Выходит, надежды нет. Кто-то должен погибнуть.

Разве что ученым удастся обнаружить такой вид десколады, которая даст возможность вашей расе выжить, и в то же самое время – утратит свою убийственную силу.

Как это можно?

Мы не биологи. На такое способны только люди.

В таком случае, мы не можем мешать им в исследованиях. Мы обязаны им помочь. У нас нет выбора, хотя наш лес из-за людей практически погиб. Мы должны помочь.

Мы знали, что ты придешь к такому выводу.

Знала?

Именно потому мы и строим корабли для pequeninos. Потому что вы способны быть мудрыми.

Когда богослышащим на Дао стало известно про обнаружение Лузитанского Флота, они начали посещать дом Хань Фей-цы, дабы выразить ему свое восхищение.

– Я не приму их, – заявил тот.

– Ты обязан, отче, – заявила Хань Цинь-цзяо. – Они хотят поздравить тебя с успехом.

– В таком случае, я сообщу им, что это исключительно твоя заслуга, а я не имею со всем этим делом ничего общего.

– Нет! – Воскликнула Цинь-цзяо. – Тебе нельзя этого делать.

– Более того, я скажу им, что считаю все это чудовищным преступлением, приведшим к смерти благородной души. Я скажу, что богослышащие Дао – это рабы жестоких и немилосердных властей, что мы все свои силы обязаны посвятить низложению Конгресса.

– Не заставляй меня слушать это! – простонала Цинь-цзяо. – Ты никому не можешь сказать что-либо подобное.

Это правда. Си Вань-му глядела из уголка комнаты, как они оба, отец и дочь, начинают ритуал очищения.: Хань Фей-цы за свои бунтарские слова, а Хань Цинь-цзяо – за то, что их слушала. Понятное дело, что при чужих господин Хань ничего бы и не сказал. Даже если бы он что-то из этого и вымолвил бы, то ему сразу пришлось бы очищаться, и это признали бы достаточной причиной, что боги отрицают его слова. Эти ученые, нанятые Конгрессом для сотворения богослышащих, свою работу сделали хорошо. Даже зная всю правду, Хань Фей-цы был совершенно беспомощен.

Вот почему навстречу всем гостям, появлявшимся в их доме, выходила Цинь-цзяо, и это именно она принимала выражения признания. Вань-му сопровождала ее в течение нескольких первых визитов. Только она не смогла выдержать того, когда Цинь-цзяо раз за разом рассказывает о том, как вместе с отцом открыла существование компьютерной программы, живущей в филотической сети анзиблей, и о том, как они собираются эту программу уничтожить. Понятно, что в глубине собственного сердца Цинь-цзяо не верила, что совершает убийство. Только, одно дело знать об этом, а другое – еще слушать, как этим убийством хвастаются.

Потому что Цинь-цзяо именно хвасталась, хотя одна лишь Вань-му понимала это. Цинь-цзяо приписывала заслугу только лишь отцу, но ведь девочка знала, что все сделала именно Цинь-цзяо. Поэтому, когда она говорила об этом, как о богоугодном деле, на самом деле она восхваляла саму себя.

– Пожалуйста, не заставляй меня слушать этого больше, – обратилась Вань-му к своей госпоже.

Цинь-цзяо какое-то время глядела на свою тайную наперсницу, как бы оценивая ее.

– Уходи, если это тебе нужно, – заявила она холодно. – Я вижу, что ты до сих пор остаешься в неволе нашего врага. Мне ты не нужна.

– Ну конечно же, нет, – признала Вань-му. – Ведь у тебя есть боги.

Говоря это, она не могла скрыть горькой иронии.

– Богов, в которых ты не веришь, – с укором заявила Цинь-цзяо. – Конечно, к тебе они ни разу не обращались. Так зачем же тебе верить? Ладно, раз твое желание таково, я освобождаю тебя от обязанностей моей тайной наперсницы. Возвращайся к своей семье.

– Если на то воля богов.

На сей раз, упоминая богов, девочка даже не пыталась маскировать своей горькой иронии.

Она была уже в пути, когда за ней отправилась Му-пао. Женщина была старой и толстой, поэтому и не могла рассчитывать на то, что догнать Вань-му пешком. Она ехала на ослике и выглядела очень смешно, ударяя пятками по бокам животного. Ослы, паланкины, все эти реквизиты древнего Китая – неужто богослышащие и вправду считают, что подобные демонстрации делают их более достойными святости? Почему они не пользуются флаерами или машинами на воздушной подушке, как все порядочные люди со всех остальных планет? Тогда Му-пао не пришлось бы унижаться, подпрыгивая и пошатываясь на ослике, который сам еле выдерживает такую тушу. Чтобы, по мере возможности, смягчить неудобства пожилой женщины, Вань-му повернула и встретилась с нею на полпути.

– Хозяин Хань Фей-цы приказывает тебе вернуться, – сообщила Му-пао.

– Передай господину Ханю, что он очень милостив и добр, но меня прогнала моя госпожа.

– Господин Хань говорит, что молодая госпожа Цинь-цзяо имеет право прогнать тебя как свою тайную наперсницу, но только не отправлять из его дома. Ведь ты подписывала контракт с ним, а не с нею.

Это правда. Вань-му даже и не подумала об этом.

– Он просит, чтобы ты вернулась, – прибавила Му-пао. – Еще он попросил меня сказать, чтобы ты вернулась хотя бы из жалости, если не желаешь сделать этого по воле долга.

– Передай ему, что я буду послушна. Он не должен просить чего-либо у стоящей столь низко, как я.

– Он будет доволен.

Вань-му пошла рядом с осликом Му-пао. Шли они очень медленно, для большего удобства пожилой женщины, равно как и животного.

– Я еще никогда не видала его таким взволнованным, – рассказывала Му-пао. – Вообще-то, мне бы не следовало тебе говорить об этом. Но он был совершенно вне себя, когда я сообщила ему о твоем уходе.

– Боги разговаривали с ним?

Девочке было бы очень горько, если бы ей стало известно, что господин Хань позвал ее назад лишь потому, что этого, по каким-то неизвестным причинам, от него потребовал копошащийся в мозгах надзиратель.

– Нет, – ответила на это Му-пао. – Все было совершенно иначе. Понятно, что я никогда не видела, как это выглядит, когда с хозяином разговаривают боги.

– Ну, конечно. – Он просто не желал, чтобы ты уходила.

– В конце концов, он и так меня наверняка отошлет, – вздохнула тихонько Вань-му. – Но я с удовольствием объясню ему, почему совершенно не пригодна для Рода Хань.

– О, естественно, – буркнула под нос Му-пао. – Ты никогда не была к чему-то пригодной. Только это вовсе не значит, что ты не нужна.

– Что ты имеешь в виду?

– Счастье в одинаковой степени может зависеть как от полезных, так и совершенно ненужных вещей.

– Это что, мысль какого-то древнего мудреца?

– Это мысль старой толстухи на осле. И запомни ее хорошенько.

Когда же Вань-му осталась одна с господином Ханем в его комнате, она не заметила ни малейшего следа волнения, о котором вспоминала Му-пао.

– Я разговаривал с Джейн, – сообщил он девочке. – Она считает, что тебе лучше остаться, раз уж ты знаешь о ее существовании и веришь, что она вовсе не враг богам. – Так теперь я стану служить Джейн? – спросила Вань-му. – Стану ее тайной наперсницей?

Ей не хотелось, чтобы ее слова прозвучали издевательски. Интригующей была сама мысль сделаться тайной наперсницей нечеловеческой личности. Но Хань Фей-цы отреагировал на это так, будто желал смягчить оскорбление.

– Нет, – заявил он. – Ты не будешь ничьей служанкой. Ты повела себя очень храбро и достойно.

– И все же, вы вызвали меня, чтобы я выполнила условия контракта.

Господин Хань склонил голову.

– Я позвал тебя, поскольку ты единственная, кто знает правду. Если же ты уйдешь, то в этом доме я останусь сам.

Вань-му уже хотела было возразить: как же это вы можете быть сами, если здесь находится ваша дочь? И всего лишь пару дней назад это вовсе не было бы жестокостью, ведь господин Хань и молодая госпожа Цинь-цзяо были друзьями столь близкими, как это только возможно для отца и дочери. Но вот теперь между ними выросла непреодолимая стена. Цинь-цзяо жила в мире, в котором победно служила богам и пыталась хранить спокойствие в отношении временного умопомешательства отца. А сам господин Хань жил в мире, где его дочь и все общество были рабами коварного Конгресса, и только он один-единственный знал правду. Как могут они договориться, стоя на различных берегах столь широкой и глубокой пропасти?