— О Господи! — Голос Реднора спросонок звучал хрипло. — Какой кошмар: мне снилось, что я потерял тебя и никак не могу найти.

Она прижалась к его щетинистой щеке, и тут же в ее нежную кожу впились тысячи маленьких иголок. Но она даже не почувствовала этой боли! Его слова снова подарили ей счастье.

— Вставай, маленькая соня! — раздался дружелюбный голос. Леа уселась в постели и отбросила со лба волосы. — Я никогда еще в своей жизни не видел существа более ленивого, чем ты. Зову тебя, зову, а ты только носом в подушку закапываешься, а просыпаться не хочешь. — В порыве нежности Реднор бережно взял лицо жены в ладони. — Если ты сейчас же не встанешь, не умоешься и не оденешься, я тебя оставлю здесь, — сказав это, он тотчас испугался, как бы она не поверила, и подарил ей нежнейший поцелуй.

— Ой, Кейн, — встревожилась Леа, — а мы взяли с собой иголки с нитками?

— Что?

— Иголки с нитками, милорд. Если мы остановимся в Лондоне на несколько дней, мне же нужно будет чем-то себя занять. Я буду шить.

— Ну и что мне теперь делать? — рассмеялся он. — У матери попроси.

Леа вспыхнула.

— Я не могу. Иголки очень дороги, отец не разрешит.

— Вот оно что, — лицо Реднора приняло равнодушный вид. — Ну, ладно. Я что-нибудь придумаю. А теперь — вставай, — сказал он и позвал служанок. Те робко вошли и застыли на пороге, дожидаясь указаний.

— Быстро одевайте вашу госпожу. — Он собрался, было уйти, но, взглянув на служанок, повернулся к Леа. — Послушай, почему у них всегда вид перепуганных кроликов, как только я заговорю с ними или просто посмотрю в их сторону?

Леа улыбнулась.

— Они боятся вас, милорд.

— Хорошее объяснение. Но что я им такого сделал?

Разве она могла сказать мужу, о чем сплетничает прислуга. Для служанок он человек, который якшается с дьяволом! Леа прищурилась, чтобы не выдать собственного страха, и осторожно проговорила:

— Женщины в этом доме побаиваются мужчин, если даже они не дают на то никакого повода.

— Ну, ладно, скажи им, чтоб перестали, — сердито произнес Реднор. — А то меня это раздражает.

Бедные служанки перепугались пуще прежнего.

Со счастливой улыбкой Реднор вошел в гостиную. Он собирался уехать до того, как проснутся гости, поэтому в столь ранний час в комнате, кроме отца, никого не было. Они отошли в сторонку, чтобы им ненароком кто-нибудь не помешал. Гонт не сводил с сына глаз. Кейн очень похудел, но лицо было спокойно, а большие темные, совсем, как у матери, глаза искрились радостью. Гонт заметил, что очертания губ Кейн тоже унаследовал от матери. Прошло уже тридцать лет, как ее нет! Вся грубость, вся жесткость в чертах лица сына были от него, Гонта. Зачем он всю жизнь обижал, терзал его? Как жаль, что его отношения с сыном не сложились, а ведь Гонт и его отец, дед Реднора, неплохо понимали друг друга. Кейн протянул руку для приветствия.

— Отец!

— Хромой нынче помогает старому? — Говорить горькие вещи было Гонту привычно, однако он сам подивился, как такое сорвалось с языка.

Реднор вцепился отцу в локоть.

— Послушай, отец. Я хромой, а ты старый, но у нас с тобой на пару неплохо получается. Так давай будем и дальше делать вместе общее дело. Побереги меня от своих колкостей, или нет, лучше сказать — себя побереги. Сегодня мне не до твоей болтовни. Ты лучше скажи, получил ли ты мое письмо с рассказом о сэре Роберте?

— Да. Я так рад, что ты сдержался и сразу же не вышвырнул его из замка. Он сидит на хорошем месте, и ему должно быть многое известно. Я из него все выжму, не переживай.

— А я и не переживаю. Но жену его не трогай.

— Какой же ты добренький! Ну, об этом можешь не беспокоиться. Я не воюю с женщинами, если в этом нет нужды.

— Отец, ты с Честером не говорил? Не пробовал его урезонить?

— Не говорил и не пробовал. Думаю, что это невозможно. Но у меня был разговор с Херефордом. Я не знаю, как их остановить. Ясно одно: они свалятся в ту яму, которую сами себе вырыли.

— Этого не должно случиться. Я спасу Херефорда, потому что люблю его, а вот Честер… Вместе с ним пропадет и Фиц-Ричард, а его земли достанутся Пемброку. Я не знаю, на что они рассчитывают?

— Прошу тебя, держись в стороне.

— Ты что, считаешь меня глупцом?

— Я уже много чего понаслушался. Король обещал Пемброку, возможно, даже грамотой, земли Фиц-Ричарда, но Мод не допустит этого. Филипп говорит… — Лицо Реднора исказила судорога, и Гонт осекся. — У меня нет ни малейшего желания причинять тебе боль, сынок, но я вынужден говорить о нем.

Кейн кивнул и повернулся спиной к камину.

Если бы Филипп умер, он бы перенес это легче, чем смотреть, как он страдает. Он понимал, что теряет друга, и от этого было тяжело на сердце. Взгляд Реднора неожиданно потеплел: последний раз отец называл его сынком много лет назад, когда Кейн тяжело болел. Боль доводила его почти до исступления. Тогда отец взял его лицо в ладони и сказал: «Спокойно, сынок». А потом еще разок: «Мой милый сыночек».

— Филипп говорит, — продолжил Гонт, — что у Мод были планы относительно Уэльса. Я боюсь, она заманит Пемброка в ловушку, а следом за ним и Честера. Она избавится от всех нас, а потом, не зная и не понимая Уэльса и валлийцев, посадит туда кого-нибудь из своих людей. Затем уничтожит Глостера, и тогда все наши надежды на Анжуйскую ветвь рухнут. Вот потому я тебе и говорю — держись в стороне. Если ты можешь как-то тихо остановить Херефорда — сделай это. Честера ничто не остановит, он слишком упрям. Если мы останемся в живых, то сможем помочь ему позже, но, случись с нами что-нибудь, Херефорду и Честеру не поможет уже никто.

— Отлично. Постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы остановить Херефорда, — решительно сказал Реднор.

— Пемброк должен остаться в стороне. То, что пятнает его имя, позорит и наше. Если бы не приданое… Он оказался хуже, чем я думал. — В глазах старика мелькнул страх; чтобы сын ничего не заметил, он уставился в пол. — Чем больше я думаю обо всем, тем сильнее меня разбирает любопытство, почему Пемброк такой любезный. Кейн открыл, было, рот, чтобы сказать, что Пемброк, видимо, задумал через Леа отхватить себе владения Гонтов, но передумал. Он вдруг вспомнил старую историю, связанную с дедом. Тот во времена Вильгельма Завоевателя владел небольшим кусочком земли. Он женился на валлийке, и с ней произошла какая-то странная история, в результате которой родственников-мужчин не осталось, и ее наследство перешло к деду Реднора. Гонт Первый хорошо усвоил урок. Он настоял, чтобы сын тоже женился на валлийке. Никакой темной истории на этот раз не потребовалось: Гонт Первый просто убил тестя своего сына и деверя. К владениям Гонтов после этого присоединились леса Реднора. Более того, за особое рвение Гонту Первому дали титул графа. Кейн не сомневался, что отец знает эту позорную семейную историю до мельчайших подробностей, хотя никогда ничего не рассказывал. Однако Реднор не имел ни малейшего желания напоминать отцу о ней.

— И вот еще что… — сказал Гонт. — Не позволь своей смазливой жене вскружить тебе голову.

— Ты тоже будешь советовать оставить ее здесь? — пристально глядя в глаза отцу, почти прошептал Реднор.

— Конечно же, нет. Если бы я, как собирался, поехал в Пейнкастл, то прихватил бы ее с собой и оставил там. Сейчас у меня уже нет на это времени. Просто смотри за ней очень внимательно.

— Должно быть, она уже вскружила мне голову. — Взгляд Кейна стал мягче. — Ничего не могу с собой поделать, но я все-таки очень надеюсь, что она ни при чем.

— О, Всевышний! — раздраженно заговорил Гонт. — Ну почему мой сын такой безмозглый простак?! Мне этого, видимо, не понять никогда. Только такой идиот, как ты, может думать, что женщины существуют лишь для того, чтобы греть постель и рожать детей. Пемброк — скряга, и просто так не предложил бы такого огромного приданого. Думаю, он хочет извлечь из вашего союза выгоду. Возможно, тот выкуп, который ты заплатил, раздразнил его и он хочет еще денег. Не нужно быть особо прозорливым, чтобы заметить: ты продашь свою душу, только бы Леа была рядом. Ты и в дружбе ничего не смыслишь, а в деньгах тем более. Я пытался тебе объяснить, что не следует сильно нежничать со своей женой.