Я сделал еще одну попытку:

– Вам нужен вовсе не я, парни. Вы, наверное, ищете…

– Я знаю, один чувак в Квинсе торгует такими хреновинами…

– Ври!

– Клянусь! По восемь тысяч баксов за штуку. Бандит слева кивнул:

– Можно поехать туда прямо сегодня, вот только сначала закончим с мистером Эндрю Уайетом.

– Меня зовут не Эндрю, а Билл. Билл Уайет!

– Он отлично рисует, этот чувак, прямо настоящий мастер, верно?

– Пожалуй. Особенно у него получаются типичные американские пейзажи: виды Мэна и все такое – скалистые берега, море и прочее…

– Не зря его считают великим американским художником.

– Наверное, можно и так сказать.

– Эй, Билли, а ты тоже – великий американец?

Бандиты и их бандитская мечта… Тем не менее эти парни, похоже, не питали зла ко мне лично, поэтому я промолчал. Лимузин свернул на Двадцать третью улицу, потом двинулся по Уэст-Сайдскому шоссе (там Дэнни выключил телевизор) и наконец добрался до южной оконечности Манхэттена. Обогнув Бэттери-парк, машина поехала вдоль восточного побережья острова на север, по магистрали ФДР [21]. Здесь из-за сильного движения нам пришлось немного притормозить. Наконец, примерно на середине острова, лимузин свернул на Гарлем-ривер-драйв и снова поехал на юг через Уэст-Сайд.

– И долго еще нам кататься? – спросил Дэнни.

– Пока Г. Д. не позвонит.

– Мне нужно отлить.

– На углу Тридцать четвертой и Девятой улиц есть «Макдональдс».

Несколько минут спустя мы остановились, и мои конвоиры по очереди воспользовались туалетом.

– Ты?…

Я покачал головой – я был слишком напуган.

Затем мы объехали остров по периметру еще один раз. Время близилось к полуночи, Дэнни и его напарник откровенно скучали.

– Гребаный Г. Д.!

– Это наша работа. Он нанял нас, чтобы мы ее сделали.

– Л вас, парни, нельзя подкупить? – спросил я. – Если вы подвезете меня к банкомату, я помогу вам очистить мой счет. Потом мы расстанемся. Единственное, чего бы мне хотелось, это чтобы вы оставили мне кое-какую мелочь на пару стаканчиков виски.

Бандит слева рассмеялся:

– А ты ничего чувак!

Потом в машине зазвонил сотовый телефон, и оба моих сопровождающих заметно вздрогнули. На звонок ответил тот, что сидел слева.

– О'кей, – сказал он в трубку, слегка понизив голос. – Мы сейчас подъедем.

Лимузин свернул в район Западных Двадцатых улиц – совсем недалеко от того места, где я жил, – и остановился возле тротуара. Меня вытащили из салона и повели вверх по ступенькам старого фабричного здания. Дэнни и его напарник держались почти вплотную ко мне; они буквально толкали меня вперед, а один из них – я не видел кто – снова взял меня под руку. Сгоряча я подумал о бегстве, но сразу понял, что все попытки вырваться были напрасны.

Наконец меня подвели к черной металлической двери. На ней не было ни вывески, ни каких-либо надписей, по которым я мог догадаться, куда меня привезли.

– Ну вот, здесь мы с тобой прощаемся, – сказал Дэнни.

– Что вы имеете в виду? – удивился я.

– Таких, как мы, здесь недолюбливают. – Он посмотрел на меня почти весело. – Правда, мы не жалуемся.

Дверь отворилась. И из нее вышли четверо чернокожих парней в хороших костюмах, и Дэнни с приятелем сдали меня им, что называется, с рук на руки. Они тотчас втащили меня внутрь здания, дверь захлопнулась, и я услышал ритмичный рэп, который становился все громче по мере того, как меня почти бегом вели по длинному темному коридору, сооруженному из крашеной фанеры. По дороге нам попалось несколько юных чернокожих девушек, хихикавших у двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», и я понял, что появление в этих стенах сорокалетнего белого мужчины является ненормальным, противоестественным, шокирующим, как если бы в коридоре вдруг оказалось стадо северных оленей.

Фанерный коридор был освещен тусклыми красными лампочками, и в нем витал запах марихуаны. Он заканчивался у лестничной площадки, где двое негров деловито, но без воодушевления, избивали третьего. Завидев нас, они обернулись в изумлении.

– Тихо! – пробормотал один из моих конвоиров.

– Он – коп?

Меня подтолкнули к лестнице. На следующей площадке я увидел толпу чернокожих подростков. Они во все глаза таращились на питбуля, который висел в воздухе на высоте трех футов, вцепившись зубами в толстую веревку с несколькими узлами.

– Эй! – сказал кто-то из моих тюремщиков. – Сколько уже?

– Девять минут.

Питбуль вращал налитыми кровью глазами и время от времени свирепо тряс головой; в уголках его губ уже показалась пена.

– А сколько рекорд?

– Двадцать шесть.

Мы поднялись еще на один пролет; стены здесь были сплошь заклеены рекламными листовками, портретами звезд рэпа и вставленными в рамочки обложками музыкальных альбомов. Навстречу прошла дородная негритянка в платье из золотой парчи и солнечных очках.

– Привет, крошка, – бросила она на ходу.

Наконец мы остановились перед стеклянной дверью, на которой было выведено по трафарету: «Мастурбация Лимитед».

– Входи, ты!…

За дверью оказался небольшой кабинет с широким тонированным окном, выходившим на танцпол внизу. Четверо конвоиров вошли следом за мной, плотно закрыв дверь. Слева от входа стоял неподключенный микшерный пульт, несколько «вертушек» и магнитофонных дек. В центре комнаты сидел очень толстый негр в красном шелковом халате и портативном переговорном устройстве; кроме того, на нем были солнечные очки в золотой оправе, на темных стеклах переливались какие-то голографические наклейки. Кресло было приподнято таким образом, чтобы он мог, не вставая, наблюдать сквозь стекло за всем происходящим на танцевальной площадке клуба. Рядом стояла двухсотгаллонная бочка из-под масла с прорезью в крышке. Пол и стены кабинета ритмично вибрировали в такт низким басовым нотам; время от времени до моего слуха доносился приглушенный вопль или визг восторга. Внизу, на танцполе, ритмично дергалось и извивалось не меньше двух сотен тел; блики стробоскопов метались по этой живой массе, а на сцене, то размахивая цепями, то хватаясь за промежность, кривлялась модная рэп-группа.

– Вот тот пижон, Г. Д.

Г. Д. указал мне на стул и взмахом руки отослал охрану.

– Мы будем снаружи, друг.

На меня Г. Д. так и не взглянул. Несколько минут он наблюдал за происходящим на танцполе и отдавал какие-то указания в микрофон переговорного устройства.

– Проверьте, что эти ниггеры делают у красного дивана… – Он наклонился к окну, присматриваясь. – Нет, не этот… Чувак в зеленом. Да-да, он… Он мне не нравится. Скажите этому негритосу, что я читаю его мысли. О'кей, спокойно. Эй, Антван, ты меня слышишь? Принеси эту коробку ко мне, немедленно. Принеси ее сюда!

– Эй, – сказал я. – Не хочешь рассказать, зачем я здесь?

– Заткнись и не мешай человеку работать, – был ответ. – Антван, я хочу, чтобы ты был у меня… – Г. Д. повернулся ко мне. – Как ты меня назвал? «Эй»?!

– Я только спросил, зачем я тебе понадобился. Нижняя часть его лица под очками расплылась в широкой ухмылке.

– Тебя плохо воспитывали, белый человек. Меня зовут Г. Д.

– Рад познакомиться, Г. Д., – сказал я. – А теперь скажи, что тебе от меня нужно.

Дверь распахнулась. Молодой парень с волосами, заплетенными во множество коротких косичек, и татуированным утенком Даффи на предплечье втащил в комнату небольшой металлический сундучок с замком. По всей вероятности, это и был Антван. Его взгляд упал на меня:

– Это еще кто?

Г. Д. пропустил вопрос мимо ушей.

– Открой, – коротко скомандовал он.

Антван открыл сундучок и наклонил его в сторону Г. Д. Даже оттуда, где я сидел, было видно, что он битком набит деньгами.

– О'кей?

Г. Д. протянул руку, вытащил из сундучка тонкую пачку купюр, потом взял моток упаковочной ленты и крест-накрест обмотал ею сундучок не меньше пяти раз.

– Этого достаточно… – пробормотал он себе под нос и расписался на ленте толстым фломастером. – Положи в сейф.