– Ваше величество, женщина, которую я взял в жены, – дочь государственного секретаря королевства и вдова сэра Филиппа Сидни...

– Я повторяю: она не для вас! Такой унизительный союз должен быть признан недействительным. Берли, нет ли у нас статута, запрещающего знати вступать в брак с простолюдинами?

– Нет, ваше величество, такого закона у нас нет, – тщательно подбирая слова, ответил Берли.

– Что ж, надо с этим разобраться. Пошлите кого-нибудь за леди Сидни...

– Леди Эссекс, – поправил ее Робин.

Пенелопа затаила дыхание. Королева прошипела невнятное проклятие, схватила со стола шкатулку из слоновой кости и швырнула ее в Робина, напоминавшего каменное изваяние. Шкатулка пролетела над его головой, едва его не задев.

– Это одно и то же, – произнесла она, скривив губы.

– Вы сказали это специально, чтобы спровоцировать меня...

– Ваше величество, это не так. Говорю об этом громко, хотя уже пострадал от справедливого гнева вашего величества.

– Значит, вы признаете, что мой гнев справедлив? – прищурилась королева.

– Ваше величество, я не вижу ничего плохого в том, что я женился. Мой грех в том, что я сделал это тайно и долго скрывал это от вашего величества. И я могу лишь просить ваше величество о милосердии.

– Обман – ваше самое сильное оружие, – ответила она. – Эссекс, я верила вам, осыпала вас своими милостями. Это ваша благодарность?

Он поднял голову и посмотрел на нее. Именно таким был его взгляд, когда, больше четырех лет назад, Лейстер впервые привез его во дворец. Пенелопе показалось, что в глазах у него стояли слезы.

Королева заметила придворных и, окинув всех взглядов, сказала:

– Хватит стоять и глазеть. Все свободны.

Не прошло и минуты, как придворные исчезли, оставив Робина наедине с королевой.

Пенелопа и Дороти направились к его апартаментам, самым роскошным во дворце. Его слуга Энтони Бэгот был занят печальными приготовлениями: он собирал то немногое, что могло понадобиться хозяину в тюрьме. Энтони не расставался с Робином с тех пор, как их вместе послали в Оксфорд. Им тогда было по десять лет. Женщины молча сидели и смотрели на этого преданного слугу, слишком расстроенные, чтобы разговаривать.

Робин вернулся через час. Он шел как лунатик, почти валясь с ног от нервного истощения. Упав в кресло, он закрыл глаза и сказал:

– Ты была права, Пенелопа. Так, как сегодня, не было еще никогда.

К приходу хозяина Энтони подогрел красное вино. Он налил его из кувшина в серебряный кубок, подал Робину:

– Выпейте вина, милорд. Это подкрепит ваши силы.

– Спасибо, Энтони. Ты всегда знаешь, что мне нужно. – Робин глотнул горячего вина и, немного оживившись, сказал сестрам: – Извините, что вам пришлось вынести этот ужас. Я, призванный вас защищать, втянул вас в эту катавасию.

– Не переживай за нас, Робин, – сказала Дороти. – Что будет с тобой? Она уже объявила свое решение?

Робин поставил кубок.

– Да. Она оставила мне мою официальную должность и приказала продолжать служить Англии. Но я больше не вхож к ее величеству. – Его голос дрожал. – Она напомнила мне о деньгах, которые я ей должен, и выразила желание, чтобы я погасил долг в ближайшее время. Мне запрещено жить вместе с женой, появляться с ней на людях или привозить ее ко двору.

– Запрещено жить с ней?! – воскликнули сестры.

– Скорее наоборот – ей со мной. Ей не разрешается появляться ни в Уонстеде, ни в Эссекс-Хаус. – Он едва заметно улыбнулся, впервые за все время. – Я не знаю, смогу ли я видеться с Франческой так же часто, как раньше.

Могло быть и хуже. У них с Франческой все будет по-прежнему, но ее наконец-то признают его женой. Всяческие ограничения не будут ее беспокоить до тех пор, пока она не разрешится от бремени.

Робин встал и подошел к столу.

– Энтони, ты мне понадобишься, чтобы доставить весточку моей супруге и заверить ее, что я в безопасности.

Он взял гусиное перо и стал его затачивать, говоря при этом:

– По крайней мере, я остаюсь рядом с ней.

– Да, это хорошо, – согласилась Пенелопа. – Это будет ей утешением.

– Утешением? Франческе? – Робин без выражения посмотрел на нее. – Да, наверное. Но я думал о ее величестве.

Сестры переглянулись, но ни одна из них не нашлась что ответить.

Франческа согласилась продолжать жить с матерью. Она не предъявляла на Робина никаких прав и лишь жалела, что доставила ему столько неудобств.

Королева больше не позволяла себе безумных вспышек ярости. Вместо этого она изводила Робина тем, что находила изъяны во всем, что он делал, придиралась к нему, унижала, отпускала грозные замечания. Робин терпел все эти муки со спокойным терпением, удивляя Пенелопу, которая раньше считала его на это неспособным. Наверное, он любит королеву сильнее, чем она думала, – или более честолюбив. А может быть, и то и другое. Во время выездов двора Робин исполнял обязанности конногвардейца, помогая королеве взобраться в седло или слезть с лошади. Он всегда проделывал это очень искусно, но теперь, когда он находился под гнетом немилости, его предупредительная почтительность стала особенно заметна.

Королева не осталась равнодушной к этому проявлению преданности. Ее злость ушла, и Робину изредка доставались то неожиданные слова благодарности, то улыбка. Будто по рассеянности она однажды позволила ему довести ее до своих покоев. Прошло время, и постепенно он восстановил свое положение. К концу ноября он снова был в милости. Хотя придворным и пора было уже привыкнуть к графу Эссекскому, они не могли поверить своим глазам. Брак с Франческой не разрушил его чары – он был все еще дорог королеве.

В январе Франческа разрешилась от бремени мальчиком. Роберт Деверо, виконт Герефордский – Пенелопа была рада, что после четырнадцатилетнего забвения, это имя вновь ожило. Робин продолжал вести странную, двойную жизнь, разрываясь между королевой и женой. По всей видимости, он и Франческа были очень счастливы. Франческа по-прежнему не могла появляться при дворе – по правде говоря, у нее не было большого желания делать это. Но королева больше не возражала против того, чтобы супруги жили вместе. Они поселились в своем особняке в Стренде, и в апреле Франческа снова забеременела.

Обе женщины приготовились к разлуке с человеком, которого они так по-разному любили. Королева разрешила Робину осуществить его самую заветную мечту. В июле английское воинство отплыло во Францию под командованием графа Эссекского, лорда-верховного главнокомандующего ее величества.

Часть пятая

ВТОРАЯ ЛЮБОВЬ

1592 год

– Я не заставлю тебя ждать, – сказал Робин Пенелопе.

Он писал. Они были в его кабинете в Эссекс-Хаус, где он выполнял всю канцелярскую работу. За последний год он сильно изменился и выглядел старше своих двадцати четырех, но и эффектнее, чем когда-либо. Черты его лица утончились, явственнее проступили скулы, вокруг глаз и рта появились первые морщины. Где бы он ни появлялся, все, независимо от возраста и ранга, были им очарованы.

За свою новообретенную зрелость он заплатил высокую цену. Французская кампания оказалась дорогостоящей неудачей.

Англичане храбро сражались, их лорд-главнокомандующий показал себя прирожденным лидером, но это не помогло изменить расстановку сил.

Робина преследовали несчастья и личного характера, и самое горькое из них коснулось Пенелопы – в сентябре, в стычке в окрестностях Руана, был убит Уолтер. Его гибель стала трагической потерей для всей семьи, но больше всего задела Робина, сильно любившего младшего брата.

Затем Робина свалила лихорадка, он едва выжил. В добавление к болезни и горю как раз в это время королева начала слать ему гневные письма, осуждающие его стиль ведения войны. Их недоброжелательный тон подорвал его веру в свои силы. В свое время Лейстер и Уолсингем предупреждали его – а Берли не уставал это повторять, – что, когда королева чем-то недовольна, она обрушивает свой гнев на первого попавшегося козла отпущения и верный монарху человек должен безропотно сносить его. Но Робина, который был, без сомнения, самым преданным ее подданным, осуждение королевы ранило гораздо сильнее, чем она могла себе представить. Несмотря на то, что они находились в прекрасных отношениях, он решил, что королева, будучи женщиной, не может быть справедливым судьей в военных делах. Он перестал прятаться в тени ее мудрости и начал думать собственной головой. Благодаря французской кампании его знали и любили в каждом уголке Англии. Робин поставил свою подпись и отложил перо.