Безудержное потребительство не только ослепляет человека, не давая возможности различать оригинал и копию, важное и второстепенное. Оно также определяет «одномерный» характер человека, массифицирует его, лишает рефлексии и всякой критической способности. Поэтому все для него становится одинаковым и одноразовым. В контексте, например, музыкальной продукции, современный massmen, следуя за модой, стремится «идти в ногу со временем», но своевременность этой ходьбы мнимая. Его уже не прельщает та музыка, которую он слушал, например, три года назад; более интересной становится то, что на пике популярности сейчас, потому что это слушают ВСЕ. Музыкальные группы появляются и исчезают подобно грибам после обильного дождя, но они бывают совершенно не отличимыми друг от друга ни принципиальной новизной своих «творений», ни исполнительским профессионализмом (если говорить о распространенном феномене попсы), но потребитель пытается их различать по критерию «достойно уважения — недостойно уважения», хотя на самом деле критерий чисто исторический: «вчера-сегодня». То, что появилось сегодня — интересно, а то, что было вчера — устарело. Скорее даже, этот критерий следует назвать не историческим, а хронологическим или анти-историческим, поскольку история исчезает; с гегемонией китч-культуры приходит конец истории.
С. Брандт писал:
«Известно испокон веков:
Новинка — слабость дураков.
Но и новинка старой станет —
И вот уже другая манит».
Устаревает все, так как мир стал одноразовым. Теперь уже одноразовыми являются не только бумажные стаканчики, но и произведения искусства. Забыт тот факт, что гениальные творения не устаревают никогда. Теперь все гениально, но лишь на один день. Конечно, во многом это связано с инновационными тенденциями «третьей волны», за которыми человек отчаянно старается успевать, однако если в области техники (компьютеры, телефоны и т. д.) действительно происходят инновации, то в области искусства имеют место в первую очередь псевдоинновации, олицетворением которых выступает мода. То, что не способно устареть, признается устаревшим и несовременным, понятие «классика» десакрализуется. В культ входят хэппенинги и инсталляции «здесь и сейчас», где фигурируют произведения, на создание коих уходит крайне непродолжительное время, в отличие от продуктов художников, музыкантов и писателей прошлых времен, которые могли чуть ли не всю жизнь работать над творением, в отличие от монументальных архитектурных сооружений, возведенных на века. Однодневки-хэппенинги, которые исчезнут сразу после закрытия выставки, противопоставляются долговечным, переживающим своих создателей произведениям искусства, приобретают статус актуальности и современности. Длительная работа над произведением не приветствуется, поскольку потребительская культура способна навесить ярлык «старье» на продукт прежде, чем процесс его создания будет завершен. То что раньше приносило вековую славу и связанную с ней дорогу в символическое бессмертие, сегодня не актуально. Вместо славы теперь приобретается известность — краткосрочная, быстротекущая, укладывающаяся в слова Э. Уорхолла о времени, когда каждый получит свои 15 минут известности. Те, кто заслуженно способен претендовать на славу, кто отдал творческому процессу долгие годы, отодвигаются на второй план и уступают дорогу попсовым исполнителям, авторам бульварных романов, фотомоделям, диджеям и т. д. Годы усердного труда — ничто по сравнению с частыми появлениями в ток-шоу, на VIP-вечеринках и окруженных журналистами элитарных тусовках. Долгий труд просто вне конкуренции.
«Who wants yesterdays papers, who wants yesterdays girls» («кому нужны вчерашние газеты, кому нужны вчерашние девушки»), — пели когда-то Роллинг Стоунз. Эти строки известной песни послужили своеобразным лозунгом для зародившегося на западе, а в последние десятилетия появившегося в России так называемого движения «pickup». Pickup — это система соблазнения, основой которого выступают техники нейро-лингвистического программирования. Главными принципами данной технологии (или даже образа жизни) выступают: 1) соблазнить как можно больше девушек, 2) максимально сократить временной интервал между знакомством и сексом. То есть длительные и глубокие отношения не предполагаются, и на их место ставится просто сексуальное желание, реализация которого находит свое применение в мастерском овладении разнообразивши техниками соблазнения[10]; секс освобождается от последствий воспроизводства и превращается в предмет коллекционирования. Даже проводятся всякие дорогостоящие тренинговые курсы и учебные программы, направленные на овладение этими навыками. Мы не имеем ничего против нейро-лингвистического программирования как оригинальной и достаточно эффективной системы коммуникации и психотерапии. На эту технологию повесили ярлык манипуляции, но легитимность этого ярлыка обоснована настолько, насколько можно было бы обвинять укравшего у богов огонь Прометея в изобретении костров инквизиции или насколько можно было бы укорять нейрофизиолога И. Павлова в создании массированного роботизированного человека, руководствующегося только внешними стимулами. Но pickup как определенный контекст, в котором нашли применение методы нейро-лингвистического программирования, заслуживает критического рассмотрения, так как он является одним из примеров современного общества потребления, где вместо любви культивируется секс, где вместо глубины (качество) отношений культивируется их количество (чем больше соблазню, тем лучше) — промискуитет поверхностного насыщения. Секс тоже стал предметом потребления. В этом смысле весьма показателен клип группы Iron Maiden на песню «Wasted love», где герой, тело которого испещрено татуировками-именами некогда соблазненных девиц, мучается от духовной пустоты. Характер «одноразовости» приобретают не только вещи и произведения искусства, но также люди и отношения. Поведенческое поддержание «одноразовости» делает мир быстротечным, а быстротечность мира стимулирует склонность людей к «одноразовости». Причина и следствие тесно переплетаются.
Безудержность потребительства — это эрзац подлинной субъектности, это вариант психологической защиты, компенсирующей внутреннюю пустоту внешними предметами потребления. Культура потребления — погоня за практически ненужными вещами, которая становится смыслом жизни, за бесполезным гламуром — дешевыми блестками и улыбками металлокерамики. Человек уже перестает задумываться о смысле жизни, о цели своего существования, то есть, по замечанию Л. Далакишвили, культура, «назначенная» для придания смысла человеческому бытию, приостановлена в своем действии или даже выключена[11]. На ее место пришла другая культура, основанная на вещизме и информационном хаосе.
Вещи покупаются и выбрасываются для того, чтобы их заменили другие вещи — их более усовершенствованные эквиваленты. И этот процесс забвения старого и блиц-возникновения нового, которое моментально сменяется другим новым, происходит циклически. Он превращается в рециркуляцию (не только гаджетов, но и продуктов искусства), в последовательность маленьких рождений и смертей, как бы отменяющую большую смерть, откладывающую ее на завтра, после чего снова на завтра и так далее, как в той шутке, когда бюрократ говорит «я же вам постоянно велю прийти завтра, а вы каждый день приходите сегодня». В этом откладывании смерти нет ничего мистического и трансцендентного, оно не имеет ничего общего с направленным на спасение религиозным сознанием.
Если сегодня мы покупаем компьютер, то через пару лет в связи с совершенствованием технологий он неизбежно устаревает, и потребитель выбрасывает еще не исчерпавшую полезности вещь. Поэтому смысл тенденций консьюмеризма (в первую очередь рекламы) — сделать нас недовольными тем, что мы уже имеем, чтобы подтолкнуть к большему потребительству, пробудить в нас некое архаическое, регрессивное недовольство, близкое скорее к детскому капризу, чем к логическому зрелому решению. Люди в момент «не-обладания» товаром ощущают себя ущербными и неполноценными, что указывает на их зависимость от моды, дизайна и вообще культуры потребительства; о какой же тогда свободе говорят рекламщики и прочие глашатаи потребления? Общество потребления — это общество соблазна постоянной нехваткой, стимулирующей бесконечность покупок, которая, в свою очередь, стимулирует потребителя поддерживать инициируемую производителями гонку за прибылями. На первый взгляд все потребности человека должны удовлетворяться; по крайней мере он сам должен думать, будто его потребности удовлетворены. Однако вместе с их удовлетворением неизменно приходит новый голод, так как немедленное удовлетворение вспыхнувшей потребительской одержимости недолговечно; удовольствие призвано в конечном счете приводить к разочарованию, а последнее «лечится» с помощью погружения в еще большее удовольствие. Причем для «экономического роста» необходимо, чтобы удовлетворение потребительского желание было быстрым и как можно более краткосрочным (потребил — переключился) и сразу же возникала переакцентация внимания на другое желание, требующее безотлагательного удовлетворения. Передышка тут неуместна. Вместо нее требуются все новые искушения, череда искушений и соблазнов, поддерживающая потребителей в возбужденном состоянии, а их образ жизни — в состоянии consumer travelling, то есть бесконечного потребительского путешествия, процесса ради процесса. Процесс не должен застаиваться, вставать на тормоза, а потребитель призван превращаться в ребенка, которому в силу его возрастных особенностей хочется всего и сразу и который рутине и ожиданию предпочитает непоседливость и быструю скорость переключения. Таким образом, желание ведет не к удовлетворению, а к производству желания; консьюмеризм — это тенденция, конституирующая желание желать. Потребитель при этом не чувствует принуждения и давления по отношению к себе; он скорее считает, что все его коммерческие действия — результат собственного выбора и свободного волеизъявления. Консьюмер — раб желаний, пределов желаниям не существует, желания доставляют мучения, удовлетворение желаний приносит (краткосрочное) удовольствие, желания культивируются искушением, за удовлетворение желания человек готов платить, человек заражается желаниями от других[12]. Стиль потребительской жизни формирует соответствующие потребности, и вместе с тем он поддерживается потребительскими решениями, воплощенными в поведении.
