Впрочем, для большинства летчиков дальше подобного служения своему гражданскому долгу дело не заходило.

Изменить настроение пилотов была и другая причина. Организация Объединенных Наций потребовала от Саддама Хуссейна вывода иракских войск из Кувейта до 16 января. Багдад по-прежнему отделывался вызывающими декларациями. Впервые стало очевидным, что дело идет к настоящей войне. Тренировочные полеты стали насущной необходимостью.

По каким-то причинам 15 декабря в Вене было очень тепло, не по-зимнему ярко светило солнце. В обеденный перерыв фрейлейн Харденберг, как обычно, покинула здание банка и неожиданно для самой себя решила не ходить в привычное кафе, а вместо ленча купить несколько бутербродов в городском парке, в нескольких кварталах от Балгассе.

Здесь она обычно проводила обеденные перерывы летом и в начале осени и для этого брала бутерброды из дома. А 15 декабря она не запаслась ничем.

Тем не менее, бросив взгляд на голубое небо над Францисканерплатц, фрейлейн Харденберг, одетая в опрятное твидовое пальто, решила, что если природа дарит ей, хотя бы на один день, частичку Altweibersommer – венского бабьего лета, грешно не воспользоваться такой возможностью и не посидеть в парке.

У фрейлейн Харденберг была особая причина любить этот небольшой парк за Рингом. В одном из его уголков размещался салон Хюбнера – ресторан со стеклянными стенами, напоминавший ей небольшую консерваторию. Здесь в обеденное время маленький оркестр играл мелодии Штрауса – самого венского из композиторов.

Те, кому обед в ресторане был не по карману, могли сидеть в парке по соседству и бесплатно наслаждаться музыкой. К тому же в центре парка под каменным сводом стояло изваяние самого великого Иоганна.

Эдит Харденберг купила бутерброды в ближайшем баре, села на свободную скамейку, согретую солнечными лучами, и лениво жевала, прислушиваясь к мелодиям вальса.

– Прошу прощения, – произнес по-немецки незнакомый низкий голос.

Фрейлейн Харденберг вздрогнула. Больше всего на свете она терпеть не могла, когда к ней обращались незнакомцы. Она недовольно покосилась на нахала, осмелившегося нарушить ее уединение.

Это был темноволосый молодой мужчина с добрыми карими глазами. По-немецки он говорил с акцентом. Эдит уже была готова проявить свою обычную твердость и снова отвернуться, но в этот момент заметила, что молодой человек держит в руке иллюстрированную брошюру и показывает на какое-то слово. Эдит машинально бросила взгляд на брошюру. Это оказалась иллюстрированная программка к опере «Волшебная флейта».

– Пожалуйста, вот это слово, оно не немецкое, нет?

Пальцем он показывал на слово «либретто». Конечно, ей следовало не отвечать, просто встать и уйти. Она начала заворачивать недоеденные бутерброды.

– Нет, – коротко ответила фрейлейн Харденберг. – Итальянское.

– Ах так, – извиняющимся тоном отозвался молодой человек. – Я изучаю немецкий, но совершенно не знаю итальянского. Это значит музыка, да?

– Нет, – ответила Эдит. – Это значит текст, слова.

– Спасибо, – искренне сказал молодой человек. – Трудно понимать венскую оперу, но мне она очень нравится.

Пальцы Эдит сначала замедлили движения, потом совсем перестали заворачивать оставшиеся бутерброды.

– Знаете, действие оперы происходит в Египте, – объяснил молодой человек.

Ну не глупо ли рассказывать это ей, которая наизусть знала каждое слово из «Die Zauberflote».

– Да, в Египте, – подтвердила она.

Дело уже зашло слишком далеко, подумала фрейлейн Харденберг. Кем бы он ни был, этот юноша, он ужасно нахален. Она чуть было не разговорилась. Сама мысль о чем-либо подобном была ей противна.

– Так же, как и в «Аиде», – заметил молодой человек, возвращаясь к изучению своей программки. – Мне нравится Верди, но, кажется, я все же предпочитаю Моцарта.

Бутерброды были уже завернуты, Эдит осталось только встать и уйти. Она повернулась к молодому человеку, а тот именно в этот момент поднял глаза и улыбнулся очень застенчивой, почти умоляющей улыбкой. На Эдит с собачьей преданностью смотрели карие глаза с такими ресницами, за которые любая фотомодель отдала бы полжизни.

– Тут не о чем говорить, – сказала она. – Моцарт – король всех композиторов.

Молодой человек улыбнулся чуть шире, сверкнув ровными белыми зубами.

– Когда-то он жил в Вене. Может быть, сидел здесь, вот на этой скамейке и сочинял музыку.

– Этого не могло быть, – возразила Эдит. – Тогда этой скамейки не существовало.

Она встала и отвернулась. Молодой человек тоже встал и отвесил по-венски короткий поклон.

– Прошу прощения за то, что помешал вам, фрейлейн. Но я весьма благодарен вам за помощь.

Эдит Харденберг пошла из парка, снова к своему рабочему столу, чтобы закончить ленч там. Она была ужасно сердита на себя. Сейчас разговоры с незнакомыми молодыми людьми в парке, а дальше что? С другой стороны, это всего лишь студент-иностранец, который искренне хочет узнать побольше о венской опере. Ничего плохого в этом нет. Но хорошенького понемножку. Эдит прошла мимо афишы. Ну конечно, через три дня в венской опере будет «Волшебная флейта». Кто знает, может быть, посещение оперы входило в программу обучения молодого человека.

Несмотря на страстную увлеченность классической музыкой, Эдит Харденберг ни разу не была в венском Opernhaus. Конечно, она заходила в здание днем, когда оно было открыто для всех, но билет в партер всегда оставался для нее несбыточной мечтой.

Дело было даже не только в непомерно высокой цене. Абонементы в оперу передаются из поколения в поколение, они доступны лишь очень богатым. Иногда билеты можно было достать по знакомству, а нужных знакомств у Эдит тоже не было. Впрочем, даже обычный разовый билет был ей не по средствам. Она вздохнула и вернулась на рабочее место.

Теплая погода продержалась всего лишь день, потом снова похолодало, небо затянули серые тучи. Эдит стала обедать в своем обычном кафе, всегда за одним и тем же столиком. Она была очень аккуратной женщиной, а во многом даже рабой собственных привычек.

На третий день после визита в парк она в обычное время, минута в минуту, села за свой столик и краешком глаза заметила, что соседний столик тоже занят. Там лежали два-три учебника – ей и в голову не пришло прочесть названия, – а рядом стоял недопитый стакан воды.

Не успела Эдит заказать свое обычное дежурное блюдо, как к соседнему столику вернулся владелец учебников. Он сел, потом осмотрелся и, узнав Эдит, издал возглас удивления.

– О, здравствуйте, мы снова встретились, – сказал он.

Эдит недовольно сжала губы. Подошла официантка и поставила на стол заказанное блюдо. Эдит оказалась в ловушке. А молодой человек никак не мог угомониться.

– Вы знаете, я закончил с программой. Надеюсь, теперь я понял все.

Эдит кивнула и осторожно принялась за еду.

– Отлично. Вы здесь учитесь?

Зачем она задала этот вопрос? Что за бес вселился в нее? Но кругом стоял обычный ресторанный гомон. Что тебя тревожит, Эдит? Что плохого в вежливом разговоре, хотя бы и с иностранным студентом? Интересно, что сказал бы repp Гемютлих? Он, конечно, не одобрил бы.

Смуглый молодой человек радостно улыбнулся.

– Да. Я изучаю технику. В техническом университете. Когда получу диплом, я вернусь домой и буду помогать развитию моей страны. Простите, я не представился, меня зовут Карим.

– Фрейлейн Харденберг, – строго сказала Эдит. – Откуда вы приехали, герр Карим?

– Из Иордании.

О Боже милосердный, только араба ей и не хватало. Что ж, в техническом университете, что в двух кварталах отсюда, за Кертнер-рингом, должно быть, много арабов. Большей частью это были ужасные люди, уличные торговцы, они продавали ковры и газеты в открытых кафе и не хотели уходить, даже когда их прогоняли. Этот молодой человек казался вполне респектабельным. Может быть, из хорошей семьи. Но все же… араб. Эдит закончила ленч и жестом попросила счет. Пора оставить этого молодого человека, хоть и исключительно вежливого. Для араба.