— Я давно подозревал, что приговорен, — говорил старик. — Я столько лет слушал излияния Анахотепа, что почти научился читать его мысли. Он считал себя хитрым, изворотливым, но на самом деле он был весь как на ладони… Все это время я разыгрывал из себя простачка, чтобы не пробудить в нем недоверия… Ведь дурачка нечего бояться… Я старался казаться глуповатым, чревоугодником и пьяницей, единственными радостями которого были гарем, хорошая еда и питье. Он ежедневно приходил ко мне поздно вечером, потому что в конечном счете был одинок, ненавидимый всеми, и ему не с кем было поговорить. Он садился, пил вино и произносил речь, словно обращаясь к собаке или дрессированной обезьянке.

Томак замолчал, потому что у него пересохло в горле, и попросил воды. Ануна отдала ему все, что оставалось в бурдюке. Из-за песчаных ловушек все в последние часы много пили. Хорошо бы, чтобы их побыстрее вытащили из пирамиды, иначе они недолго протянут без воды.

Томак покачивал головой, пытаясь собрать воедино отрывочные мысли. Хилый огонек освещал его изможденные черты, и он, как никогда, походил на мумию, сбежавшую из саркофага.

— Как только я окончательно убедился, что он велит меня убить, я принял свои меры предосторожности, — продолжал бормотать Томак. — Здоровье мое было лучше, и я знал, что смогу прожить еще много лет… Но богатство меня избаловало, я уже не мог обходиться без той роскоши, к которой привык за три десятка лет. Я знал, что меня не удовлетворит скромное существование… Конечно, можно было бы убежать, захватив с собой кое-что…

— Ты мог бы это сделать? — недоверчиво спросила Ануна.

— Да, — ответил старик. — Это было легко… никто меня не стерег. Я мог бы выдать себя за Анахотепа и приказать носильщикам отнести меня подальше от дворца, а потом уйти украдкой, раствориться в толпе. Но что бы я мог взять с собой? По правде говоря, очень немного. Два или три слитка золота, горсть драгоценных камней. А выйди я из дворца с полными мешками, и стражники сразу захотят меня сопровождать. То же было бы, если бы я переоделся в садовника. Полуголого, в набедренной повязке и с палкой в руке, меня выпустили бы без всяких вопросов, но если бы я нес на плече суму, часовые тотчас бы меня обыскали… И потом, я не хотел довольствоваться малым, пылинкой от всего этого богатства… На какое время хватит трех слитков, если хочешь хорошо пожить? Мне хотелось забрать все. Обчистить этого подлого номарха.

— Когда ты понял, что это возможно?

— Когда Анахотеп сделал глупость, изуродовав Дакомона. Молодой человек был ему очень предан, но номарх был слишком недоверчив, чтобы поверить в это. Отняв у него красоту, он нажил себе злейшего врага. Я же почувствовал, что получил надежного помощника. Я тайно встретился с ним, когда он залечивал свои раны… и обо всем с ним договорился. Я посоветовал ему сговориться с Нетубом Ашрой, потому что ни один из нас не был в состоянии осуществить всю операцию… Но придумал-то все именно я: фальшивые мумии, карликов… Дакомон и Ашра были всего лишь исполнителями.

Ануна поднесла бурдюк к губам, чтобы слизнуть несколько последних капель воды. Ее тоже мучила жажда.

— Вот только не понимаю, как тебя, такого хитроумного, занесло в эту гробницу, — заметила она. — Это было сделано умышленно? Ты, может быть, хотел следить за ходом операции?

Старик беспомощно развел руками.

— Нет, — вздохнул он. — Не все пошло так… как было предусмотрено… Причиной всему отравление… Но я не помню, как все это получилось… Отравленное вино надо было выпить одновременно с Анахотепом… Это нужно было сделать обязательно, так как он был страшно недоверчив. Мне даже следовало осушить свою чашу первым, одним глотком, а затем уже и он… Я знал, что только на таких условиях он соглашался пить со мной… Мне кажется, что я все сделал, чтобы яд на меня не подействовал… но не знаю, в чем заключалась моя уловка… После этого я потерял память.

— Я знаю! — воскликнула девушка. — Ведь это я принесла яд двум мальчикам: они должны были добавить его в вино номарха. А ты сделал как они: ты выпил камедь, чтобы яд не всосался через желудок. Это защитило бы тебя, а Анахотеп свалился бы замертво. Затем ты вызвал бы у себя рвоту, чтобы избавиться от отравленной жидкости. Задумано было хитро… но ты прав: произошло что-то непредвиденное… Кажется, я догадываюсь, в чем дело… Нетуб говорил мальчикам, чтобы они влили в вино лишь немного яда, но им ужасно хотелось убить номарха, и они ослушались… Вылили в вино все содержимое склянки. Вот почему пострадал и ты. Яд был очень сильным, и камедь не смогла тебя надежно защитить… А без нее ты был бы мертв, как Анахотеп. К тому же и врачи помогли тебе.

— Да, — согласился Томак, — возможно, так оно и было… Но тогда-то я и потерял память. Я долго пребывал в таком состоянии… Не знал, кто я. Все перемешалось в моей голове. Я сошел с ума, считал себя умершим… В себя я пришел только тогда, когда вылез из саркофага, и разум мой начал постепенно проясняться.

— Что ты должен был делать после смерти Анахотепа?

— Бежать из дворца, присоединиться к Нетубу Ашре и дожидаться похорон.

— Нетуб никогда не говорил мне о тебе…

— Еще бы, все это было тайной. А тебя, исполнительницу, мы не собирались посвящать в свои планы.

Ануна сжала зубы. Какой же она была идиоткой! Она считала, что сблизилась с Нетубом, а тот кормил ее фальшивыми откровениями, сделал ее своей любовницей, чтобы усыпить ее бдительность.

— А сейчас? — спросила она, схватив старика за плечи. — Что должно произойти сейчас?

— Они оставят тебя здесь, — тихо ответил Томак. — Это тоже было предусмотрено… Сейчас карлики уже вылезли из пирамиды вместе с сокровищами и удирают в пустыню… Мы здесь одни, ты и я… И никто не придет за нами.

Ануна резко поднялась.

— Ты не мог сказать об этом раньше? — вскричала она, и голос ее зазвенел в лабиринте.

Старик съежился на полу, как обиженный ребенок.

— Это мне тогда не вспомнилось, — невнятно проговорил он. — И потом, я слишком стар… Что мы могли поделать с этими ужасными карликами? Я сам себя наказал… Угодил в собственную ловушку. Очевидно, этого хотели боги. Они покарали меня за кощунство. Успокойся, надо готовиться к смерти. Больше нам ничего не остается… Ведь это я велел Нетубу оставить тебя в гробнице, чтобы увеличилась доля каждого… К тому же, как видишь, проход слишком узок для нас…

— Они оставили веревку! — крикнула девушка. — Еще не все потеряно.

— Они обманули тебя, чтобы ты не беспокоилась, — простонал Томак. — Она подрезана… Потяни за нее, и она оборвется. Попытайся, сама убедишься. Я тебе повторяю: все было предусмотрено… Я подстроил нашу собственную агонию… Вина лежит на мне. Надо смириться и молить богов о милосердии. Вернемся в погребальную камеру, найдем мумию Анахотепа и уложим ее туда, где ей подобает находиться… суд Аменти, может быть, зачтет нам это? Я не хочу, чтобы мое сердце бросили адской собаке…

Он уцепился за ноги Ануны, но она безжалостно оттолкнула его.

— Хватит! — крикнула она. — Плевать мне на Анахотепа, я хочу выйти отсюда, хочу свою долю сокровищ, я ее заработала. Не позволю Нетубу издеваться над собой. А ты выйдешь вместе со мной.

— Это невозможно, — захныкал Томак, — у меня нет сил…

Перестав обращать на него внимание, Ануна схватила веревку и сильно потянула за нее. Та сразу оборвалась, как и предсказывал старик. Осмотрев конец веревки, она заметила, что он действительно наполовину надрезан.

— Видишь! — восторжествовал Томак. — Ничего не поделаешь. Вернемся в погребальную камеру и исправим наши ошибки… Милость богов, быть может, оградит нас от мучений ада.

Ануна не слушала его. Подняв голову, она пыталась уловить какой-нибудь звук в трубе. Все было тихо; из этого она заключила, что карлики пробили известковую облицовку, покрывавшую пирамиду, и спустились на землю. Следовало идти той же дорогой, не дожидаясь, пока погаснут светильники и не останется ни капли воды.

Повернувшись к старику, она начала снимать с него ленты, все еще остававшиеся на нем.