– Неправда! – воскликнула девушка.

И все же… Садовник попал в больную точку.

– Ты настолько уверена в собственной правоте, потому что они столь уверены, будто ты ошибаешься.

– Я права!

– Ты встречала кого-нибудь, не имеющего ни малейших сомнений, но при этом правого?

– Сомнения у меня имеются, – призналась Квара шепотом.

– Так послушайся этих сомнений, – попросил Садовник. Спаси мой народ. И свой.

– Какое у меня право выбирать между нами и десколадой?

– А кто тебе давал право принимать подобные решения?

– А я и не принимаю, – стала отрицать Квара. – Я удерживаюсь от принятия.

– Тебе известно, на что способна десколада. Тебе известно, что она сделает. Удерживаться от принятия решения – это тоже решение.

– Это не решение. Не действие.

– Если ты не пытаешься помешать убийству, которое легко можешь предупредить, разве не становишься убийцей сама?

– Ты хотел встретиться со мной только лишь из за этого? Еще одна особа, диктующая, что мне следует делать?

– У меня имеется на это право.

– Потому что решил сделаться мучеником и умереть?

– Я еще не потерял ума, – заметил Садовник.

– Правильно, ты доказал, что хотел. А теперь пускай сюда запустят десколаду и спасут тебя.

– Нет.

– Но почему? Ты настолько уверен в своей правоте?

– О своей жизни могу решать я сам. Я не такой как вы: не приговариваю других к смерти.

– Если погибнут люди, я погибну тоже, – напомнила ему Квара.

– А ты знаешь, почему я хочу умереть? – спросил Садовник.

– Почему же?

– Чтобы никогда уже не видеть, как люди и pequeninos убивают друг друга. Квара склонила голову.

– Ты и Грего… совершенно одно и то же, – сказал Садовник.

– Это ложь. – Слезы капали на стекло шлема скафандра.

– Вы оба не желаете кого-либо выслушать. Все знаете лучше всех. Но когда что-то заканчиваете, множество невинных уже мертвы.

Квара поднялась с места, как будто собиралась выйти.

– В таком случае – умирай, – сказала она. – Раз уж я и так убийца, так зачем мне плакать еще и над тобой?

Но она не сдвинулась с места. Ей не хочется уходить, подумал Миро.

– Скажи им, – шепнул Садовник.

Квара так сильно завертела головой в жесте отрицания, что слезы сорвались с ресниц и залили маску. Если не успокоится, то через пару секунд ничего не сможет видеть.

– Если ты расскажешь о том, что знаешь, все станут умнее. Если оставишь в тайне, каждый останется глупцом.

– Если я скажу, десколада погибнет!

– Да пусть гибнет! – крикнул Садовник.

Это усилие полностью исчерпало его. Инструменты на мгновение взбесились. Эля ворчала себе под нос, поочередно проверяя их.

– Тебе бы хотелось, чтобы я чувствовала это и по отношению тебя? – спросила Квара.

– Именно это ты и испытываешь по отношению ко мне, – шепнул Садовник. – Так пусть же гибнет.

– Нет, – не сдавалась девушка.

– Десколада прибыла и поработила мой народ. Что с того, разумная она или нет? Она тиран! Убийца! Если бы человек вел себя так, как десколада, даже ты признала бы, что его следует остановить. Даже если бы единственным методом было убийство. Почему же к чужой расе ты относишься более милостиво, чем к представителю собственной?

– Поскольку десколада не знает, что делает, – ответила на это Квара. – Она не понимает того, что мы разумны.

– Ей плевать на это. Кто бы там не создал ее и выслал сюда, ему было безразлично, разумны или нет те расы, которые будут порабощены или уничтожены вирусом. И ты хочешь, чтобы за подобное существо умирали твои и мои братья? Или же в тебе столько ненависти к собственной семье, что становишься на стороне чудовища, которым и является десколада?

Квара не отвечала. Она сползла на стул, стоящий у кровати Садовника. Pequenino протянул руку и прикоснулся к ее плечу. Скафандр не был настолько жестким, чтобы девушка не почувствовала слабый нажим его пальцев. – Что касается меня, то смерть меня не пугает, – заговорил он. – Может это по причине третьей жизни мы, pequeninos, не боимся смерти как вы, люди, живущие столь коротко. Но, хотя сам я и не обрету третьей жизни, получу такое бессмертие, какое случается и у вас. Мое имя сохранится в историях. Пускай даже и не будет у меня дерева, зато имя переживет. И мой поступок. Вы, люди, можете повторять, что я сделался мучеником без всякого повода… но мои братья понимают. Сохраняя до конца разум и способность размышлять, я показал им, что они те, какими есть. Помог доказать, что это не наши повелители сделали нас такими, и они не могут приказать нам перестать быть такими. Десколада заставляет нас делать многое, но она не овладела нами до самого корня. Где-то внутри имеется такое место, где скрывается наше истинное "я". Потому-то я и не боюсь смерти. Я буду жить вечно в каждом свободном pequenino.

– Зачем ты говоришь мне это сейчас, когда только я могу тебя слышать?

– Потому что лишь у тебя имеется власть уничтожить меня абсолютно. Одна лишь ты можешь сделать так, что моя смерть будет напрасной, что после меня вымрет весь мой народ, и не останется никого, чтобы помнить. Так почему бы мне не доверить своего завещания именно тебе? Это тебе решать, имеет ли оно хоть какое-то значение.

– Ненавижу тебя за это, – вспыхнула Квара. – Так и знала, что ты так со мной сделаешь.

– Что сделаю?

– Пробудишь во мне столь огромное чувство вины, что я… что я поддамся!

– Если ты знала, тогда зачем же пришла?

– А не надо было приходить! И теперь жалею этого!

– Я тебе сказу, зачем. Ты пришла, чтобы я вынудил тебя капитулировать. Чтобы ты, когда уже будешь им говорить, делала это ради меня, а не ради своей семьи.

– Выходит, я твоя марионетка?

– Совсем наоборот. Ты сама решила посетить меня. Это ты воспользовалась мною, чтобы я заставил тебя сделать то, чего и сама желаешь. В глубине сердца ты все так же остаешься человеком, Квара. Тебе хочется, чтобы люди выжили. Если бы ты этого не хотела, то была бы чудовищем.

– То, что ты умираешь, еще не делает тебя мудрецом, – заявила девушка.

– Почему же, делает, – не согласился с ней Садовник.

– А вдруг я заявлю, что никогда не соглашусь сотрудничать в уничтожении десколады?

– Я тебе поверю.

– И возненавидишь.

– Да, – подтвердил тот.

– Не сможешь.

– Смогу. Я вовсе не добрый христианин. Я не смогу любить кого-то, убивающего меня и мой народ.

Квара молчала.

– А теперь уйди, – попросил Садовник. – Я сказал уже все, что хотел сказать. Теперь же хочу петь свои истории и сохранять разум, пока не наступит смерть.

Квара повернулась и исчезла в шлюзе.

Миро обратился к Эле:

– Пускай сейчас все выйдут из лаборатории, – сказал он.

– Зачем?

– Поскольку появился шанс на то, что сейчас она выйдет и расскажет тебе все, что знает.

– В подобном случае, уж лучше мне выйти, а все остальные пускай останутся.

– Нет. Ты единственная, которой, возможно, она расскажет.

– Если ты веришь в это, то ты абсолютный…

– Только лишь беседа с тобой уколет ее достаточно сильно, – перебил ее Миро. – Все выходят.

Эля задумалась.

– Ну ладно, – коротко бросила она. – Возвращайтесь в главную лабораторию и следите за компьютерами. Если она мне что-нибудь скажет, я подключусь к сети, и тогда вы сами увидите, что она введет. Если поймете, в чем дело, попытайтесь это исследовать. Даже если она чего и знает, то у нас все равно слишком мало времени для создания обрезанного вируса. И его нужно будет дать Садовнику еще до того, как он умрет. Идите.

Все вышли.

Когда Квара появилась в дверях шлюза, ее ожидали только Эля и Миро.

– И все равно я считаю, что мы не имеем права убивать десколаду, раз даже не попытались с ней контактировать, – заявила девушка.

– Возможно, – согласилась с ней Эля. – Лично я знаю лишь то, что собираюсь сделать это, если мне удастся.

– Вызывай свои файлы, – бросила ей Квара. – Я расскажу тебе все, что мне известно о разумности десколады. Если тебе удастся, и Садовник выживет, обязательно плюну ему в рожу.