Виктор Владимирович и Лаура Сергеевна, сосредоточено думая в одном направлении – о способах помощи внуку, так же символически синхронно и молча, параллельно, продвигаясь в своей чёрной и тяжёлой машине по Горьковскому шоссе, впервые стремились не к своему дачному дому, а в лес, на поиски бабы Яги.

Привычка страдать, воспитанная тысячелетиями и вошедшая в человечество столь глубоко, что генетическая память никак не хотела отдавать эту боль, каждый раз изыскивая новые методы защиты сознания от поиска новых путей разрешения проблем, упорно толкала размышления по пути трагического развития событий.

Казалось, им, заслуженно удачливым до сей поры, жизнь насмешливо подставила подножку, чтобы не расслаблялись. Мерещилось, что кто-то сверху зло улыбается, наблюдая из-за спины.

Жизнь потеряла разнообразие красок, природа входила своим пострадавшим от огня состоянием в резонанс с состоянием душ. Ощущение беды и безысходности слегка разбавлялось надеждой на чудо. Не доехав до дачного посёлка, подгоняемые интуицией и здравым смыслом, они бросили машину на обочине дороги в месте, по соображению Виктора Владимировича, наиболее приближенном к заветной поляне, и, не меняя городскую обувь на более удобную, целеустремлённо направились в лес. Отсутствие видимой, суетливой жизни в высохшей стихии создавало иллюзию пустоты и способствовало раскрытию глубочайших программ Духа. Для счастья обоих сейчас необходимо было здоровье ребёнка.

– Транслируй мысль о высокой стоимости желания, Ген!

– О, Мудрейший! Как возможно моё вмешательство без просьбы Тела? Может, стоит дождаться его и спросить?

– Хорошо. Я это сделаю сам.

Высокое, звонкое, пронзительное озарение коснулось страдающих душ. Осознание требуемой Высшими платы легко, как по маслу, вошло в обрабатываемую мозгом программу и втолкнуло на путь, являющий собой подтверждение истинной Сути.

Мысли о необходимости возмещения потраченных усилий на удовлетворение их надобностей Высшим влились в миропонимание, как само собой разумеющееся.

Хором удовлетворённо поставил одобрительную заметку на полях Книг Жизни обоих. Пометка та означала готовность платить по счетам. Мудрейшим известно однако, что именно это, порой, являет собой саму плату. Без колебаний и сожаления, так естественно, будто делала это регулярно, подобно каждодневному подвигу зрелого война, Лаура решила отдать свою жизнь. Мозг работал, как чёткий часовой механизм. Эмоций не было. Ничего более ценного Небесам предложить она не могла. Решимость погибнуть самой, во имя жизни близкого своего вписалась вполне гармонично в структуру неравнодушной Души.

Несколько позже Хором на Совете Старейшин по корректировке судеб успешно прошедших испытания людей добьётся для неё разрешения на долгую-долгую жизнь.

Подленько хихикающий сзади, левее и несколько ниже седьмого шейного позвонка, обиженно притихнет и призадумается, решая, как жить дальше. Виктор Владимирович, вдохнув полной грудью, вошёл в решительное, грозное и непримиримое, разрушительное поле, слившись с ним, осознал способность свою растереть в песок всё, что встанет на пути внука к выздоровленью.

Хором дал Мощь ментальным энергетическим полям человека, никак не влияя на их направление.

Задний левый спутник напрягся, как хищник, почувствовавший верную скорую жертву.

– Может быть, съездить домой, в деревню?

Евдокия смотрела на мать, ожидая от неё разрешения своих сомнений: понимание, что пора посетить мужа и дом, переключиться на другой ритм жизни, шло в разрез с требованием сердца, желавшего задержаться в лесу. Надеясь, что реакция Рубины поможет сделать выбор, утомленная переходным процессом души от самозабвенного служения Идее Слияния к работе над собой, фея устало, но внимательно, сканировала окружающее пространство ещё и на предмет присутствия в нём подсказок от любого сведущего астрального друга.

Ольга Ивановна возбуждённо ворвалась в дом лесника сквозь толстую бревенчатую стену, но, отловив выжидательные интонации поля феи и замешательство цыганки, очевидно обдумывающей некую мысль, она решила тоже подождать, пока её присутствие будет замечено.

– Мама, тебе не хочется вернуться в человеческие условия жизни?

– Не знаю. Держит что-то.

– Вот-вот.

– Будто не надо торопиться.

– Вот-вот.

Наступило затянувшееся молчание, и Ольга Ивановна решила, что женщинам пора её обнаружить:

– Здравствуйте!

Обращение было адресовано обеим дамам, но в её сторону повернулась лишь младшая:

– Приветствую тебя, дорогое моё приведение! Ты ведь пришла с известием. Правда?

– Правда: двое направляются к тебе от асфальтовой дороги. Их отправить блуждать или проводить сюда напрямую?

– Кто они?

– Учёный с женой.

– С женой?! И зачем это он жену свою ко мне ведёт?

Бабушка пожала прозрачными плечами. Рубина не справилась с любопытством и спросила:

– С кем это ты, дочь, общаешься?

– С привидением, мам, с привидением. С хорошим, не бойся, с хорошим. Недоверие в глазах матери подтолкнуло целительницу на очередной несвоевременный акт милосердия к ближнему своему:

– Покажись, Ольга Ивановна, успокой матушку мою.

Бабушка наспех поменяла частоты, уплотнилась, и заискивающе улыбаясь, демонстрируя голые дёсны, поздоровалась. Получившей уже закалку в общении с существами несколько отличной от человеческой физиологической организации, Рубине думалось, что переварить многообразие вселенной будет значительно проще. Она, собрав волей в единую команду, разбежавшиеся было в стороны мысли, произнесла:

– И вам желаю здравствовать, уважаемое хорошее приведение. А вы, простите меня великодушно, часто сюда заглядываете?

Баба Оля виновато кивнула головой, подтверждая ужасающую догадку цыганки о присутствии в доме невидимой ей жизни, чем, сама того не ожидая, помогла сомневающейся женщине принять однозначное решение срочно уехать в деревню.

Евдокия же, сама запланировавшая ранее возможное сотрудничество с Виктором Владимировичем, несмотря на некоторые накладки ментальных программ в её уставшем мозгу, решила встретиться с ним и поговорить:

– Веди их сюда, дорогая! Веди.

Пока ждали гостей, цыганка собралась в дорогу, переодев запущенное тело в собственные одежды, а хозяйка портала с трудом сочинила письмо козлоногому другу. На большом листе, вырванном из старой, пожелтевшей тетради для бухгалтерского учёта, она написала: «Ушла на неопределённый срок в деревню. Оставляю переход на тебя. У наблюдателей согласие получено. Постараюсь добиться разрешения на твоё присутствие круглосуточно. Результат тебе передадут через контактёров. Желаю успеха. Евдокия».

Письмо было положено вместе с ключами от большого амбарного замка, что запирал дом, в известное Певцу место, под большую корягу, которая своей уникальной формой ещё служила и защитой тайничку от дождя. Повесив на плечи пустой рюкзак, фея обратилась к матери:

– Готова?

– Готова.

– Пошли!

– А разве мы не ждём никого?

– Они на подходе. Встретимся и поговорим по дороге. Мало ли кто в дом заглянет! Сюрпризы для жены его не нужны пока.

Виктор Владимирович почувствовал себя заблудившимся. Он понял неожиданно, что шёл целый час, не думая об ориентирах, а повиновался какому-то странному туповатому состоянию сродни смирения, покорности неизвестному ведущему, даже характер коего определить не представлялось возможным. Рядом молча пыхтела от быстрой ходьбы по пересечённой местности верная жена. Включившиеся на предмет ориентирования мозги замедлили шаг, но ноги упорно, словно повинуясь чьей-то воле, продолжали движение в неопределённом направлении.

Лаура Сергеевна, похудевшая от переживаний и очень ограниченного количества поступающей в организм пищи, так как последние недели две есть она просто забывала, целеустремлённо шагала за мужем, видя в усердном движении своём некий значительный символизм. Войдя на охватившем озарении в состояние близкое к трансу, облегчив страданием астральное тело, которое вытеснило высоким порывом самопожертвования содержащие мусор суетливости формообразования, вчерашний атеист и прагматик, она чётко увидела парящий рядом силуэт. Казалось, святая в молитве скрестила сухенькие руки на впалой груди.