Вот тесть опять поближе подсел, рот открыл и спрашивает:

– Не пришли ли мысли какие неподходящие?..

А Бенедикт осмелел и сказал:

– Ага. Пришли.

Тесть обрадовался!

– Ну-ка, ну-ка, послушаем!

– А вот что вы за книгу-то мне совали давеча? Когда я свататься-то приходил?

– А ты почем знаешь, что это книга?

– Да уж знаю.

– А откуда? Показывал кто?

– Может, и показывал.

– А кто?

– А что за книга-то?

– Нет, а кто показывал?

Бенедикт думал сказать, но не решился: мало ли…

– А вы не спрашивайте, а почитать дайте.

– А ты скажи, кто показывал.

– А у нас дома была, – сказал Бенедикт, и даже не соврал.

– А где ж она?

– Сожгли. Тятя сжег.

– А зачем?

– А чтоб Болезни не было, тьфу, тьфу, тьфу.

Тесть подумал, глазами посветил, ногами поскреб.

– Вот то-то народ вы отсталый. Отсталый народ…

– Почему это мы отсталый?.. Указы выполняем. Научные достижения все перенимаем: коромысло, часы солнечные. Гвозди.

– А потому отсталый, что дальше своего носа ничего не видите, – объяснил тесть, – и государственного подхода к обчественным процессам не проницаете.

Бенедикт немного приуныл: это верно, государственный подход ему плохо давался. Пока не пришлют в Указе разъяснения, он государственного подхода к делам не проницал, понимал по-простому. Когда растолкуют, – тогда да, тогда проницал. А государственный подход, – он всегда с вывертом: ты думаешь, надо так толковать, – ан нет, толковать надо не так, а эдак. Сам нипочем не догадаешься.

– Вот и на Болезнь, – продолжал тесть, – у вас взгляд неправильный.

– Я слыхал, – осторожно сказал Бенедикт, – что это традиция.

– Какая традиция?

– А лечить. Что раньше от книг радиация была, вот и лечили, у кого книга. А теперь двести лет прошло, так это уж все равно. Такая традиция. Я слыхал.

Тесть сильно свет глазами пустил. Скребанул по полу, чуть половицу не выворотил.

– Бенеди-и-икт! Иди сюда, любиться будем! – позвала Оленька из соседней горницы.

– Лежи, жди! – прикрикнул тесть. – У нас разговор служебный! Мировоззренческий!.. Стало быть, так… Не в книгах Болезнь, мил человек, а в головах.

– Вроде насморка?

– Хуже. Вот ты говоришь: гвозди. Хорошо. Раньше гвоздей не знали, так?

– Так.

– Что ж, без гвоздей лучше было, что ли?

Бенедикт подумал.

– Хуже было.

– Верно. Стало быть, раньше было хуже. А теперь лучше. Улавливаешь?

– Вроде улавливаю.

– А еще раньше – еще хуже. А допрежь всего – вообще Взрыв. Это что же, хорошее дело, как по-твоему?

– Не приведи Господь!

– Ну вот. Стало быть, двигаться нам надо куда? – вперед. Ты когда по улице идешь, разве пятиться станешь? Нет, ты вперед глядеть будешь. Для чего и глаза на лбу, а не на заду, верно? Природа нам указание делает.

– Верно, – признал Бенедикт.

– Только вперед, и никак иначе. А я вот, к примеру, как я есть Главный Санитар, буду путь освещать. – И пустил луч, как все равно луна взошла. – Теперь прояснение наступило?

– Нет, – сказал Бенедикт.

– Опять нет. Ну что ты будешь делать… Ну хорошо. Отсталость, – объяснил тесть, – в обчестве большая. А человек человеку – брат. Ну-к, может брат брату не подмочь? Кто он после этого будет? Плохой человек, михрютка! Подмочь, подправить – это первое дело. А то некоторые как рассуждают: моя хата с краю. Хорошо это?

– Вроде нехорошо. Это мараль.

– Верно. А как подмочь?

– Не знаю.

– А ты подумай.

– Ну, не знаю… Накормить?

– Хэ! Рассудил! Да ведь если кормить да кормить, да кормить да кормить, так людишки и работать бросят. Один ты работать и будешь, на них стараться. А ну как у тебя еда вся выйдет? Где новую взять? Откуда ж еда, если никто не работает? Нет! Думай еще.

Бенедикт стал думать: как подмочь брату. Правда, у него брата не было, и думать было несподручно. Представлялся кто-то докучный, долговязый: сидит будто на тубарете и нудит: «Бра-а-ат… Помога-а-ай… Помога-а-ай, бра-а-ат…» И не захочешь, а по шее дашь.

– Может, постеречь чего? Пока он там ходит?

– Ага. Вот и стой столбом до вечера. А он тем временем – по бабам.

Бенедикт рассердился на брата: вот ведь стервец! Что же ему надо-то?

– Сдаешься, – покачал головкой Тесть. – Ну ладно. Вот давай мы с тобой так рассудим. Ты репу садил?

– Садил.

– Садил. Хорошо. Стало быть, технику знаешь: посадишь репу и ждешь. Ждешь ты, скажем, репу, – а не знам чего вырастет. Половина – репа, половина – сорная трава. Ты траву полол?

– Полол.

– Ладно. Значит, знаешь. Что ж тебе и объяснять. Ежели репу вовремя не прополешь – все поле сорняком зарастет. А репа-то сквозь сорняк и не пробьется. А? И кормить нечем, и сторожить нечего. Так-то!

– Верно, – признал Бенедикт.

– А еще бы не верно. Теперь следи. «Репку» читал? Переписывал?

– Сказку? Читал: посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая.

– Но. Только это не сказка. А притча.

– Что значит притча?

– Притча есть руководящее указание в облегченной для народа форме.

– И чего ж тут указано? – удивился Бенедикт.

– А вот плохо ты читал! Тянет дед репку, а вытянуть не может. Позвал бабку. Тянут-потянут, вытянуть не могут. Еще других позвали. Без толку. Позвали мышку, – и вытянули репку. Как сие понимать? А так и понимать, что без мыши – никуда. Мышь – наша опора!

А ведь верно! Вот как Тесть объяснил, – так все сразу понятно стало, все и сошлось. Большого ума человек.

– Так что в обчем и целом, – заключил Тесть, – картина у нас выходит такая: коллектив опирается на мышь, как есть она краеугольный камень нашего счастливого бытия. Это я тебе излагаю обчественную науку, не верти головой. И опершись таким манером, тянет что может. Репу – хорошо, а нет репы, – так хвощ, али ржавь на худой конец.

– Это точно. Верно говорите. У меня о прошлом годе всю ржавь из чулана стянули! Я пришел, – двери настежь, все вынесли!

– Хорошо, вот ты уже думать начал. Ну а как ты понимаешь свою задачу?

– Какую?

– Какую! Да полоть!

Бенедикт крепко подумал.

– Полоть?.. Хм. А надо полоть?.. А! Воров ловить?

– Каких воров!.. Соображай! Кто это – воры?

– Воры? Это которые крадут.

– Ну? А кто крадет?

– Кто крадет… кто крадет… да все крадут.

– То-то! – засмеялся Тесть. – Все крадут! Кого же ты ловить собрался? Себя самого, что ли? Экой ты забавник.

Тесть открыл рот и посмеялся как следует. Бенедикт отворотил голову: уж очень дух у него изо рта нехороший.

– Ну дак как ты свою задачу понимаешь?.. Сдаешься?.. Да лечить! Лечить надо людей, золотой ты мой!

Бенедикт похолодел.

– Кто – я?

– Ну а кто же? Конечно, ты! Вот отъешься маленько, – малый крюк тебе дам, а попривыкнешь, руку набьешь, – и большой выслужишь.

– Я не могу, нет, нет, нет, я не могу, как же… я не могу крюком, нет, нет, нет… тьфу, тьфу, тьфу, не могу, нет, нет, нет…

– Ну вот, пожалте! Объяснял я тебе, объяснял, вроде так ты хорошо слушал, и нате: не могу! А ты через не могу! Есть у тебя долг перед обчеством али нет? К светлой жизни народ должен прийти али нет? Брату подмочь надо? Надо! Не спорь. Задача у нас, мил человек, благороднейшая, а народ отсталый, недопонимает. Страхи глупые, сплетни распускает. Дикость!

Бенедикт затосковал. Только что все понимал, и вот тесть как-то вывернул – и опять ничего не понятно, а только тоска.

– Так что: книги читать нельзя, что ли?

– Почему нельзя? – удивился тесть. – Читай на здоровьичко, у меня цельная библиотека старопечатных, есть и с картинками. Я тебе доступ сделаю.

– Так а зачем лечить?

– Опять двадцать пять! Потому что Болезнь!

– Я ничего не понимаю…

– Не все сразу. Поймешь.

– Ну а вот… вот вы сказали, что мышь – наша опора. А отчего у нас в доме мышей нету?