А Глафира купила журнал «Живописец», в котором были опубликованы «Стихи благородным девицам первого возраста в Новодевичьем Воскресенском монастыре воспитываемым». Вот один из куплетов сих виршей:

Глафира плакала от умиления.

И хватит про Глафиру. Со временем она появится на страницах нашего повествования, а пока мы переходим к серьезной, не девичьего ума, части. Как говорится, акт второй, сцена первая. На подмостках появляются новые герои, очень далекие от судеб Глафиры Турлиной и сестры ее Варвары.

Вернемся несколько назад, поднимем тяжелый занавес и заглянем в святую святых государства Российского – в Зимний дворец, а также в Петергоф и Царское Село, словом туда, где протекает жизнь государыни нашей божественной Екатерины и сына ее Павла, русского Гамлета, как говорили в Европе.

Павел ненавидел мать. Когда она умерла и он, уже сорокачетырехлетний, вошел на престол, первое, что сделал, – издал закон о престолонаследии. С этим законом кончилось женское правление на русском троне. Теперь императору наследовал его старший сын. Вторым делом были похороны убитого отца. Павел приказал выкопать его из могилы в Невской лавре, чтобы похоронить с почестями там, где подобает лежать русским царям – в Петропавловском соборе. Кроме того, он намеревался короновать мертвого императора, поскольку это не успели сделать при его шестимесячном правлении.

Короновать труп – слыханное ли дело? Но еще ужаснее выглядела похоронная процессия, которая шла по Невскому проспекту за гробом. Во главе ее шел главный убийца Петра III – Алексей Орлов, уже дряхлый старик, которого силой привезли из Москвы в северную столицу и заставили выполнять унизительную роль. А что делать – шел, нес на бархатной подушке ордена убитого им императора. Петербург усмехался, гладя на это ужасное зрелище.

Екатерина начала писать свои «Записки» (жизнеописание) сразу, как заняла трон. Много раз она бросала свой труд и начинала снова: «Я родилась 21 апреля 1729 года в Штеттине…», но все написанное в «Записках» касается только многотрудной жизни будущей императрицы при дворе нелюбимой тетки Елизаветы. Да, она старается быть искренней, действительно тогда она была нужна России только для того, чтобы произвести на свет наследника, да, с ней безобразно обошлись после родов, бросили одну на мокрой подстилке, забыв перенести в чистые покои. И сына Павлушу забрали сразу же, чтобы потом очень дозированно позволять матери видеться с собственным сыном. Павла воспитывала Елизавета. И муж принцессы Екатерины был трудным человеком, а с ее слов – ужасным, ужасным… Он оскорблял ее, он имел некрасивых любовниц, он вообще состоял из одних нелепостей. Он пил, курил, он запретил русские поклоны при дворе и ввел французские приседания, он не любит Россию и в самое неподходящее время принимается «пиликать на скрипке». Может, и не сознавая этого, главную цель своих «Записок» Екатерина видела в том, чтобы объясниться (или оправдаться) за способ, которым она заняла трон. А что Павлушу не любила, так в этом Елизаветинский двор виноват.

Воспитателем цесаревича, шестилетнего Павла Петровича, Елизавета назначила Никиту Ивановича Панина. До этого Панин целые одиннадцать лет был послом в Швеции. Воспитатель наследника – это повышение, обер-гофмейстер престола – завидная должность при дворе. Наследником престола Павел прозывался и в правление отца, а при вступлении на престол матери слово «наследник» как-то стушевалось, исчезло из обихода. Не сразу, конечно, постепенно.

Гвардия посадила Екатерину на трон не потому, что как-то особенно ее любила. Просто всем хотелось избавиться от странного и непонятного государя. Петр III обидел гвардию, отнял у нее победу в Семилетней войне, вернув все завоевания Фридриху Прусскому. Но устраивая переворот, армия и вельможная знать, во всяком случае, многие из них, умные как всегда стоят в стороне, видели в лице Екатерины вовсе не императрицу, а регентшу при малолетнем сыне. Павел Петрович – «последняя капля русской крови» – так воспринимала его общественность. Были отчаянные люди, которые не боялись говорить: «Уже есть два свергнутых императора, один в Ропше под охраной, другой в Шлиссербурге в темнице. Не много ли?»

Примерно так же думал и Никита Иванович Панин, хотя и не говорил этого вслух. Она помог Екатерине занять престол, а далее все должно быть по закону. Законности Никита Иванович обучился в Швеции. Все при дворе знают, что Панин европейски образованный человек, он умен, деловит и дипломатичен. Последнее качество позволило Петербургу сохранить хорошие отношения со Швецией, которая с заключения Ништадского мира все рвалась воевать с Россией, дабы вернуть северные земли, завоеванные (а частично купленные) Петром I.

Знала это и Екатерина и очень скоро назначила Панина на серьезную должность. Он должен был временно замещать ушедшего в отпуск канцлера Воронцова, а именно возглавлять Иностранную коллегию. Временное часто становится постоянным. Панин возглавлял Иностранную коллегию двадцать лет. Кроме того, он руководил ведомством, которое разбирало политические преступления, а потому выполнял для императрицы самые деликатные получения. Таким было «Дело Хитрово», когда гвардейцы взбунтовались против брака Екатерины с фаворитом Григорием Орловым, и еще более опасное «Дело Мировича», несчастного гвардейца, вознамерившегося освободить и посадить на трон шлиссельбургского узника Ивана Антоновича.

Удивительно, кстати, это таинственное дело. Кто такой Мирович? Уж не дурак ли полный, что решил в одиночку вернуть трон Ивану VI? Правда, был друг – гвардейский офицер Ушаков, который готов был помогать Мировичу. Но друг утонул при странных обстоятельствах. К этому же времени относится тайный приказ Панина, написанный для охраны пленника. Не помню его дословно, но за смысл ручаюсь: «Буде кто вознамериться освободить пленника именуемого Безымянная персона, то первым убивать именно Персону, а уж затем разбираться с освободителями». Иван Антонович убит, Мирович схвачен – все по предписанию. На допросах Мирович никого не выдал и на плаху пошел один. Говорили, что он был спокоен, словно ждал, что в последнюю секунду огласят помилование. Не огласили.

Как мы видим, Панин готов был исполнить любую просьбу или приказ Екатерины, но иногда и своевольничал. Когда она вознамерилась выйти замуж за своего любовника Орлова, Панин ее не поддержал. Мало того, бросил походя фразу: «Императрица может делать что угодно, но госпожа Орлова никогда не станет императрицей России».

Слова эти достигли ушей Екатерины, и хоть она сама вскоре отказалась от брака с Орловым, высказывание Панина запомнила как дерзкие и своевольные.

Как ни был занят Никита Иванович, он продолжал исполнять должность воспитателя великого князя и не оставил надежды видеть Павла на русском троне. При этом он с охотой принялся помогать новой императрице. Екатерина говорила о новом принципе управления государством, и Панин создал проект. Это был дополненный и усовершенствованный принятый еще Петром III «Манифест о вольности дворянства». В новой редакции этот проект явно толковал о законности и конституционной монархии. Екатерина нашла Панинский проект дерзким. Какая еще конституция, какие новые законы, если она хочет быть полновластной правительницей России?

Но Екатерина, особенно на первых порах, не оскорбляла подчиненных прямым отказом. Даже выражение откровенного неудовольствия она не могла себе позволить. Императрица хотела всем нравиться. Тридцать четыре года, и при этом такая осторожность и предусмотрительность, более того – мудрость. Проект Панина был отставлен без шума. Екатерина подписала бумагу об усилении сената, а потом сама же надорвала собственную подпись – не будем пока усиливать Сенат, и так хорошо. Хитрец Разумовский подал прошение о признании за его родом наследования гетманства. Екатерина не ответила ни да, ни нет, а просто упразднила гетманство. Теперь Украиной управляла Малороссийская коллегия.