Документ был подписан Тимошенко и Жуковым.

Силы противника в этом плане оценивались следующим образом.

На сегодняшний день, утверждалось в плане, на границах Советского Союза сосредоточено 86 пехотных, 13 танковых, 12 моторизованных и 1 кавалерийская дивизия, а всего до 120 дивизий. В процессе нашего наступления немцы и их союзники потенциально могут довести это число до 180 дивизий. Однако, вероятнее всего, главные силы немецкой армии в составе 76 пехотных, 11 танковых, 8 моторизованных, 2 кавалерийских и 5 воздушных, а всего до 100 дивизий будут развернуты к югу от линии Брест-Демблин для нанесения удара в направлении Ковель-Ровно-Киев.

Чтобы предотвратить это, план считал необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий немецкому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Сталин хорошо знал в чем дело. Генштаб желал начать операции как можно быстрее, пока Красная Армия почти по всем показателям имеет тройное преимущество над противником – классическое преимущество для полного успеха наступательной операции.

В представленном ему плане наступления было предусмотрено все, кроме одного и, пожалуй, самого главного. Там даже в рекомендательном смысле ничего не говорилось о сроке начала операции. Не говорилось, потому что вождь это делать запретил.

Все сроки установит он сам.

Потому что только он один имеет всю информацию об обстановке.

– Все мероприятия по развертыванию, – приказал вождь, что-то подсчитывая в уме, – закончить примерно к 1 июля. Ну, скажем, к 3-му. Не позднее. И только не поддавайтесь ни на какие провокации со стороны немцев и их не провоцируйте. И помните, Германия никогда не пойдет на нас войной, не покончив с Англией. А мы выберем нужный момент…

Все знавшие Сталина в те времена обратили внимание, что примерно со второй половины мая, он вдруг стал опасаться каких-то провокаций, постоянно указывая на них не поддаваться.

Сталин взглянул на Жукова и Тимошенко и увидел, что ничего из сказанного им до них не дошло. Особенно до Жукова. Начиная с немецкого вторжения в Грецию и Югославию, он постоянно докучал вождю своими просьбами разрешить начать «Грозу» как можно быстрее. Ну, 15 мая, наконец. Ну, 1 июня. Генерал работал по 20 часов в сутки. Он не только вошел во вкус новой должности, но фактически подмял под себя бесхарактерного и слабовольного маршала Тимошенко.

Эта нечеловеческая агрессивная энергия, исходящая от нового начальника Генерального штаба, начала вызывать у Сталина тревогу. Гитлер прав. Собственные генералы часто бывают опаснее любого противника. Уж кто-кто, а Сталин это знает, возможно, лучше всех в мире. Гитлер распустил своих генералов, но он, Сталин, умеет их держать в такой узде, что никто не смеет и пикнуть.

Конечно, он понимает, что уже были благоприятные моменты, когда можно было нанести по немцам сокрушительный удар. Но он ждет не просто благоприятного момента, а самого благоприятного, который наступит, когда Гитлер уведет большую часть войск к Ла-Маншу и бросит их через канал.

Сталин уже подготовил войну политически и только он решит, когда «Гроза» полыхнет над Европой.

И чтобы Тимошенко с Жуковым все поняли правильно, сказал:

– Если вы там, на границе, будете дразнить немцев – двигать войска без нашего разрешения, – тогда имейте в виду, что головы полетят.

И вышел, хлопнув дверью.

Пусть генералы пугают кого-нибудь другого, что 78 немецких дивизий смогут, опередив нас в развертывании, нанести удар в направлениях Риги, Минска и Киева, в три раза уступая нам по всем показателям!

Оптимизм вождя совсем не разделял подполковник Новобранец, продолжавший, как это ни странно, не только занимать должность начальника информационного отдела ГРУ, но и испытывать терпение своего командования. В феврале Новобранец проследил переброску на восток еще 25 немецких дивизий, в марте – 5-и, в апреле – 13-и, а к 20 мая – еще 30-и.

В итоге, он с ужасом убедился, что на советской границе уже сосредоточено по меньшей мере 170 немецких дивизий, а с учетом войск союзников Германии – более 200. Войска разгружались к западу от линии Радом-Варшава и ночными маршами двигались к границе.

Анализ железнодорожных перевозок немцев показывал, что на каждый эшелон, прибывающий к границам СССР, приходится два, идущих на запад. Агентурная разведка сообщала, что эти эшелоны не привозят новые войска на побережье канала, а, наоборот, грузят и куда-то увозят уже развернутые там части.

Но, с другой стороны, имелись сведения о формировании в Германии мощного авиадесантного корпуса, специальных подразделений морской пехоты и многого другого, что применять в случае войны с СССР было не целесообразно.

Однако факт, что количество немецких дивизий на границе с СССР за три месяца возросло в два раза, говорил сам за себя, но командование, как всегда, не обращало на этот факт ни малейшего внимания.

Новобранец регулярно докладывал Голикову подробные сводки с номерами новых немецких дивизий, с фамилиями их командиров, и с указанием, откуда эта дивизия прибыла, где развернута и где находится ее штаб.

Голиков не спорил, как когда-то, запирал сводку в сейф и молча отпускал Новобранца.

Однако материалы Генштаба, проходившие через руки Новобранца, по-прежнему говорили ему, что там, наверху, продолжают исходить из предпосылки, что против СССР, не начиная развертывания, просто топчутся 70-80 немецких дивизий. Иногда в материалах мелькала цифра 120 дивизий с учетом войск союзников Гитлера.

Это приводило подполковника уже не в ужас, а в отчаяние, как приводит в отчаяние смертельный диагноз, поставленный врачами кому-нибудь из родных и особо близких людей. Это отчаяние от осознания собственной беспомощности чем-либо помочь.

Не меньший ужас вызывало и то, что творилось в высших эшелонах военного руководства Красной Армии.

Будучи опытнейшим и образованным генштабистом, за плечами которого было две военных академии, подполковник Новобранец со все усиливавшимся недоумением и страхом смотрел на дикие и совершенно безграмотные мероприятия генерала армии Жукова.

Фактически с его приходом на должность начальника Генштаба в начале февраля 1941 года, Генеральный Штаб Красной Армии прекратил свое существование в качестве специализированного военного института, символизирующего «мозг Армии», превратившись в филиал Наркомата Обороны, ведающий распределением живой силы и боевой техники согласно поступающим с мест заявкам.

Сам Жуков превратился в наркома обороны, отодвинув на второй план маршала Тимошенко и, как таковой, действовал с вулканической активностью юного пионера, играющего в войну.

Войска расставлялись вдоль границы, как шашки при игре в поддавки, двумя линиями стратегических эшелонов. Никакого оперативного тыла не существовало. Не шло и никакой подготовки ТВД к боевым действиям.

Между фронтами и на стыках армий зияли страшные пустоты, предназначенные по замыслу для ввода в действие второго стратегического эшелона, а пока заткнутые чем попало или просто открытые.

Ежедневно к границе подходили новые воинские части и эшелоны с военными материалами. Прямо на открытом воздухе, порой даже без охраны, складировалось немыслимое количество боеприпасов и военного снаряжения.

Снаряды, бомбы, патроны, мины, иногда в ящиках, а иногда и нет, египетскими пирамидами возвышались над складскими помещениями в гарнизонах и на окружных пунктах боепитания.

Забивая подъездные пути и магистральные линии, на многие километры тянулись эшелоны с цистернами дизельного топлива и бензина, горбатились бесконечные платформы с танками, тягачами и тяжелыми артиллерийскими орудиями. На аэродромы прямо в заводской упаковке доставлялись самолеты. Царили хаос и неразбериха.

Становилось плохо от одной мысли, что на все это неожиданно может обрушиться немецкая авиация.