– Пожалуй, сделаешь, – рассудительно сказала я и полезла в шкаф, хорошо пахнущий отсутствием вещей.

– Сиди и не вякай, – напутствовал меня Олег. Я слышала, как он сказал в коридор:

– Здесь не заперто. Входи.

– Я, как всегда, ломлюсь в открытые двери, – голос женщины, Марго, – а это была Марго, – низкий, глубокий, завораживающий, был знаком мне и заставил сердце биться сильнее.

Я знала, знала этот голос!

– Ну, здравствуй, мальчик! Рада тебя видеть.

– Ты… Что ты здесь делаешь? Тебя тоже пригласили? – Олег был немного смущен, даже его обычно великолепный тембр потускнел от смущения.

– В некотором роде, – веселилась Марго. – Что-то ты неважно выглядишь. Измучила тебя твоя солисточка?

– Какая солисточка?

– Ну, француженка. Французский «Новый балет», так, кажется, называется сия богадельня? Ты ведь был в Париже? Я читала. Видишь, старушка Марго собирает публикации о своем мальчике, как престарелая провинциальная двоюродная тетка.

– Нет у меня никакой солисточки, – он попытался уйти от ответа.

– Не ври мне, мальчик. Мы ведь друзья, да?

– Мы друзья, – с горечью сказал Олег, – мы всего лишь друзья…

– Вот видишь, мы друзья, но, когда ты начинаешь врать мне, мы снова становимся любовниками.

– Да? Тогда я буду врать тебе всегда.

– Не нужно. Я хочу кое-что сказать тебе… Я должна была, обязана посмотреть на нее. Рискуя вывалиться из шкафа, я потянула дверцу в сторону и в узкую щель увидела часть комнаты, Олега и женщину, которую он называл Марго.

Конечно же, я помнила ее. Я ничего не помнила о себе, я не помнила, при каких обстоятельствах видела это лицо, должно быть, в каком-нибудь заплеванном кинотеатре моей прошлой жизни, но я хорошо знала эту гордую посадку головы, тяжелые седеющие волосы, которые ей даже в голову не пришло закрашивать, резкие складки у рта, придающие ей неизъяснимую прелесть, выразительные резко очерченные губы и властные глаза.

– «Кое-что» – это что? – спросил Олег, близость Марго как будто бы парализовала его.

– Ты все-таки неважно выглядишь. Ты неважно выглядишь, а я счастлива. Неприлично счастлива.

– Разве можно быть неприлично счастливым?

– Можно… Можно. Теперь все можно, мальчик.

– Неужели?

– Ты когда-нибудь видел свою старушку такой?

– Такой молодой?

– Нет.

– Такой красивой?

– Нет.

– Такой неприлично счастливой? – наконец решился Олег.

– Да, да, да, – она засмеялась грудным смехом, как будто в комнате зазвенела тысяча колокольчиков. – Да! Я прожила целую жизнь, но он стоил того, чтобы прожить целую жизнь и только сейчас прийти к нему. Когда я была молодой киношной потаскушкой, я наверняка не оценила бы его… Я бы просто прошла мимо, Господи, какой ужас, я и сейчас могла пройти мимо… Я чувствую себя девчонкой.

– А ты и есть девчонка. Тебе не дашь больше двадцати.

– Начал врать, мальчик?

– Я действительно так думаю.

– Мне сорок девять. Мне всегда будет сорок девять», потому что в сорок девять я встретила его. Ты понимаешь?

– Нет.

– Что там, у Гете, насчет мгновения, ну-ка!

– «Свистят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения», – с выражением произнес Олег, к нему на секунду вернулась беззаботность сцены.

– Дурачок!

– Конечно, именно за это ты меня любила. Я смотрела во все глаза, я чуть не вывалилась из шкафа, когда Марго ласково коснулась губами загримированного подбородка Фигаро.

– Нет, нет… Я не любила. Мне казалось, что я любила. Мне казалось, что я любила: и тебя, и всех остальных. Но я люблю только его.

– Правда момента. Правда здесь и сейчас, – глубокомысленно произнес он. – Ты всегда так говорила о любви. Завтра ты откажешься от своих слов.

– Торжественно клянусь тебе. Я не откажусь. Я сегодня тебя с ним познакомлю. Он тебе обязательно понравится. Он не может не понравиться. Это тот самый человек, которого я искала всю жизнь.

– Человек, с которым можно перестать быть сильной? На которого можно опереться и закрыть глаза?

– Именно, именно, именно! – Она взяла руку Олега и покрыла ее быстрыми поцелуями. – Ты дивный. Ты тоже должен ему понравиться.

– Горю желанием.

– Я выхожу замуж!

– Ты?! Ты же никогда не была замужем. Тебе даже в голову это не приходило.

– Сама себе удивляюсь! Нет, вру. Не удивляюсь. Это самое естественное, что может быть. Он сильный, он привык за все отвечать. Ладно, я побежала.

– ..и ревнивый, как Отелло, к тому же?

– Нет, Отелло будешь играть ты, когда тебе надоест костюм Фигаро. Я просто соскучилась по нему. Вот что, мальчик, после выступления подойди к нашему столику, очень тебя прошу. Ты сразу нас увидишь. Хорошо?

– Хорошо.

– Ну все! Удачи тебе. Я тобой горжусь.

– Я люблю тебя.

– А я люблю его, мальчик. Я просто жить без него не могу. Я умру без него. Ты знаешь, что это такое?..

– Никогда тебя такой не видел. Марго.

– Я и сама себя такой не видела. Я жду. Мы ждем. Она еще раз поцеловала Олега и выскользнула из комнаты. Олег двинулся было за ней, но вовремя остановился, вернулся к зеркалу и сел перед ним. Он, казалось, забыл обо мне. Я тихонько отодвинула дверь и виновато появилась у него за спиной. Он увидел мое отражение в зеркале, но никак на него не отреагировал.

– Прости, – виновато сказала я.

– А-а, это ты? Ты все слышала?

– Да. Прости.

– Это и есть Марго. Моя Марго. Правда, она замечательная? – Он как будто искал у меня поддержки, совсем позабыв, что ненавидит меня.

– Замечательная. Я, кажется, видела ее – то ли в кино, то ли в театре. Она удивительная актриса. Ее нельзя не запомнить.

– Да. Самая лучшая. Она выходит замуж.

– Да, я слышала. Прости.

– Она выходит замуж, – не слушал меня Олег, – она выходит замуж за человека, которого полюбила. Я убиваю человека, которого никогда не видел. Веселенький финал.

– Все будет хорошо.

– Тебе виднее. Ты уже убрала двоих. В любом случае – хорошо не будет, даже если я спасусь. Уходи.

Мне нечего было сказать ему – я вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

…Когда я вернулась, торжество уже началось. Герберт Рафаилович встретил меня укоризненным поцокиванием языком – как раз в стиле патриарха разросшегося армянского рода: «Ну, гдэ ты ходышь, прэлэсть моя? Гдэ пэрэдник?» Я пролепетала что-то невнятное, но он даже не стал меня слушать – нужно было подавать горячее. Он лично поставил мне на поднос гораздо меньше тарелок, чем другим официанткам, чертов толстый опекун, он действительно решил подснять меня, что ж, тем лучше. Стараясь элегантно удерживать равновесие, я появилась в притихшем, деликатно стучащем ножами и вилками зале и увидела его.

Валентина Константиновича Кожинова.

Я узнала его сразу. Фотографии, которые показывал нам Лапицкий, не могли передать того ощущения силы и уверенности, которое исходило от этого человека и заполняло каждый уголок остающегося свободным пространства, но все остальные детали совпадали. Столик его, окруженный корзинами с цветами, стоял на возвышении: все было продумано, все линии зала пересекались именно в этой точке, все подобострастные взоры были обращены к нему. За его спиной, полускрытый цветами, маячил телохранитель – слишком внимательный, слишком настороженный, слишком ненавязчивый, слишком незаметный, – настоящий профессионал: штучный товар, дорогой, как лошадь ахалтекинской породы. Ничего не скажешь, Лапицкий все просчитал, он основательно подготовился к отстрелу, решив пожертвовать хорьком-Фигаро, он был прекрасно осведомлен.

Бедный загримированный баловень судьбы!

Но даже не это поразило меня: за столиком, рядом с Кожиновым, сидела Марго. Неужели это тот самый человек, так поразивший страстную натуру Марго?..

«Я люблю его, мальчик. Я просто жить без него не могу. Я умру без него», – кажется, так она сказала в гримерке у Олега. Я чуть не выронила свой злополучный поднос. Будь все проклято!