Вздыхая, она сказала:

— Но это ничего не меняет, Сальвадор. Винсенте все равно ненавидит меня!

Сальвадор включил мощный двигатель автомобиля.

— Он хотел бы, чтобы это было так, сеньора, — ответил он загадочно.

На следующее утро Доминик проснулась рано от непривычного шума уличного движения на близлежащей главной улице. Соскользнув с кровати, она подошла к окнам и печально вгляделась в туманную дымку, поднимающуюся над городом, и блеск океана в отдалении. День опять обещал быть великолепным. Пройдя в ванную, она поспешно ополоснула лицо и почистила зубы, а потом надела все тот же синий костюм. Она не подготовилась к тому, чтобы задержаться в Рио, и из-за этой неожиданности ей нечего было больше надеть.

Тихо открыв дверь, она бесшумно прошла через гостиную, стараясь не разбудить Изабеллу, и вышла из номера. Она спустилась вниз на лифте и улыбнулась, заметив, как изумленно смотрит на нее портье.

На улице еще было не прохладно, но дивно свежо, и она шла медленно, чтобы ветерок помог ей как следует взбодриться.

На углу главной улицы она остановила такси и попросила шофера отвезти ее в больницу Святого Августина. Откинувшись на спинку сиденья, она мечтала, что ее чувство надежды найдет отклик в сердце Винсенте.

В больнице уже кипела жизнь, и ей позволили сразу же подняться на четвертый этаж, где находилась комната Винсенте. Сестра Санчес уже ушла с дежурства, вместо нее сидела сестра Морено, и когда Доминик назвалась, она довольно сильно удивилась.

— Но сеньор Сантос только-только проснулся! — воскликнула она. — Мы будим пациентов из отдельных палат не раньше половины восьмого. А сейчас без пятнадцати восемь. Доминик не сдавалась.

— Но я его жена, сестра Морено, — сказала она. — Надо полагать, время не имеет значения. Как он сегодня?

— Вполне удовлетворительно, — с улыбкой ответила медсестра. — Достаточно скоро можно будет сделать пересадку кожи.

— И он будет здоров?

— Конечно. Может быть, поначалу останутся небольшие шрамы. Но позже — после пластической операции — он будет таким, как до этого несчастного случая.

— Так мне можно его видеть?

— Если вы настаиваете. Но это — в нарушение всех правил, — недовольно ответила сестра Морено.

Доминик пожала плечами, поблагодарила ее и вышла из ее кабинета, направившись к отдельной комнате, где лежал Винсенте. Она постучала, дождалась отрывистого разрешения войти и открыла дверь. Винсенте встретил ее недоверчивым взглядом, спросив:

— Почему ты приехала? Где Изабелла?

— Полагаю, спит в отеле, — ответила Доминик, не выдавая волнения и неуверенности. — Как ты сегодня утром?

— Как можно ожидать, — холодно отозвался он, поворачиваясь так, чтобы поврежденная часть лица была отчасти скрыта от нее.

Закрыв за собой дверь, Доминик подошла к его постели.

— Скажи мне, — попросила она, — что случилось на заводе? Как произошел взрыв?

— Это я выясню, когда выйду отсюда, — коротко ответил он. — Тебе сказали, сколько мне предстоит тут быть?

— Нет. Но Изабелла говорит, что раньше, наверное, тебя переведут в Бела-Виста после успешной пересадки.

— Но сколько? — Он мрачно разглядывал одеяло.

— В целом, наверное, месяц — или даже шесть недель. — Она обошла кровать, чтобы взглянуть на него, — А что?

— Потому что у меня есть дела, — резко отозвался он.

Мгновение он пристально смотрел на нее. Ее взгляд скользнул по обожженной коже лица без всякого отвращения. Оно ее не отталкивало. Это был человек, которого она любила, и единственным ее чувством была волна нежности и сострадания.

Однако Винсенте, кажется, этого не почувствовал. Он опять спросил:

— Почему ты пришла? Тебе было мало вчерашнего?

— Вчера ты не захотел говорить со мной, — дрожащим голосом проговорила она. — А мне надо с тобой поговорить. Изабелла рассказала мне про Валентину.

Лицо его потемнело.

— Ах, вот как! А о Хардинге она тебе тоже поведала?

— Нет. Она не знает, что я знакома с Джоном.

— Ну, конечно! Я забыл. Наверное, тебе не следует упоминать о нем. В конце концов ты не тот человек, с которым бы ей хотелось познакомиться.

— Я не собиралась упоминать о нем. Кроме того, дела Джона меня не касаются.

— Вот как? Разве ты не жалеешь, что не вышла за него замуж? По крайней мере у него хватило бы ума, чтобы…

Он неожиданно замолчал. Как бы ей хотелось узнать, что он собирался сказать!

— Я вышла замуж за тебя, потому что любила тебя, — с трудом выговорила она.

— Правда? Я вижу, ты употребила прошедшее время.

— Перестань ловить меня на слове! Почему ты женился на мне? Это вопрос посложнее, не так ли? — Голос ее чуть не сорвался, и она с трудом сглотнула.

Винсенте откинулся на подушках, пристально глядя на нее.

— Ты никогда не узнаешь, почему я на тебе женился, — жестко сказал он. — Потому что я не собираюсь тебе говорить. Так что тебе есть над чем подумать, чтобы отвлечься от этого! — Он на секунду указал на свою щеку, потом перевернулся на живот, подперев голову руками. — А теперь убирайся, я не хочу больше тебя видеть!

— Винсенте, перестань! — взмолилась она. — Ты, наверное, никогда не ревновал, иначе ты не вел бы себя так.

Он снова перевернулся на спину.

— Вот что ты хочешь сказать? Что ты ревновала? — он говорил сардонически. Доминик беспокойно шевельнулась.

— Да. Да, конечно. Винсенте презрительно улыбнулся.

— Боже мой! — горько сказал он. — Как ты умеешь все перевернуть! У тебя не было абсолютно никаких оснований для ревности!

— Теперь я это знаю… но… ну, ведь даже в день нашей свадьбы ты намеренно дразнил меня!

Винсенте сел на постели. Лицо его было совершенно серьезным.

— Это другое дело, — холодно сказал он. — Я… я хотел тебя тогда!

— А теперь — нет? — Доминик прижала руки к щекам.

— Так — нет, — прозвучал унизительный ответ.

Доминик вгляделась в него, не в силах поверить, что он мог так измениться, но во всем его лице читалась только жестокость и горечь. С приглушенным рыданием она повернулась и бросилась к двери, с трудом открыла ее непослушными пальцами и побежала по коридору, не обращая внимания на изумленные взгляды медсестер и санитаров, мимо которых она бежала. Один раз она услышала, как ее окликнули, но не стала возвращаться. Обернувшись, она увидела, что это сам Винсенте стоит в дверях своей комнаты, и она еще ускорила свой бег, захлопнув дверцы лифта почти с паникой. Только оказавшись в такси, по дороге обратно в отель, она дала волю жгучим слезам, которые хлынули по щекам, заливая ее горе.

Когда Доминик вернулась в отель, Изабелла завтракала. Увидев покрасневшие от слез глаза золовки и ее напряженное лицо, она не стала спрашивать, где та была. Очевидно, ей это было ясно. Вместо этого она сообщила Доминик, что разговаривала с матерью-настоятельницей и решила принять ее предложение ненадолго вернуться в Минха-Терру.

— Я уверена, что это — хорошая мысль, — сказала она со своим обычным спокойствием. — Сальвадору не трудно будет отвозить меня в Рио навещать Винсенте, пока его не переведут в Бела-Виста. Я узнаю об этом сегодня утром.

Доминик только кивнула, слабо улыбнулась и пошла умыть лицо.

В тот же день, немного позже, когда Изабелла снова побывала у Винсенте, они вернулись с Сальвадором в Бела-Виста. Казалось, Изабелла была поглощена собственными мыслями. Пару раз она начинала было что-то говорить Доминик, но в последний момент останавливала себя.

Так для Доминик начался самый длинный и печальный месяц ее жизни. Как и сказала Изабелла; через десять дней Винсенте перевели в больницу Бела-Виста, и он продолжал быстро идти на поправку. Изабелла бывала у брата почти каждый день, но вопреки ожиданиям не спорила с ним. Доминик иногда надеялась, что Изабелла попытается убедить ее навестить брата, что дало бы ей предлог туда пойти: хотя Доминик и говорила, что не хочет этого, невозможность видеть Винсенте давила на нее тяжелым грузом. Она подробно расспрашивала Изабеллу и о пересадке кожи, и об остальных его травмах, часто сама звонила в больницу и разговаривала с врачом.