Я занимала последнее кресло у камина, как и Ангоя, близко к огню. Бездумно смотрела на язычки пламени, ласково облизывающие поленья. Только пепел остаётся от таких ласк да зола.

Наконец не выдержал Агней.

Он длинно и грязно выругался, плюнул в огонь и сказал:

– Разбежались! Сейчас я начну вам душу изливать, ждите! Пойду в кабак, напьюсь свиньёй и поплачусь на плече у девушки, купленной на ночь! Привет!

И исчез, оставив после себя облачко искр и истратив в чувствах непропорционально много магии. Ушёл в миры, чтобы выполнить сказанное.

Так что ничего путного из этой затеи не вышло. И не должно было выйти. Если с детства учат быть во всеоружии, настороже, быть постоянно готовым дать отпор, вот так взять и раскрыть душу – ха! Особенно своим.

Действительно, проще, как Таку – голову под топор подставить. Открылся – стал уязвимым – сам себя ослабил – твоя слабость – сила другого. Проиграл. Выудить твою тайну из другой души совсем не трудно. И неоткрытость эту так просто не переломить, это в крови вместе с магией.

Агней недаром в миры унёсся, кабак подходящий искать. Заберётся сейчас в такую глушь, куда второй раз дороги найти не сможет, даже если и захочет. Останется в памяти случайной подружки сошедшим с небес полубогом. А в Тавлее так расслабляться нельзя – что знают двое, знает и свинья.

– Пойду, догоню его, – буркнул Кирон и тоже исчез, хоть и не так эмоционально.

– Давай, давай, – подбодрила его немного запоздало Ангоя. – Похоже, одной девушкой на двоих хотят обойтись, – мрачно пошутила она. – Ради экономии, ведь у всякой девушки два плеча. Ну, раз дела повернулись таким образом, пойдём и мы развлекаться, ага?

И мы пошли делать покупки – средство, привносящее в душу мир и покой не хуже других.

В лавочке гномов я купила серебряное блюдо с золотым яблоком, которое могло показывать миры и всяческие чудеса. У гномов своё волшебство. И подумала, что яблоки меня просто преследуют, но блюда с золотой грушей или каким другим фруктом-овощем не было. В соседнем заведении Ангоя приобрела новые шторы в спальню. По уверениям продавца, их узоры навевали приятные сны. Облегчили, в общем, душу…

И стали жить практически по-старому.

Лишь Таку теперь улыбался нам почти как живой с портрета в Башне Вчера…

Подложив под щёку локоть, я лежала, и видела перед собой белые башни Аль-Нилама.

А совсем уже незадолго до подъема, когда зашевелилась, начала растапливать остывшую за ночь печь дежурная, я внезапно подумала, что тавлейским созвездиям просто сказочно повезло.

Единственная сила, способная прижать нас к ногтю, вся из себя правильная, обходится малым, власти не требует, золото не гребёт, в женщинах не нуждается. Воистину безупречная. Бережёт нас от врагов где-то там, а мы бьёмся не на жизнь, а на смерть ради магии здесь.

И заскрёбся внутри вопрос: а может, это во мне вдруг прорезался дар истинной магии? Почему и отравить не смогли, почему здесь удалось огоньки вызвать? А вдруг всё дело в этом?

И что же получается, я должна стать такой правильной, как Кузен?! Меня уже не будут радовать ни тряпки, ни покупки? Я буду равнодушно относиться к праздникам и развлечениям? И на мужчин буду смотреть равнодушно, они станут лишь бесполыми братьями-товарищами?! Великое Солнце, ужас-то какой!!!

А может, я уже? Ведь власть меня никогда не волновала, – я слишком близко видела её изнанку. Тревожный признак, очень тревожный… А-а-а, может быть, я и в дежурные к Клину идти отказалась не в пику ему, а потому, что делить постель с кем-то мне уже не интересно?

Не-е-ет, не могут дела обстоять так печально, и Клин, сволочь мерзкая, если к нему присмотреться, очень ничего, если смотреть на него не как на надзирателя, надо посмотреть, надо понять, разобраться…

И только Клин с лежанки сполз и с ворчанием стал портянки накручивать, я принялась изучать его со всех сторон, прикидывая, а вот если бы он не был надзирателем, был бы постройнее, не с такой угрюмой мордой, с иным разговором, в другой одежде, вызвал бы он во мне хоть малейший интерес? Ну хоть искорку?… Хоть след от искорки?… Эх…

Мало того, что никакие превращения Клину бы не помогли, так ещё он заметил моё к нему внимание, перепугался и запустил в меня первым, что под руку попалось. А попался сапог его громадный. И грязный.

– А ну зенки отведи, ведьма тавлейская! – заорал он. – Ишь зыркает, тут тебе не твои эти, никакой заговор или заклятье не пройдёт, поняла?! Нету тут у нас никаких чар, накося, выкуси!

Сложил пальцы в кукиш и повертел. Издалека.

Настроение и без того мрачное, совсем на нет упало. К Лишаю даже присматриваться не стоит: на него глянешь, и блевать тянет.

Но всё похоже на то, что убились во мне всякие желания. Жуть.

Весь день в забое я терзалась своим открытием и к вечеру окончательно уверилась, что дела мои обстоят ещё хуже, чем показалось сначала: истинная магия в нужных размерах во мне не проснулась, а вот всё остальное уже исчезло, и мужчины мне больше не нужны, однозначно.

Хотя это нечестно: условием владения истинной магией всегда было отсутствие влечения к женщинам, вот с этим пунктом я согласна. А про мужчин уговора не было. И как я теперь такая безупречная жить-то буду? Тоска зелёная…

Вечером, скрючившись под одеялом, всё пыталась вызвать пламя на кончиках пальцев. Ничегошеньки не вышло, только вспотела от натуги.

– Привет, у меня плохие новости. Я тоже дракон, – заявила я сразу, заслышав голос Кузена. – Только маленький, больной и очень несчастный…

– Тяжёлое детство и неправильное питание, дражайшая кузина? – посочувствовал Кузен, сдерживая смех.

– Чего смеёшься?! – возмутилась я. – У человека горе!

– Так ты же теперь дракон, – поддел Кузен.

– Такой же дракон, как и ты, – уточнила я. – Похоже, во мне истинная магия завелась… Вот смотри сам. Я теперь равнодушна к мужчинам. И к власти. И у меня здесь руки на мгновение воспламенились, после того как я узнала, что Аль-Нилам к другому перейдёт. А отрава меня не берёт. Ы?

– Самый страшный пункт, как я понимаю, ты поставила первым? – уточнил Кузен.

– Да уж не последним! – огрызнулась я свирепо. – Тебе не понять, ты и не знал никогда влечения.

– Мне доступны иные радости, – спокойно объяснил Кузен. – Власть над магией, упоение от её обладания. Для Драконида лучшая женщина в мире – истинная магия. А наиболее полно раскрывается обладание истинной магией во время сражений.

– Аминь, – мрачно закончила я его слова выражением, бытующем в некоторых мирах.

– Не бойся, – опять послышалась улыбка в словах Кузена. – Все твои радости останутся при тебе. Перечисленных симптомов для истинной магии мало. И если она в тебе всё-таки есть – то лишь как то, что ты передашь своему сыну. Хоть владеют ею мужчины, но передаётся она по женской линии.

– Я всегда подозревала, что это просто болезнь, – пробурчала я. – Вроде проказы.

– Это счастье, – просто сказал Кузен.

– Это неправильное счастье! – возмутилась я.

– Почему? – удивился Кузен.

– Потому что кроме войны с приграничной нечистью у вас, истинных магов, и нет ничего! – запальчиво воскликнула я.

– Война – удел мага, – возразил Кузен.

– Но не одна война, должно ещё что-нибудь в жизни быть! – упёрлась я на своём.

– И ещё много чего есть. Вот, к примеру, одно из побочных занятий – попытки спасения заточённых кузин. Которые твердо решили сгнить на золотых рудниках.

– Которые ещё ничего не решили… – вздохнула я.

– Которые тратят время и силы на раздумья о судьбе вполне довольных своей участью Драконидов, вместо того, чтобы подумать о собственной жизни.

– У которых голова болит!

– Которые пользуются всяческими предлогами, чтобы не вести борьбу с болью.

– У которых нет способностей истинных магов сопротивляться боли!