– Да. Ты прав. Нас это уже не касается. Капитан закончил поглощать мясо и с удовольствием облизал пальцы.

– Где ты только воспитывался? – с нежной брезгливостью спросила я. Теперь, когда все стало на свои места, Лапицкий нравился мне все больше и больше, отвязный тип, гад, каких мало. Гад, каких мало, и сука, каких мало, утомленные пресной добродетелью. – – Там же, где и ты. Дитя улицы. Думаю, мы поладим, любовь моя.

«Любовь моя», кажется, так обращался ко мне покойный Эрик.

– Не сомневаюсь. Ты останешься?

– Нет, – он потянулся с такой силой, что хрустнули все кости. – Сплю только один и только в своей постели, когда есть возможность. С возрастом начинаешь ценить хорошие привычки, особенно когда у тебя их немного… Спасибо за чай. Мне пора.

Я проводила капитана в прихожую. У самой двери, прежде чем взяться за ручку, он неожиданно обернулся ко мне и спросил:

– Все время забываю… Тебе ни о чем не говорит имя Ева?

– В контексте праматери человечества?

– В контексте Олега Марилова. Удалось восстановить часть его записной книжки, ее кровь выела… Там это имя встречается несколько раз. Заключено в пирамиду с двумя скарабеями по бокам, стилизация в духе древнеегипетского письма. У Олежки были свои приколы.

– Ну и что?

– Так он подчеркивал только важных ему людей. Очень важных. Людей, о которых он постоянно думал.

– Серийных убийц, насильников со стажем и воров в законе?

– Нет, для этого у него были другие обозначения.

– Другие?

– Для так тобой любимых серийных убийц он предпочитал голову бога Пта, отца всего сущего… Неважно. Это имя, Ева, оно не касалось его работы, его непосредственной работы. Во всяком случае, я бы знал…

– Может быть, это та самая женщина, которая была в машине и которая погибла… Кстати, ее так никто и не опознал?

– Нет.

– Похоронили?

– Можно сказать. Абонировали ячейку в холодильнике морга. Дело касается нашего коллеги, мало ли… Ладно, нет так нет. Я пошел. Спокойной ночи. Приеду завтра утром, а ты закрывайся на все замки. Ты теперь у нас ценный работник. Спи спокойно. Как говорится, на новом месте приснись жених невесте…

Лапицкий ушел, а я еще несколько минут постояла у двери, прислушиваясь к его затихающим шагам на ступеньках лестницы.

Ева, Ева…

Нет, это имя в пирамиде, окруженное жуками-скарабеями, ни о чем не говорило мне… Звучит претенциозно и не слишком подходит для нашего прохладного климата. Никогда не назвала бы так свою дочь, черт возьми…

…Я осталась одна. Наконец-то одна. Кастрюля с остатками жаркого и разворошенные салаты – не в счет. И только теперь я поняла, что страшно хочу есть. Вернувшись на кухню, я первым делом повторила подвиг капитана Лапицкого – залезла руками в кастрюлю и вытащила оставшиеся куски мяса. Удивительно вкусно, капитан не соврал, мне бы никогда так не приготовить. Доев мясо, я, так же как и он, облизала пальцы и в голос засмеялась: вот ты и дома.

Но дом еще нужно было осмотреть. Лапицкий не дал мне это сделать по-настоящему. Налив в стакан водки, я отправилась в путешествие по квартире. Две комнаты, небольшие, но уютные, окна в тихий двор, мебели немного, но вся добротная: стенка, два кресла, диван, маленький магнитофон на столике, видеодвойка, чтобы я не скучала долгими зимними вечерами. Никаких кассет не было, только в магнитофоне сиротливо стоял Ив Монтан – Виталик умел навязывать свои вкусы. Монтан так Монтан, я нажала кнопку и продолжила знакомство с квартирой уже под музыкальное сопровождение. В спальне не было ничего, кроме широкой кровати, застеленной свежим бельем, и я почувствовала угрызения совести: зря я так напустилась на шофера.

Больше всего мне понравилась ванна с зеркалом во всю стену. Я разделась догола и принялась критически осматривать себя: с фигурой вроде бы все в порядке, нужно только немного подкачать пресс, и тогда вполне можно произвести фурор на нудистском пляже ближнего Подмосковья. А если еще и облачиться в эротическое бикини, то можно завоевать и Багамы. С лицом дело обстояло хуже, нужно признать. Неухоженно, запущено до крайности, в твоем возрасте, Анна, нужно следить за лицом, как за молодым мужем, и лучше всего нанять для этого профессионального детектива.

Кстати, а в каком ты возрасте?

Подумав немного, я остановилась на двадцати семи. Давать себе меньше мне не хотелось, а цифра двадцать семь меня вполне устраивала. Ее еще не нужно скрывать, и в то же время она придает всем страстям осознанную зрелость. Да и что-то в самой глубине души подталкивало меня именно к этой цифре. Эрик и Фигаро моложе, Лапицкий чуть старше, а я нахожусь в блаженной полосе золотого сечения. В двадцать семь лет уже знают толк в самом изощренном сексе, но могут имитировать провинциальную застенчивость. Когда женщина в двадцать семь лет говорит мужчине: «Мне никогда ни с кем не было так хорошо, как с тобой», ее слова звучат более весомо, чем в двадцать два, и более правдоподобно, чем в сорок четыре… А в то, что мне предстоит говорить подобные слова по разным поводам, я верила свято: Лапицкий наверняка будет использовать меня в качестве дорогой подстилки ручной работы. Интересно, какова я в сексе? Мне еще не представлялось случая испытать себя на этом полигоне. Надеюсь, я не фригидна и не страдаю ни садомазохистскими комплексами, ни склонностью к брутальной групповухе. Хотя от меня можно ожидать чего угодно.

Признайся, тебе нравится, что от тебя можно ожидать чего угодно, сказала я себе и улыбнулась своему отражению.

Наскоро вымывшись и вытянувшись на свежем белье, я провалилась в свой обычный блаженный сон без сновидений. Ни убитый Фигаро, ни убитый Кожинов, ни убитый охранник, ни убитая горем Марго больше не волновали меня.

…Звонок Лапицкого разбудил меня поздним утром. Под его настойчивую трель я несколько минут лежала в кровати, восстанавливая события прошедшей ночи и приходя в себя. Нужно вставать, этот звонок поднимет и мертвого.

– Который час? – спросила я, позевывая и впуская капитана в дом.

– Половина двенадцатого, вставай, царство Божие проспишь.

– Если учесть, что я легла на рассвете, а моя аристократическая натура…

– О какой аристократической натуре ты говоришь? Посмотри на себя в зеркало!

– Уже посмотрела. И осталась почти довольна. Несколько штрихов, и я буду девочка что надо.

– Не сомневаюсь. Кстати, я и принес их тебе, эти несколько штрихов.

Не снимая ботинок, капитан прошел на кухню и вывалил на не убранный с вечера стол две увесистые пачки денег.

– Как и было обещано, – прокомментировал свои действия он, – на экипировку, а также шпильки и булавки. Средства подотчетные, напишешь список и приложишь чеки. Все понятно?

– Господи, какая ментовская приземленность, – развеселилась я.

– Не ментовская, не ментовская. Не смей называть меня ментом, – капитан внезапно вспылил.

– Извини, – лучше не заводить его с утра, трезво подумала я, – беру свои слова назад.

– Не вздумай потратить бабки на карамель и пирожные. Тебе нужно быть в форме…

– ..а также пресс подкачать. Сама знаю, – я укоризненно посмотрела на Лапицкого, он сразу сник и извинительно хмыкнул.

– Ну, тогда побежал. Заеду вечером, посмотрю, чего ты накупила.

– В котором часу?

– Это важно? Ты уже назначаешь аудиенции?

– Это важно. Я должна быть во всеоружии.

– Для чего?

– Чтобы попытаться соблазнить тебя, если получится. Как тебе такая идея?

– Никак. Но можешь попытаться, хотя предупреждаю – ничего не выйдет.

– Почему? Ты не любишь женщин? Или твоей единственной мечтой была киношная Марго в ранней юности и погибший майор Марилов в ранней зрелости?

Кажется, я перегнула палку, Лапицкий ударил – в который раз! – меня по щеке.

– Не зарывайся, девочка! – яростно прошептал он. – И укороти язык. Упражняться в остроумии будешь на тех людях, которых я тебе укажу. Ты поняла?