Догадывался ли Перигрино, хотя бы на мгновение, что Эндер именно этого и желал? Он представил эту идею Джейн, но та оставалась неумолимой.

– Это было бы глупостью, – стояла она на своем. – Прежде всего, почему ты считаешь, что они бы исчезли? Во-вторых, откуда тебе известно, что ты не создашь вторую пару? Разве ты не знаешь сказку про ученика волшебника? Забрать их назад – это точно то же самое, что порубить метлы на половинки: в результате у тебя всего лишь еще больше метелок. Так что успокойся.

Поэтому сейчас все шли в лабораторию. Петер, обвевший бургомистра вокруг пальца. Молодая Валь, завоевавшая доверие Квары, хотя, скорее из альтруистичных, а не эгоистических побуждений. И Эндер – их творец, взбешенный, униженный и перепуганный.

Это я их сотворил… выходит, я отвечаю за все, что они сделают. А ведь оба сделают немало плохого. Петер, поскольку унижение людей лежит в его натуре, во всяком случае, именно такого я и зачал в образце собственных мыслей. И молодая Валь, вопреки всей ее врожденной доброте, поскольку само ее существование доставляет боль моей сестре.

– Не позволяй Петеру дразнить себя так, – шепнула Джейн.

– Люди считают, будто он принадлежит мне, – не открывая рта, ответил ей Эндер. – Они думают, что он совершенно безвредный, потому что я такой. Но у меня нет над ним власти.

– По-видимому, они это знают.

– Я должен каким-то образом избавиться от него.

– Уже работаю над этим, – заверила его Джейн. – Может мне стоит их упаковать и вывезти на какую-нибудь пустую планету? Ты знаешь пьесу Шекспира «Буря»?

– Калибан и Ариэль… Неужто они именно такие?

– Изгнание, поскольку убить я их не могу.

– Я работаю над этим, – повторила Джейн. – В конце концов, они же ведь часть тебя самого, правда? Фрагмент образца твоего разума. Возможно, я постараюсь использовать их вместо тебя, чтобы перенестись в Снаружи? Тогда бы мне удалось использовать три корабля, а не один.

– Два, – поправил ее Эндер. – Я уже никогда туда не полечу.

– Даже на микросекунду? Если бы я просто взяла тебя туда и сразу же вернула бы назад? Нам ведь не нужно там ожидать.

– Несчастье принесло не ожидание. Петер и молодая Валь появились немедленно. Если я полечу, то создам их еще раз.

– Хорошо, – согласилась Джейн. – Тогда два корабля. Один с Петером, второй – с молодой Валь. Я должна над этим подумать. Ведь не можем же мы, после единственного путешествия, навсегда оставить идею передвижения быстрее скорости света.

– Почему же, можем, – не согласился с ней Эндер. – Реколада у нас уже имеется. Миро добыл для себя здоровое тело. Этого достаточно. А со всем остальным мы и сами справимся.

– Ошибка, – решительно объявила Джейн. – Прежде чем Флот доберется сюда, нам следует перенести pequeninos и королев на другие планеты. Опять же, нам еще нужно доставить трансформирующий вирус на Дао, чтобы освободить тамошних людей.

– В Снаружи я больше не полечу. – Даже если мне не удастся использовать Петера и молодую Валь для переноса своей aiua? Ты позволишь уничтожить королеву улья и pequeninos, поскольку боишься собственного подсознания?

– Ты даже не понимаешь, насколько опасен Петер.

– Вполне возможно, что и нет. Зато понимаю, насколько опасен Малый Доктор. И если бы ты постоянно не размышлял о собственных несчастьях, Эндер, ты бы понял это сразу же. Даже если бы здесь крутилось с полсотни маленьких Петеров и Валь, все равно нам придется воспользоваться космолетом, чтобы перенести pequeninos и королев улья в другие миры.

Эндер понимал, что Джейн права. Он все время знал это. Но это вовсе не означало, будто он был готов признать это.

– Попытайся перенести себя в Петера и молодую Валь, – сказал он одними губами. – Хотя… да хранит нас Господь, если Петер тоже сможет творить, когда окажется в Снаружи.

– Я так не предполагаю, – уверила его Джейн. – Он не настолько шустрый, каким кажется.

– Он такой, такой, – начал внушать ей Эндер. – И если ты в этом сомневаешься, тогда ты сама не настолько умна, как тебе кажется.

Эля была не единственной, которая решила проведать Садовника, чтобы приготовиться к последнему испытания Стекла. Немое дерево все еще было только ростком, совершенно ничтожным по сравнению с солидными стволами Человека и Корнероя. Но именно вокруг этого ростка собрались спасенные pequeninos. Они тоже – как и Эля – пришли сюда молиться. Это была необычная, тихая молитва. Священники pequeninos избегали церемониальности и помпезности. Они просто стояли вместе с другими на коленях и шептали на нескольких своих языках. Одни на языке братьев, другие на языке деревьев. Эля подозревала – то, что она слышит от обравшихся здесь жен, это их собственный, будничный язык… но может, и священный язык, используемый в контактах с материнским деревом. Pequeninos молились и на человеческих языках, на старке и по-португальски; кто-то из священников, по-видимому, пользовался старинно, церковной латынью. Эля очутилась посреди истинной Вавилонской башни, но вместе с тем она испытывала истинное единение. Они молились у могилы мученика – того, что от него осталось – за жизнь брата, который должен был пойти по его следу. Если Стекло сегодня навечно умрет, он лишь повторит жертву Садовника. Но если он перейдет в третью жизнь, благодарить за это будет пример и отвагу Садовника.

Поскольку именно Эля принесла реколаду из Снаружи, ее почтили кратким мгновением одиночества у древесного ствола. Она охватила руками стройный побег, жалея о том, что в нем так мало жизни. Затерялась ли aiua Садовника, блуждая по бесграничности Снаружи? Или же Бог и вправду забрал его душу на небо, где теперь Садовник общается со святыми?

Помолись за нас, Садовник. Попроси за нас. Как мои благословенные дедушка и бабушка понесли молитву мою к Богу Отцу, так и ты попроси за нас Христа милости ко всем твоим братьям и сестрам. Да перенесет реколада Стекло в третью жизнь, чтобы мы с чистой совестью могли распространить ее по всему миру и заменить убийственную десколаду. Вот тогда лев и вправду будет возлегать рядом с агнцем, и мир воцарится на этом свете.

Вот только, не впервые уже, у Эли были сомнения. Она была уверена, что они пошли собственным путем – она не переживала колебаний Квары. Она лишь не знала, следует ли основывать реколаду на самых старших пробах десколады. Если десколада и вправду вызывала воинственность pequeninos и их желание завоевания новых территорий, тогда Эля могла признать, что возвращает им их предыдущее, более «естественное» состояние. Но ведь и это раннее состояние тоже было эффектом гейялогоческого действия десколады. Оно казалось более естественным, ибо pequeninos были именно таким, когда на планету прибыли люди. Посему у Эли могли быть причины для опасений, что она производит модификацию образцов поведения всего вида, сознательно убирая агрессивность, чтобы уменьшить вероятность будущего конфликта с людьми. Нравится им это или нет, но сейчас я переделываю их в добрых христиан. Понятно, что Корнерой и Человек это воспринимают, но это никак не снимает с меня ответственности, если в результате pequeninos вдруг понесли ущерб.

Господи прости мне, что я притворяюсь богом в жизни детей твоих. Когда aiua Садовника предстанет перед тобой, чтобы попросить за нас, выслушай ту молитву, которую он повторит от нашего имени… но лишь тогда, если такое изменение расы лежит в воле Твоей. Помоги нам добре, но удержи нас, если бессознательно устремимся мы в сторону зла. Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого. Аминь.

Эля пальцем вытерла слезу и прижала ее к гладкой коре. Тебя нет в этом дереве, Садовник, но ты – все равно – чувствуешь. Я верю в это. Господь не позволит, чтобы благородная душа потерялась в темноте.

Пора возвращаться. Руки братьев осторожно касались ее, тянули, подталкивали в сторону лаборатории, где в изоляторе Стекло ожидал перехода в третью жизнь.

Когда Эндер приходил к Садовнику, тот лежал в постели, весь окруженный медицинскими приборами. Теперь же помещение выглядело совершенно иначе. Стекло всегда отличался завидным здоровьем, и, хотя его тело опутывали всевозможные датчики, лежать ему не было нужно. Веселый и довольный, он никак не мог дождаться следующего этапа.