Вынюхиватель магии засеменил к Бинку, пытливо напрягая обоняние и шевеля вытянутым подвижным рыльцем. Подбежав к человеку, существо впало в неистовый восторг: испускало звуки, напоминавшие голос флейты, размахивало пушистым хвостом и кружилось возле него.

– Будь уверен, я тоже тебя люблю, Нюхач, – сказал Бинк, присаживаясь на корточки и обнимая зверька. Мордочка его коснулась носа Бинка влажным поцелуем. – Ты ведь первым поверил в мою магию, когда...

Бинк смолк, потому что существо повело себя вдруг странно. Внезапно оно перестало резвиться, сделалось настороженным, почти испуганным.

– Что случилось, дружок? – участливо спросил Бинк. – Я сказал что-то обидное для тебя? Тогда извини!

Но зверек свернул хвост, поджал его и бочком стал отодвигаться в сторону. Бинк с досадой уставился ему вслед. Ощущение было такое, словно его магию выключили, и зверек из-за этого потерял к нему интерес. Но талант Бинка, как и таланты всех других, был врожденным, он не мог исчезнуть, пока Бинк жив. Вынюхивателя магии, должно быть, напугало нечто иное.

Бинк тревожно огляделся но сторонам. К востоку от него раскинулся фруктовый сад замка Ругна, в котором росли всевозможные экзотические плоды и овощи, а заодно и всякая всячина вроде вишен-бомб или дверных ручек. К югу простиралась неприрученная Дикая Местность Ксанта. Бинк вспомнил, как эти джунгли подгоняли его друзей к замку и какими угрожающими они казались. Теперь же деревья были как будто дружелюбны – им хотелось лишь одного: чтобы Волшебник оставался в замке Ругна и снова сделал его великим, как и в прошлые времена. Король Трент добился этого, и теперь всякая мощная магия здешних мест изо всех сил старалась принести пользу королевству. Повсюду установился прочный порядок.

Но хорошо – пора заняться и делом. Сегодня будет бал, а туфли совсем истрепались. И Бинк направился к краю сада, где роскошно росло развесистое туфельное дерево. Туфлям нравилось перебираться с места на место, и дерево нередко давало новые побеги в самых неожиданных местах.

На дереве отыскалось несколько вполне поспевших туфель. Бинк по порядку осмотрел их, но срывать не спешил, пока не подобрал пару по ноге. И только теперь он сорвал туфли, вытряхнул из них семена и осторожно обулся. Обувь оказалась удобной и прекрасно смотрелась – ведь туфли были свежесорванными.

Он пошагал домой, осторожно ступая, чтобы разносить, но не поцарапать их.

Из головы у него не выходил эпизод с вынюхивателем магии. Было ли это знамением?.. Здесь, в Ксанте, знамения всегда сбывались, однако очень редко удавалось правильно истолковать их до того момента, пока не становилось слишком поздно. Не ожидает ли его, Бинка, нечто скверное? Маловероятно. Уж чтобы повредить Бинку, на Ксант должно обрушиться очень серьезное зло – это можно утверждать без преувеличения. Так что, скорее всего, он неверно воспринял знак. Просто у зверька было, возможно, нечто вроде желудочного расстройства, потому он и сбежал.

Вскоре Бинк увидел свой дом. То была глыба прекрасного домашнего сыра неподалеку от дворцового сада. Бинк поселился в нем, когда женился. Корочка уже давно затвердела и, конечно, потеряла лучшие оттенки аромата; стены же были из мелкозернистого кремово-желтого окаменевшего сыра. Этот дом считался одним из самых вкусных среди других современных домов.

Бинк глубоко вздохнул, постарался придать себе невозмутимый вид и открыл дверь-корочку. И тут, одновременно с пахнувшим навстречу сладковатым запахом сыра, на него обрушился вопль.

– Бинк?! Ты где шлялся, когда дел невпроворот? Совсем оставил меня без внимания!

– Мне нужны были туфли, – мирно ответил он.

– Туфли?! – зашлась в крике женщина. – У тебя же есть туфли, идиот!

То была «мисс Хамелеон», жена Бинка. Это имя как прилепилось к ней в девичестве, так и осталось до сих пор; а муж ласково звал ее «Хэмели».

В данный момент она была значительно умнее его. Дело в том, что в течение месяца ее ум, как и внешность, непрестанно менялись. Становясь прекрасной, она одновременно делалась и глупой – то и другое, к тому же, проявлялось в крайних степенях, зато в «умной» фазе она была уродливой – очень умной и очень уродливой. В настоящий момент она как раз находилась в пике этой фазы, и потому сидела дома, буквально заточив себя в своей комнате.

– На сегодняшний вечер мне нужны красивые туфли, – пояснил Бинк, с трудом сохраняя терпение. Но едва он произнес эти слова, как понял, что сказал не то: ведь теперь любое упоминание о красоте совершенно выводит ее из себя.

– Ни дьявола тебе не нужно, тупица! Ровным счетом!

В душе Бинк подосадовал, что она кичится превосходством своего ума над его собственным. Да, он сознавал, что он – не гений, но все-таки не считал себя тупицей. Зато она сама наглядно демонстрировала на протяжении месяца и то, и другое.

– Мне сегодня необходимо быть на Ежегодном Балу, – попытался растолковать он, хотя жена, безусловно, отлично об этом знала. – Если я заявлюсь небрежно одетым, это будет оскорблением для Королевы.

– Придурок! – взвизгнула та, не высовываясь из своего укрытия. – Ведь ты будешь в маскарадном костюме! Никто и не заметит твоих вонючих туфель!

Тьфу ты, а ведь она права. То есть ходил он за новой обувью совершенно напрасно.

– Да-да, это очень типично для тебя, эгоиста, – продолжала жена, охваченная праведным гневом. – Шляешься по вечеринкам, веселишься... А я тут страдаю дома, грызу в одиночестве стены.

Последнее, видимо, следовало понимать буквально. Сыр был старый и твердый, однако она все же грызла его, впадая в ярость; а в последнее время это стало ее привычным состоянием.

И все-таки Бинк старался быть ей хорошим мужем. Они поженились только год назад, и он любил свою Хэмели. С самого начала их совместной жизни он знал, что хорошие времена будут перемежаться с худыми, и вот сейчас как раз настало плохое время. Весьма плохое.

– Почему бы тебе тоже не пойти на бал, дорогая?

Она разразилась вспышкой циничного гнева.

– Мне?!.. Когда я в таком виде?!.. Избавь меня от своей тупоумной иронии!

– Но ведь ты сама напомнила мне, что бал будет костюмированный. Королева замаскирует каждого гостя в тот костюм, который предпочтет выбрать сама. Так что никто ничего и не увидит...

– Ты, жалкий и слабоумный прыщ! – взвыла она за стеной, и Бинк услышал, как что-то разбилось. Так... Теперь она уже швыряет все подряд. По-видимому, терпение у нее окончательно лопнуло. – Да как я могу пойти на бал в каком угодно костюме, когда я – на девятом месяце?!..

Именно это и тревожило по-настоящему мисс Хамелеон. Не закономерная фаза умной уродины, к чему она уже притерпелась с течением времени, а огромный дискомфорт и ограничения, которые налагала на нее беременность. Бинку удавалось гасить эти настроения во время фазы «тупая красавица», но когда она видоизменялась дальше и становилась умнее, он, вместо благодарности, слышал от нее одно: она вовсе не желает «подобного обращения» с ней, женщиной «в таком состоянии». Мисс Хамелеон панически боялась, что ребенок будет похож на нее. Или – на него. Ей хотелось отыскать заклинание, которое обеспечивало бы ее будущему ребенку некий позитивный талант – или хотя бы нормальный, – а теперь оставалось полагаться на слепой случай. Она восприняла беременность с исключительной нервозностью, и Бинка, виновника всему, так и не простила. И чем умнее она становилась, и чем больше увеличивался срок, тем более интенсивным становился ее гнев.

Впрочем, уже скоро она минует перевал и начнет становится красивее – как раз к родам. До них оставалось около недели. Быть может, ребенок родится нормальным, а возможно – и с еще более сильным талантом, чем у других, и все страхи ее окажутся напрасными. Тогда она перестанет вымещать свой гнев на Бинке.