Кубула плакал навзрыд, Барбуха пищал, Лиза обнимала медведя, Марьянка чуть не задушила страшилище, — объятия были одно горячей другого.

Трогательные сцены многим не так по душе, как веселье да смех, и соседи стали расходиться. Иные говорили, чтоцеловаться со зверями вредно для здоровья и это, мол, уже слишком. Может, они и правы, но детям было бы куда приятней, если бы Куба Кубикула вернулся с медведем в Грибы-Грибочки.

И вышло по-ихнему! Сам староста завёл речь об этом.

— Послушай, — сказал он кузнецу, — зачем ты их разлучаешь? Что тебе от этого? Из медведя — придёт время — порядочный человек получится. Он говорит как по-писаному, и в лапках у него такая чувствительность, что через час какой-нибудь сможет у портного нитку в иголку вдевать. Отдай его в школу! Пусть делу обучается!

— А куда Кубу денем? — спросил мастер.

— Кубе, — ответил староста, — самая пора теперь овладеть каким-нибудь полезным ремеслом, а то он так и прокиснет в бродяжничестве, живя на случайные подачки, и помрёт с цепью в руке, как его отец.

Все старосты по самой природе своей точат зуб на бродяг. Вы уж простите жителю Горшков-Поварёшек, что он так дурно отозвался о занятии, которое детям гораздо милей, чем занятия торгового агента или чиновника. Простите и послушайте, что он ещё сказал:

— Купим ему пару сапог хороших, а из одёжи он может донашивать кое-что после твоих ребят, а кое-что после нашего Гбнзы. Господи боже, какие-нибудь там заплатки — беда небольшая. Ну, разве я неправ?

— Правы, правы, — ответил кузнец. — А только на Кубу Кубикулу такие штаны не налезут. Ему, сударь мой, восемнадцать лет.

— Э, — возразил староста, — кто говорит о Кубе? Разве я через каждые два слова не повторяю «Кубула»?

Экая история! У этих двух малых такие похожие имена, что сам чёрт одно от другого не отличит! Но в конце концов почтенные папаши друг друга поняли. Куба Кубикула будет учиться кузнечному ремеслу, а Кубула — ходить в школу. Вот и всё.

А ТЕПЕРЬ, ДЕТИ, ДОМОЙ!

Мастер взял медведя и дочку свою за руку и хотел идти. Но шагу сделать не успел, как Барбуха — в слёзы, и медведь с медвежатником объявили, что без него не пойдут.

— Мастер и староста, — промолвило медвежье страшилище, — я появился на свет на скорую руку. Приятели мои сделали меня кое-как — тяп-ляп — из страха и воображения. Это не жизнь. Поглядите на эти ноги, на мою дымовую шёрстку! Ну, могу я так ходить? Прошу вас, пошлите меня в какую нивудь больницу либо в школу для страшилищ: пускай я тоже чем-нибудь приличным стану.

— Смотрите пожалуйста! — воскликнул Куба Кубикула.

Ах ты свинтус неблагодарный! Мы тебя выдумали, а ты с нами не хочешь дела иметь?

— Я не хочу с устрашением дела иметь. Кто нынче пошлёт сына обучаться такому ремеслу? Что это за занятие? Сто лет пройдёт, а дети всё будут надо мной смеяться.

Барбуха так долго просил, чтоб его переиначили, что пришлось позвать Бурдабурдеру, о котором шёл слух, будто он колдовать немножко умеет. Бурдабурдера сказал, что постарается. Староста дал ему за это серебряную монету. Потом все с Барбухой простились и помогли увязать его в носовой платок. Марьянка ревела благим матом.

Что нам остаётся делать, когда печаль одолеет? Пустим в ход шумовой оркестр, и под эту музыку отляжет от сердца. Валяй, валяй, Марьянка!

НАШИ ДРУЗЬЯ ДОШЛИ до Грибов-Грибочков уже в сумерки, беседуя о предметах более приятных, чем сказки о страшилищах. Им было очень хорошо вместе.

Кубула поступил в школу и получил штаны, но сперва его умыли, выкупали, выскребли щёткой, выпарили и вымыли с мылом, блох с него обобрали и вычесали его. Сущее мученье! Лизаньке пришлось завязать себе уши: Кубу-ловы рыданья заставляли её плакать в один голос с ним.

На другой день кузнечный ученик Куба Кубикула пришёл в Горшки-Поварёшки делать обмер для моста.

Жители решили поставить что-нибудь посолидней, не развалюху какую-нибудь, которую любой мальчишка своротит, а всем мостам мост, прочный, железный! Во какой!

Да, тут мастеру будет работка, тут ему, конечно, помощник понадобится.

Пришёл Куба на реку Уточку и сейчас же за работу. Стал мерять и, обмеривши, увидел, что сооружение будет в девяносто один локоть, семь стоп, три пальца и девять волосков длиной.

Он очень обрадовался, что так точно узнал, и начал твердить эти числа, чтоб не забыть. Но вдруг что-то зашуршало у его ноги и быстро-быстро забормотало:

— Бар, бар, бар!

Батюшки, никак Барбуха. Так и есть: Барбуха, ставший благодаря искусству говорунов и колдунов собачкой пуделем.

УЧЕНИК КУЗНЕЦА НЕ СРАЗУ его узнал, потому что Барбуха был первой собакой этой породы. До него никто беса лысого о пуделях не знал, и не удивительно, что Куба немножко испугался. Испугался и забыл, сколько намерил локтей, сколько волосков.

Но свидание было очень радостное. Барбуха сразу пустился рассказывать, выкладывать, что и как. Говорил он или тявкал? Ах, милые мои, если б вы знали, что это был за рассказ! Куба Кубикула понимал с пятого на десятое.

Только когда они вернулись вдвоём в Грибы-Грибочки и Лиза посадила Барбуху себе на колени, только тогда узнали они, что произошло со страшилищем. Да, узнали, как бы не так! Разве половину, да и того нет — частицу одну, так, самую малость. Никто Барбуху как следует не понимал, одни только дети малые — они, болтушки, сами мелют не поймёшь что.

Будто Бурдабурдера велел страшилищу дышать в мешочек из-под муки и, когда мешочек раздулся от страшили-щева дыхания, как воздушный шарик, Бурдабурдера сжёг его на огне. Потом будто бы воткнул Барбухе в середину лба собачью шерстинку.

Иные Фомы неверные утверждают, что это — дело очень трудное, и даже невозможное. Но Лиза верила. Почему бы нет?

Возьмите в одну руку звериный волосок, а в другую — булавку за самоё острие. Теперь найдите точно середину лба. Если вы всё это проделаете аккуратно, то нет ничего легче, как, поколачивая булавочной головкой по верхнему концу волоска, вбить его в лоб. Таким способом вы легко превратите кошку в собачку или кобылку в ослика. Для этого нужно только иметь под рукой волосок того зверька, в которого вы хотите превратить другого, и делать так, как делал Бурдабурдера.

Но Барбуха и в новом обличье сохранил прежние свои привычки. Бегал за Лизой, за Кубой, за Марьянкой, за Ку-булой. Бедняга никогда не знал покоя. То в Грибы-Грибочки помчится, то в Горшки-Поварёшки. Чуть вовсе ног не лишился. Лучшие сидел бы на месте! Оттого-то все пудели, чьё племя и порода от него пошли, — бродяги.

Вот и конец сказки о выдуманном страшилище.

— Нет-нет-нет, ещё не совсем!

А как Кубула учился?

Да неважно — у него тройка по чистописанию.

А чем кончилась история с Мишей, потерявшим свою шёрстку? Ах, это страшный вздор, бросьте, кто этому поверит?

Пушкин сказал о своём друге — великом польском поэте Мицкевиче, что он «одарён свыше и свысока взирал на жизнь».

Тот, кто придумал сказку про Кубулу и Кубу Кубикулу, тоже «свысока взирал на жизнь».

Вот что написал он об одном своём герое:

«… он осмотрелся вокруг и увидел милый Петршинский холм и ниже, между холмом и рекой, костёлик Святого Иоанна на Броде, и ещё дальше группу строений вышеградских. Они показались ему прекрасными. Он угадывал мысли, или порывы, или чувства, выгнувшие сводом их потолки, угадывал горе и радость тех, кто преклонял колени перед их алтарями, познавал, что эти люди, и мысли, и дела, как дети единого духа, и показалось ему, что пражский Град с каменными валами своими „и все эти строения“ стоят здесь испокон веков в ласковом созвучии времён, плывущем как песнь».