А врач французской морской пехоты, храбрец, смело бросавшийся в бой, победивший двадцать эпидемий, отмеченный несчетное количество раз в приказе, назвал юнгу Фрике «настоящим матросом».

От волнения у гамена закружилась голова.

— Спасибо, доктор, — с дрожью в голосе проговорил он, — что вы так высоко меня цените! Постараюсь, чтобы слова не расходились с делом. А пока я только учусь морскому ремеслу.

— Дитя мое, ты стал матросом уже тогда, когда вытащил из воды крупную рыбу у моста Искусств. Ты единственный на шлюпе смело рискнул жизнью ради нас! Ты храбрый мальчик, настоящий матрос! Это я тебе говорю, доктор Ламперьер.

— События развивались с такой невероятной быстротой, что до сих пор мы как следует не представились друг другу— вступил в разговор Андре.

— Да, действительно! Ламперьер, доктор медицины и, как вы уже догадались, уроженец Марселя — города, где стоит родиться! И если история парижанина Фрике весьма любопытна, то моя и вовсе невероятна, сейчас расскажу…

Но вдруг послышалась стрельба.

Крики, а скорее вой взбесившихся собак, сопровождаемый рвущей уши музыкой, накладывались на грохот выстрелов.

На племя кто-то напал? Маловероятно.

Казалось, туземцы[67] предавались какому-то безумному веселью. Веселью, опасному с точки зрения трех пленных европейцев.

— Уж не нам ли они так радуются? — спросил Фрике. — Боюсь, это тот самый случай, когда говорят: «Так весело, что даже страшно».

Стрельба становилась все громче и интенсивнее.

— Похоже, — заметил Андре, — племя знакомо с порохом, но не стремится его экономить.

Благодаря рассказу Фрике о приключениях ночь пролетела быстро, трое друзей даже не успели сомкнуть глаз, и проникшие в хижину первые лучи солнца застали их врасплох.

— Только бы не заставили опять есть эти чертовы деликатесы!

— О нет, самое раннее, они придут в девять утра, а сейчас только три.

— Что же означает весь этот шум?

— Необходимо срочно убрать химические аппараты. Дикари сообразительны и могут заподозрить неладное.

Тотчас же жаровню задвинули в угол, а реторту с высовывавшейся из горлышка трубкой и корзину с двуокисью марганца засунули на нечто вроде этажерки, сработанной на скорую руку и украшенной странноватым орнаментом.

— Итак, уборка закончена.

В этот момент дверь отворилась, шум еще усилился и перед глазами троих друзей предстала следующая картина.

Нестерпимо яркое солнце освещало двух туземцев в почтительных позах и мужчину двухметрового роста с лицом, точно вырезанным из дерева. Колосс[68] был одет в ослепительно белый бурнус[69], ниспадающий до щиколоток, на ногах виднелись сапоги из рыжеватого сафьяна, а руки были унизаны золотыми и серебряными перстнями.

Этот человек, по виду и одежде — мусульманин, имел целый арсенал:[70] два револьвера, кинжал с широким лезвием и длинную, кривую саблю с рукояткой, инкрустированной[71] перламутром[72] и кораллами[73].

Не говоря ни слова, гигант разглядывал троих европейцев, те, в свою очередь, молча рассматривали нежданного визитера. Безмолвное знакомство продолжалось более двух минут.

Наконец гость откинул капюшон, и наши друзья увидели кривошеего, худого человека, с пятнами цвета сажи на смуглой коже, с редкими пушистыми кустиками на голове, с лицом, обезображенным опухолями.

— Вот это да! Ну и урод! — удержался Фрике.

— Великолепный экземпляр! — восхищенно прошептал доктор.

«Великолепный экземпляр» было докторским иносказанием, означавшим «Крайняя степень патологии!» Незнакомец же невозмутимо продолжал осмотр, Фрике надоела эта бесцеремонность, и он, обратившись кпосетителю, произнес два слова, два простых слова:

— Здравствуйте, месье!

Тот медленно разжал губы и с трудом проговорил по-арабски:

— Салям алейкум![74]

— Он говорит по-арабски, может, мы поймем друг друга, я тоже говорю по-арабски, — пояснил Андре — Валейкум салам! — сказал он гостю.

— Как здорово!

— Нам повезло, — пробормотал доктор, — этот негодяй, вероятно, работорговец. не исключено, что нам удастся с ним договориться.

Гигант, казалось, был до смерти рад услышать слова на родном языке. Быстрым движением руки он пригласил наших друзей выйти из хижины. Европейцы не заставили себя долго ждать.

— Меня зовут Ибрагим, я из Абиссинии[75], езжу по свету впоисках рабов, — представился незнакомец.

— Великолепно. Вы оказались правы, доктор. Это торговец «черным деревом», — произнес Фрике, когда Андре перевел сказанное торговцем.

На уродливом лице Ибрагима промелькнула симпатия, когда Андре вкратце рассказал о докторе и гамене. Казалось, гигант ужасно страдал от страшной болезни, так обезобразившей его лицо.

— Вы теперь мои. Пойдемте, — сказал Ибрагим после громкого разговора с туземцами.

— Похоже, у нас теперь новый хозяин, — предположил доктор.

— Тем лучше! — Фрике. — Он, конечно, негодяй, но, надеюсь, сегодня вечером не загрузит нас в котел. Хватит с нас этих «бикондо».

— Полагаю, мы вскоре отправимся в путь, и в чем-то придется уступать хозяину, — заметил Андре.

— А как же! Тут мы целиком полагаемся на вас. Ну давай, гамен, двигайся, — проговорил доктор.

Пока Андре и Ибрагим оживленно беседовали по-арабски, два других пленника были предоставлены сами себе.

Маленький парижанин, обрадовавшись свежему воздуху, подпрыгнул и неуместным кульбитом[76] потревожил в первую минуту не замеченного им слона. Как известно, эти почтенные толстокожие весьма обидчивы, а посему слон, видимо разгневанный непочтительностью юного храбреца, обвил гамена хоботом и поднял на высоту почти трех метров.

Мальчишка, плохо понимая, что происходит, в отчаянии дрыгал ногами, но на помощь не звал.

— Ух ты! — воскликнул Фрике, наконец оценив ситуацию. — Ему ничего не стоит разделать меня под орех… Я уже знаком со слонами… встречался… в Зоологическом саду… кормил дешевенькими булочками… ну давай!.. Не дави сильно-то… вот так… ты же ласковый…— И с полнейшим хладнокровием парижанин принялся поглаживать хобот слона, надеясь, что животное в награду за доставленное удовольствие спустит его на землю. — Вот это да! Какая сила…

Спустившегося с высот Фрике окружили веселые смуглые парни, человек сто, несомненно, абиссинцы. Это был эскорт[77] работорговца. Большинство держали в руках великолепные капсюльные[78] ружья, некоторые — охотничьи двустволки. Они помогли маленькому гимнасту освободиться из объятий слона.

— Огромное спасибо, господа, вы так любезны, — произнес гамен. — Да-да, мой звереныш…— это уже слону, — ты довольно симпатичный, я обещал вкусненького и сейчас же покормлю. Протяни бедную лапку вон к той кокосовой пальме, я сорву чего-нибудь. А пока покушай зеленой травки.

Юноша взял у одного абиссинца кинжал, быстро срезал зелень, скрутил в аккуратный пучок, артистически обмотал его лианой и подал слону, который добродушно и с любопытством на него поглядел.

— Давай, мой дорогой, поешь-ка.. Это очень вкусно Держу пари: не каждый день тебе подают так хорошо приготовленное блюдо.

— То, что ты ему предлагаешь это всего-навсего местный злак, — произнес доктор.