Да, Эдуард понимал, что Петр не мог поступить иначе. Он похитил Роуз, боясь за ее жизнь. Но не ошибается ли дочь, принимая заботу за любовь?

И опять Эдуард невольно вспомнил Шиншиллу.

Его юношеская влюбленность быстро закончилась, но он не нашел в себе силы признаться в этом. Он оставил Мрысю рядом с собой из-за какого-то чувства неловкости, нежелания обижать.

Впервые Эдуард честно признался самому себе — ему было удобно держать под боком любовницу, которая ничего не требовала, подходила ему в постели, понимала его с полуслова. И если бы не тот случай с похищением Шоколадницы, все могло бы сложиться иначе. У него был бы еще один сын. Без права наследования, бастард. Но он признал бы мальчика.

Эдуард закрыл глаза и подставил пылающее лицо ветру. Он не испытывал злости по отношению к Шиншилле. Он ее жалел. Как тогда, когда она вернулась из гарема Одноглазого Бахата. Он видел ее вопрошающий взгляд, на который не ответил, отвернувшись к окну. Эдуард помнил, как Мрыся ночами стучала в его дверь, а он делал вид, что спит.

— Что с тобой, папа? — на него смотрели ясные глаза дочери, в которых плескалось беспокойство. — Ты стонал. У тебя что-то болит?

— Нет, все в порядке. Тебе показалось.

Что он мог ей сказать? Что ему стыдно за свои давние поступки? Что это он довел женщину до желания мстить? Что не нашел ничего лучшего, как завести еще одну любовницу, чтобы Мрыся, наконец, перестала стучаться к нему? Сколько их было после нее? Влюблялся и остывал. Кто может поручиться, что еще одна брошенная им женщина не затаила злобу?

— Нет, у тебя все-таки что-то болит! — настаивала Роуз. — Ты стонешь!

— Да, дочка. Болит. У меня болит душа.

Скорее бы увидеть Свон. Она — его лекарство, его сердце, его жизнь. Она научила его любить.

К концу дня вдали показались темные оборонительные стены королевства Тонг-Зитт. С приходом войск Союза пяти королевств жизнь покинула девятый лабиринт: рабы разбежались, строительство прекратилось, красные драконы отступили.

— Прикажи начать снижение, — Эдуард поднялся и подал кому-то из своих воинов условный сигнал. — Облетим лабиринты стороной.

— Зачем? — удивилась Роуз. — Давай направимся сразу к королевскому замку.

— Нет, милая. Только красные драконы могут пересечь небесные границы Тонг-Зитта. Вспомни рассказ Лолибон о том, как погиб ее белый дракон. Какая-то магия защищает королевство с воздуха, иначе нам не пришлось бы идти напролом, разрушая стены.

Драконы, послушные Роуз, начали снижение и, плавно описав полукруг, приземлились в песках у восточных стен девятого лабиринта, где стояла армия Эдуарда. Развернутые шатры, люди в доспехах, механизмы для разрушения стен, огороженные участки для скота, лошадей и черных драконов, горящие костры, на которых готовилась пища — все говорило о том, что войско не собиралось оставлять Лабиринты.

— Я тоже не верю драконьей принцессе, — коротко пояснил Эдуард. — Поэтому не посчитал нужным сниматься с места.

Роуз не ожидала увидеть действующий военный лагерь. Надежды Солнца на то, что вражеская армия оставит Лабиринты, как только узнает, что королева и ее заложница улетели, не оправдались.

— Конечно, моей основной целью было вызволить тебя из плена, — отец помог Роуз сойти по крылу дракона вниз. — Ты знаешь свою маму. Она не пустила бы меня на порог, если бы не увидела свою любимую дочь. Но цели Союза не ограничиваются спасением эрийской принцессы и ее бреужского жениха, все гораздо серьезнее. Кстати, нам придется отчитаться перед отцом Руффа. Он тоже здесь, в лагере.

— Позвольте мне встретиться с Карлом и рассказать о его младшем сыне? — подал голос Алекс, идущий следом. — Я был свидетелем его бегства с острова Пигеон.

— Не нужно говорить отцу о неблаговидных поступках принца, — Роуз поймала Алекса за руку. — На войне всякое случается. Мы сами поняли цену Руффу и этого достаточно.

Эдуард кивнул, и Алекс поспешил к огромному синему шатру, у входа в который развевался стяг с изображением льва, готовящегося к прыжку.

Белый шатер Эдуарда отличался небольшим размером и скромностью обстановки: ни гобеленов, ни ковров, ни дорогой мебели. Походная кровать за небольшой ширмой, бочка с водой для купания и стол с разложенными на нем бумагами и рисунками лабиринтов.

— Твоих драконов накормят, а утром мы отправимся в королевскую крепость. Посмотрим, что там происходит, — он пододвинул кресло, но Роуз сесть отказалась.

— Нет, папа, я не могу ждать. Мне надо попасть в четвертый лабиринт к тетушке Катарине. Вдруг Петр там? Я не смогу ни есть, ни пить, пока не узнаю, что с ним случилось.

— Я против. Никто в Тонг-Зитте не догадывается, что красные драконы вернулись. Наш визит во дворец должен стать полной неожиданностью для Солнца. Сейчас принесут еду. Не жди меня, ешь и ложись спать. Я задержусь на совете королей.

— Что? И Уильям здесь?

— Как на войне без короля Андаута? Только Лорию представлять некому. Кстати, Шиншилла сильно просчиталась, когда думала застать твою матушку в Эрии. Свон сейчас улаживает дела после смерти бабушки.

— Так она в Северной Лории?

— Там, милая. Генрих остался с дедом. Старик совсем начал сдавать.

Люди, застывшие в дверях с блюдами, на которых исходила вкусными запахами еда, пропустили наследника, склонив в приветствии головы. Как только Эдуард покинул шатер, слуги, отодвинув бумаги, быстро сервировали стол.

Серебряная чаша с водой для омовения рук, мягкое белоснежное полотенце, блеск хрустальной посуды, неизвестно откуда появившаяся служанка, которая молча хлопотала, перестилая свежие простыни, пахнущие лавандой — все напоминало о прежней беззаботной жизни в Эрии. Но мысли Роуз были далеко. Она ела, не чувствуя вкуса еды.

Ее сердце билось беспокойной птицей. Как она может лечь спать, когда Петр где-то рядом? Если бы не отец, приказавший дожидаться утра, она уже летела бы на красном драконе над Лабиринтами.

Следующая мысль обожгла: а почему бы и не полететь? Кто может остановить ее? Черные или белые драконы? Они не преодолеют магическую защиту. Да никто и не заметит ее отсутствия! Она сядет на одного из красных драконов и, сделав крюк над пустыней, влетит где-нибудь севернее под охранный купол Тонг-Зитта. Тайно проберется в дом тетушки Катарины, где только поговорит с гостеприимной хозяйкой, и тут же вернется назад.

Роуз вспомнила, что оставшиеся в Лабиринтах драконы, дав присягу верности Солнцу, лишились возможности летать, а значит, в воздухе ей ничего не угрожает.

Ее нетерпение было столь велико, что Роуз поспешно закончила ужин, так и не поняв, что ела, и с трудом дождалась, когда слуги уберут со стола и покинут шатер.

Неторопливая служанка, закончив взбивать подушки, расстелила на постели ночную рубашку и, взяв в руки гребень, дожидалась, когда Роуз изволит пройти за ширму, чтобы снять дорожную одежду.

Глупо было гнать из шатра Агату (так представилась крестьянского вида девушка), которая могла заподозрить, что принцесса что-то задумала, поэтому Роуз позволила себя раздеть, протереть влажным полотенцем тело, расчесать и вновь заплести волосы, уложить в мягкую кровать и укрыть пуховым одеялом.

— Его Высочество не любит спать на мягкой перине, — поправляя края одеяла, Агата продемонстрировала, сколь она сведуща в привычках принца Эдуарда. — Пришлось за ней идти к королю Уильяму, а он такой баловник!

— Довольно! — прервала Роуз болтовню необученной прислуги.

— Ой, божечки! Язык мой! — запричитала Агата, прикрывая рот пухлой ладонью.

— Я сказала — довольно! И не гаси свечу! — предупредила принцесса, видя, как напуганная строгим окриком Агата склонилась над мерцающим огоньком.

— Спокойной ночи, Ваше Высочество, — служанка, беспрестанно кланяясь, попятилась к выходу.

Роуз лежала, прислушиваясь к звукам за пределами шатра. Она ясно различала женский смех. Ей тут же вспомнилась ночь в шатре Лолибон, когда драконы предавались распутству с несчастными невольницами. Тогда тоже слышались смех и разговоры, но к ним примешивались женские крики, полные боли. Роуз закрыла лицо ладонями, не сумев справиться с всплывшей в памяти картинкой — мертвые женские тела на берегу моря и сбившиеся в кучку оставшиеся в живых. Этими драконами она сейчас повелевает! Насильники находятся рядом! Неужели они не ответят за свои поступки? Звериная сущность не может быть оправданием жестокости. Как и то, что ими управляла через Око злая и распутная женщина. Насильники должны понести равноценное наказание!