, беспокоит Абрамов! Хотел доложить о работе. Ваше указание по Менделеевску выполнил. Как я уже докладывал, раскрыл два преступления: убийство и кражу платинового катализатора. Сейчас менделеевские товарищи дорабатывают эти преступления. Здесь, в Челнах раскрыли около пяти десятков краж «КамАЗов». Все подозреваемые задержаны. Пока ни одного «КамАЗа» не изъято. Думаю, по братьям Дубограевым необходимо выехать в Казахстан, в Аркалык. Все «КамАЗы» уходили туда. В отношении группы Боцмана намного сложней. Он приезжал в Челны, но его предупредили. По оперативным данным, предупредили сотрудники милиции. Кто конкретно, пока сказать не могу. В этом направлении мы сейчас работаем. Без Боцмана мы «КамАЗы» не найдем. Это однозначно. Только он знает о покупателях. Остальные — пехота. В их обязанности входило перегнать и сдать «КамАЗ» покупателю. Обстановка в Челнах в оперативном плане довольно сложная, работаем в полной изоляции. На помощь местных товарищей рассчитывать не приходится. Они нашей работе явно не радуются. Сотрудники группы, Юрий Васильевич, устали, и, я думаю, их необходимо каким-то образом заменить. Считаю, что всех задержанных по этому делу необходимо разбросать по трем РОВД: в Елабужский, Менделеевский и Мензелинский. Это позволит нам в какой-то мере снизить утечку информации. А то получается, что работают наши сотрудники, а агентура местных товарищей. То есть мы узнаем все новости только после того, как с ней ознакомятся местные. Не исключаю, что нам могут давать лишь дозированную информацию. Думаю, сведения могут быть не столь полные и своевременные.

— Все ясно, передай ребятам, все эти вопросы я буду решать завтра с заместителем министра. Сложнее будет с тобой! Ты там ключевое звено, и все расследование держишь в своих руках. Заместитель министра может не согласовать твою личную замену.

— Юрий Васильевич! Я уже больше месяца в командировке! И если честно, просто устал, и морально, и физически. Готов вернуться в Челны через три дня. Дайте мне отдохнуть два-три дня. Иначе я просто могу сломаться. У меня уже боли в сердце и часто болит голова. Это явные признаки переутомления.

— Хорошо, Абрамов! Постараюсь уговорить заместителя министра. Три дня, я думаю, мало что решат в этом деле.

Я положил трубку. «Ну неужели я уеду отсюда! Уже и не верится!»

Этот растущий город, словно заноза, засел в моей душе. Я не любил его еще с тех времен, когда простым оперативником приезжал сюда и работал по розыску без вести пропавших лиц и скрывшихся преступников. Если говорить точнее, я просто, наверное, не любил местных коллег. У меня, как у молодого сотрудника, на это было множество причин, и сейчас даже не хотелось вспоминать об этом. Ведь обиды, какими бы старыми они ни были, всегда остаются обидами, если они были не вполне заслужены тобой.

«Значит, все будет ясно завтра», — подумал я и стал собираться домой, а точнее — в гостиницу.

Отказавшись с утра от служебной машины, я шел пешком в сторону Автозаводского РОВД, наслаждаясь прохладой осеннего утра.

«Наверное, это последние денечки бабьего лета, — тихо радовался я. — Скоро начнутся дожди, подуют ветра».

Я, как все рожденные в осеннее время, любил весну. А точнее, вторую половину апреля. Мне нравилось наблюдать, как просыпается природа, как городские сады и скверы покрываются молодой нежно-зеленой листвой. Я подошел к отделу и увидел ожидавшего меня Лобова и водителя «Мерседеса».

— Здравствуйте, Виктор Николаевич, — направился ко мне Лобов. — Мы в отношении вчерашнего недоразумения.

— Мне нужен водитель, а не вы, — отрезал я и прошел, не останавливаясь.

— Козел! — услышал я сдавленный голос Лобова.

Я не стал оборачиваться, и, словно не слыша обидной реплики, проследовал дальше.

За мной тихо семенил молодой человек с фигурой платяного шкафа. На его могучих плечах крепко сидела бритая под ноль голова, а большой живот напоминал о вреде обжорства.

Около дверей моего кабинета уже ждал Харламов, начальник уголовного розыска Автозаводского отдела милиции.

Я открыл дверь и вошел в кабинет. Оттеснив от двери водителя, за мной протиснулся Харламов:

— Виктор Николаевич! Я буквально на пару слов!

Я махнул ему рукой и сел в кресло. Харламов присел на краешек ободранного стула.

— Виктор Николаевич! Вчера мне позвонил большой человек из Елабуги и попросил отрегулировать с вами вопрос с автомобилем Лобова. Лобов влиятельный человек не только в Елабуге, но и здесь, в Челнах, и не хотелось бы портить с ним отношения. Я больше чем уверен, что если бы вы знали его достаточно хорошо, у вас не возникло бы никакого сомнения по этому поводу. Лобов часто помогает милиции не только деньгами, но и привлекает к помощи местных бизнесменов. Он совсем недавно купил в Ижевске несколько машин для нас.

Я спокойно смотрел на Харламова. Этот человек упал в моих глазах буквально за минуту. Он, конечно, даже не замечал того благолепия, с каким говорил о Лобове, и старался убедить меня в бескорыстии этого человека.

Выдержав паузу, Харламов продолжил:

— Вы меня понимаете, Виктор Николаевич? Отдайте им права, и Лобов сделает для вас намного больше, чем вы для него. Он всегда помнит добро. Вы же знаете, долг платежом красен.

Харламов поднялся со стула и направился к выходу. Его гордая осанка свидетельствовала о честно исполненном долге.

В кабинет вошел водитель и остановился у порога.

Я вновь удивился его габаритам.

— Присаживайся, — предложил я, словно мы были давно знакомы. — Ты, надеюсь, все понял? Кто прав, а кто не прав. На сильного всегда найдется другая сила.

— Понял, начальник, — ответил он и уселся на старый стул. — Я ведь не знал, чья это машина. Ну, бывает, лихачу иногда!

— Как твоя фамилия? — спросил я и, повернувшись к нему спиной, стал доставать из сейфа изъятые вчера документы.

— Хлебников я. Меня все Батон называют, но я не обижаюсь.

Я достал документы и положил их на стол. Протянул Батону лист бумаги и шариковую ручку.

— Давай, Батон, шевелись. Пиши!

— «Чего, чего», — передразнил я его, — расписку пиши!

Он пододвинулся к столу и начал писать.

Я из-за плеча следил за его писаниной, удивляясь его безбожной безграмотности. В каждом слове Батон делал как минимум по одной ошибке.

— Ну, так дела не пойдут, — прервал его я. — Пиши, я буду диктовать. «Расписка». Поставь дату и время. Сейчас девять тридцать. Написал? Пиши свою фамилию, имя отчество. Поставь перед этим букву «Я». Ты что, Батон, первый раз пишешь расписку? Написал? Продолжай! Получил водительское удостоверение и технический паспорт на автомашину «Мерседес». Написал?

Батон, как в школе, старательно выводил букву за буквой, облизывая при этом губы.