«Анахронизм! – ужасалась Лика. – Каменный век! Они же современные люди…»

«Не все так просто, – подсказывала ей Маска. – Рассмотри проблему со всех сторон».

«Да, – согласилась Нор. – Подумаем. Зачем вообще они пригласили меня сюда?»

«Они говорили о поддержке, кажется», – предположила Лика.

«О нет, – усмехнулась Нор. – Они хотели поговорить. Посмотреть, прицениться и определиться. Возможно, договориться о союзе, сотрудничестве, взаимодействии. Да, пожалуй, именно так. Взаимодействие. Они же не поспешили мне на помощь, когда эта стахг[92] начала охотиться на меня, как на какую-нибудь куропатку!» В этом была правда. Но если дела обстояли именно так, то что же изменилось теперь? «Похоже, – решила Нор, – они зашли слишком далеко в своем путешествии вспять. Они стали воспринимать как истинные речения стандартные речевые обороты, которым учат с ранних лет каждого дворянина, но лишь как фигурам речи, давно лишенным какого-либо практического смысла». Но тогда выходило, что она, не ведая того, сломала весь заранее выстроенный Сааром и его друзьями план и подвигла воев на какой-то острый спонтанный шаг. Вопрос – какой? Какую интерпретацию в их головах могла получить традиция кровавого обета, ведь истинное значение этого ритуала по любому не укладывалось в нынешний контекст. Ведь не собираются же они на самом деле поднять мятеж против императора? Нет, конечно.

Нор докурила пахитосу и раздавила окурок каблуком. Маска не вмешивалась, позволив Лике вполне насладиться «процессом табакокурения». «Я бы и от рюмочки не отказалась, но это был бы уже перебор», – подумала Лика, чувствуя, как приятно холодит кожу лица ночной воздух.

«Будем рассуждать здраво, – решила она. – Какова может быть функция «Зовущего Зарю» в современных условиях? Партийный лидер? Это связано с борьбой интересов в гегхской среде? Они определяются в своей позиции?»

«Вот! – поняла она. – Они выбирают платформу».

«Бедные, – пожалела она воев. – Вы думаете, что я принадлежу к какой-то из партий, а я не принадлежала никогда, и не…»

«Господи!» – снова оторопела Лика, набредя наконец на что-то очень сильно смахивающее на ответ.

«Не принадлежала, – сказала она себе через минуту, обдумав происходящее со всей возможной тщательностью. – А теперь принадлежу, потому что только что я инициировала создание новой партии. Моей партии».

«Тушите свет!» – пискнула спрятавшаяся в глубине души Нор Лика, но Нор лишь хищно улыбнулась полной луне. Это был ее час, час Властелина Полуночи. Это была ее ночь. Ночь графини Ай Гель Нор, и игра начинала ей нравиться. Если бы позволяли приличия, Нор зарычала бы сейчас на луну, как рычит барс, объявляя, что он вышел на ночную охоту.

Обряд Кровавого Обета был несложен в исполнении, несмотря на глубокий сакральный смысл, который вкладывали в него древние гегх. Все, что требовалось, так это лесная поляна, ритуальная чаша – а это могла быть на самом деле любая емкость, сделанная из природного материала, – да ночь на дворе. Так что приготовления много времени не заняли. Большую часть времени, как догадывалась Лика, вои обсуждали сам факт проведения ритуала, но опять-таки, судя по тому, что уже через полчаса Нор стояла на лесной поляне, дискуссии были короткими, и решение вои приняли быстро.

Это была большая поляна в настоящем горном лесу. Она находилась всего в пяти минутах неторопливой ходьбы от замка, но замок, скрытый высокими деревьями, отсюда виден не был, и создавалось полное впечатление, что находишься в глубине первозданного леса. Мужчины – а ведь среди них, напомнила себе Лика, были люди совсем не простые – быстро сложили и разожгли пять больших костров, а в центре образованного ими круга, там, где стояла Нор, поставили дубовую колоду, на которую водрузили тяжелую даже на вид каменную чашу. Нор подошла к чаше, а люди «Круга» отступили за костры и как будто растворились в ночной тьме. Взглянув на чашу – она была грубо высечена из темно-красного гранита, – Нор быстро разделась и, оставив себе только рек, передала вещи Фате, и та тоже отступила в непроглядный мрак за костром. Теперь Нор осталась одна. И в то же мгновение, когда Нор ощутила себя в одиночестве, во мраке ночи родилась песня. Это был старинный гегхский напев, ритуальная песня воев и, по сути, единственный, освященный временем или даже священный, текст «Круга». Сейчас в ночной тишине звучали только высокие женские голоса. Женщины гегх пели на обрядовом наречии, которое нечасто можно было услышать и сто лет назад на Сцлогхжу, и уж тем более странно было слышать теперь на Сше. Нор прислушалась. Женщины пели о любви и расставании, о рождении и смерти, о радости и печали. На втором куплете в женский напев начали вплетать свои низкие ноты отдельные мужские голоса, и вскоре два потока – высокий, рвущий сердце своим эмоциональным накалом, и низкий, в котором звучали грозные ноты воли и мужества, – слились, и песня «Круга воев» зазвучала во всей своей красоте и мощи. Мужчины пели о войне, о крови, пролитой не напрасно, о мужестве и чести, о праве встретить свой последний час с мечом в руке.

Вершилось волшебство ночи. В огне ритуальных костров сгорало само время, и не было уже здесь ни юристов, ни виноторговцев, ни офицеров флота, ни врачей; опали, как листья осени, приметы новой эпохи, и сквозь мглу тысячелетий всплыла и растеклась по округе другая эпоха. И снова в ночной тиши, в глухом первозданном лесу, за границей света, рождаемого живым огнем, стояли плечом к плечу вои гегх. Это были точно такие же вои, что и те, кто две тысячи восемьсот лет назад встретил грудью армию королевства Ахан. Тогда аханцев было вчетверо больше, но сражение продолжалось почти двое суток, и цена победы была такой, что и до сих пор аханцы зовут долину в среднем течении Ледяной Смертным полем.

Звучала песня. В ней уже не было слов, и только плели сложный узор напева низкие голоса мужчин, и вплетали в него высокие ноты голоса женщин. Из темноты, к свету и стоящей около чаши Нор, вышел Саар. Он был обнажен и сжимал меч в правой руке. Приблизившись, он быстро преклонил колено, снова выпрямился и, посмотрев Нор в глаза, сказал:

– До конца!

С этими словами он полоснул себя мечом по левой руке и сцедил потекшую из раны кровь в чашу. Теперь один за другим начали выходить к чаше другие мужчины и женщины, звучало «До конца!», и чаша наполнялась кровью гегх. Последней к чаше подошла Фата. Глаза ее сияли, и руку над чашей она держала дольше всех. «Идиотка!» – хотела сказать ей Лика, но Нор заткнула ей рот.

Фата скрылась во тьме, и Нор снова осталась одна. Прекратилось и пение. На поляну опустилась тяжелая давящая тишина ожидания. Нор подняла с земли свой рек и вскрыла вену на левой руке. Маска забеспокоилась, но Лика подавила ее спонтанную реакцию на боль и кровопотерю и не дала затянуть рану. Она подняла руку над чашей и смешала свою кровь с кровью воев. Затем, отбросив меч в сторону, она взялась за края чаши обеими руками и, напрягшись, подняла ее над головой. Нор держала тяжелую чашу высоко над головой, и тишина плыла над поляной, напряженная, тревожная, чуткая. Казалось, смолкли все звуки. Даже костры горели бесшумно.

– До конца! – прокричала Нор и опрокинула чашу на себя.

Волна теплой крови окатила ее с головы до ног, и одновременно слитный вопль десятков мужчин и женщин огласил ночной лес.

– До конца! – кричали вой.

«До конца!» – соглашалась с ними торжествующая Нор. «До конца!» – отвечало им горное эхо. До конца!

«Это массовый психоз, – сказала себе Лика. – Они фанатики, а фанатики…» – Но закончить мысль она не успела, потому что к ней пришло Озарение.

Жар наполнил ее тело, жар такой сильный, что она едва смогла удержаться от крика боли. Внутри нее снова бушевало знакомое ей пламя, но Маска не спешила помочь, напротив, это именно Маска пылала сейчас внутри Лики. Но это не была смерть, поняла Лика. Это было что-то другое, что-то сродни тому, что происходило с ней внутри Саркофага и о чем у нее остались лишь смутные воспоминания. А сейчас к ней пришла необычайная ясность мысли. Она поднялась над обыденным и смогла увидеть мир и себя совсем иначе.