Кемаль знал, что Лейла ненавидит его, и поэтому ему доставляло особенно большое удовольствие оскорблять ее похотливыми взглядами, в то же время не произнося ни одного оскорбительного слова.

Лейла как-то пожаловалась Кадири на наглость его телохранителя, но генерал только рассмеялся. Его взбесило бы одно подозрение, что другой мужчина осмелился возжелать Лейлу, однако Кемалю прощалось многое, потому что Кемаль спас генерала в сражении с иранцами в болотах Фао. Генерал был уверен, что, если понадобится, Кемаль отдаст и жизнь за своего хозяина.

Телохранитель захлопнул дверцу «мерседеса» и зашагал рядом с Лейлой по улице Шурья.

Этот район называли Аджид-аль-Насара, площадью Христиан. На другом берегу реки возвышался собор святого Георгия, построенный для своих служб британскими протестантами. Но в Ираке существовали и три собственные христианские секты, которые охватывали около семи процентов населения.

Крупнейшей из этих сект является ассирийская или сирийская, собор которой находится на площади Христиан, рядом с улицей Шурджа. В миле от него, в другом лабиринте узких улочек и переулков, который существует уже сотни лет и называется Камн-аль-Арман, то есть старым армянским кварталом, стоит армянская церковь.

Бок о бок с сирийским собором был воздвигнут храм самой малочисленной секты христиан-халдеев, собор святого Иосифа. Если обряды сирийской секты напоминают обряды греческой православной церкви, то халдейская вера – это ветвь католической религии.

В то время самым известным из иракских христиан-халдеев был министр иностранных дел Тарик Азиз, хотя его собачья преданность Саддаму Хуссейну и верность политике геноцида скорее свидетельствовала о том, что мистер Азиз своеобразно трактовал учение Христа. Лейла Аль-Хилла тоже родилась в халдейской семье и теперь не без выгоды использовала христианский храм.

Странная пара дошла до кованых железных ворот; мощеный булыжником дворик отделял ворота от сводчатого входа в халдейский храм. Кемаль остановился. Мусульманин не мог войти в эти ворота. Лейла кивнула телохранителю и прошла во дворик. Кемаль видел, как в лавке у входа в храм она купила маленькую свечку, натянула на голову черный кружевной платок и исчезла в насыщенной испарениями ладана темноте церкви.

Телохранитель пожал плечами, неторопливо отошел на несколько метров, купил банку кока-колы и нашел место, где можно было присесть, не теряя из виду входа в храм. Он удивлялся, почему хозяин допускал такую глупость. Генерал обещал Кемалю, что, как только эта проститутка ему надоест, он отдаст ее своему телохранителю, а потом выгонит. В предвкушении приятной перспективы Кемаль довольно хмыкнул, и по его подбородку побежала струйка кока-колы.

Оказавшись в храме, Лейла остановилась, зажгла свою свечу от одной из сотен других, что горели возле входа, потом смиренно опустила голову и направилась к исповедальням на другом конце нефа. Не обратив на нее внимания, мимо прошел священник в черной рясе.

Лейла всегда выбирала одну и ту же исповедальню. Она вошла в нее в точно назначенное время, обогнав какую-то женщину в черном платье, которая тоже искала священника, чтобы поведать ему о своих грехах – вероятно, куда менее тяжких, чем грехи той молодой женщины, что едва ли не оттолкнула ее, торопясь первой занять место в исповедальне.

Лейла прикрыла за собой дверь, повернулась и села на место кающейся грешницы. Справа от нее была резная решетка. Из-за решетки донесся шорох. Он должен быть там; в назначенное время он всегда был на месте.

Интересно, кто он такой, недоумевала Лейла. Почему он так щедро платит за ту информацию, которую она ему приносит? Не иностранец, для этого его арабский был слишком хорош; он говорил, как человек, родившийся и выросший в Багдаде. А платил он хорошо, очень хорошо.

– Лейла? – услышала она низкий голос.

Лейла всегда должна была приходить позже него и уходить первой. Он предупредил, чтобы она не болталась у двери храма в надежде увидеть его. Впрочем, это было невозможно в любом случае, ведь Кемаль следил за каждым ее шагом. Если этот олух заметит что-то подозрительное, то сразу же доложит хозяину. Тогда за ее жизнь никто не даст и ломаного медяка.

– Пожалуйста, назовитесь.

– Отец, я согрешила в плотских утехах и не заслуживаю отпущения грехов.

Эту фразу придумал он; действительно, кто еще скажет подобное?

– Что ты принесла?

Она сунула руку между ног, оттянула панталоны и вытащила фальшивый тампон, которыми он снабдил ее несколько дней назад. Открыв тампон с одного конца, она извлекла рулончик бумаги не толще карандаша и передала его через решетку.

– Подожди.

Шелестя тончайшей бумагой, он опытным взглядом пробежал ее записку – подробный рассказ о спорах на состоявшемся день назад заседании совета, проходившем под председательством самого Саддама Хуссейна, и о принятых там решениях. На этом совещании был и генерал Абдуллах Кадири.

– Хорошо, Лейла, очень хорошо.

Сегодня он заплатил швейцарскими франками, банкнотами очень крупного достоинства, просунув их через решетку. Она спрятала их там же, где хранила отданное ему сообщение; большинство мусульман-мужчин считали это место в определенные периоды жизни женщины нечистым. Найти там деньги может только врач или кошмарный Амн-аль-Амм.

– Сколько мне еще работать? – спросила она через решетку.

– Теперь недолго. Приближается война. К концу войны раис будет свергнут. Власть возьмут другие, в том числе и я. Тогда, Лейла, ты будешь вознаграждена по заслугам. Будь спокойна, делай свое дело и наберись терпения.

Лейла улыбнулась. Вознаграждена по заслугам. Это значит – деньги, много денег, достаточно, чтобы уехать далеко-далеко и жить в богатстве до конца своих дней.

– Теперь иди.

Лейла встала и вышла из исповедальни. Пожилая женщина в черном платье нашла другого священника. Лейла пересекла неф и вышла во дворик. Эта скотина Кемаль сидел за стальными воротами, сжимая в огромном кулаке банку и обливаясь потом на солнцепеке. Хорошо, пусть попотеет. Он бы еще не так вспотел, если бы узнал…

Не оглянувшись на телохранителя, Лейла повернула на улицу Шурджа и прямо через базарную толчею направилась к ждавшему ее «мерседесу». Взбешенный Кемаль поковылял за ней. Лейле и в голову не пришло обратить внимание на бедного феллаха, толкавшего перед собой велосипед с открытой корзиной на багажнике, а тот не заметил Лейлу. Феллах отправился на рынок, чтобы выполнить поручение кухарки, служившей в том же доме, что и он, а кухарка наказала ему купить мускатных орехов, кориандра и шафрана.

Оставшись один, мужчина в черной рясе священника-халдея выждал в исповедальне несколько минут, когда его агент уже наверняка должен был быть на улице. Чрезвычайно маловероятно, чтобы она узнала его, но в этой опасной игре нельзя было пренебрегать даже самой малостью.

Мужчина говорил с Лейлой вполне серьезно. Война неотвратимо приближалась. Даже отставка лондонской Железной леди ничего не изменит. Американцы закусили удила и не собирались отступать.

Если только тот идиот, что сидит во дворце на берегу реки возле моста Тамуз, все не испортит, решив вывести свою армию из Кувейта. К счастью, в него, кажется, вселился бес самоуничтожения. Американцы легко выиграют войну, потом придут в Багдад и доведут дело до конца. Не могут же они освободить Кувейт и на этом остановиться? Трудно представить, чтобы такая могучая нация была настолько глупа.

Когда они придут, им нужно будет создавать новое правительство. Американцы, естественно, предпочтут иметь дело с тем, кто хорошо говорит по-английски, кто понимает их образ жизни, ход их мыслей и их менталитет, кто будет говорить то, что им понравится. Они наверняка остановят свой выбор на таком человеке.

Тогда пригодится и его образование, и его космополитизм, которые так мешали ему в Багдаде. Сейчас его не допускали на совещания самого высокого уровня, не посвящали в секретнейшие решения раиса – и все лишь потому, что он не был ни полуграмотным выходцем из племени аль-тикрити, ни давнишним фанатиком баасистской партии, ни сводным братом Саддама.