— Это Москва-река, — говорил проводник.

Всё-то он знал — где какая река, куда путь держать…

Долго шли на вёслах. Дожди мочили, а солнышко сушило, на стоянках только дым спасал от комаров.

— А теперь пошли земли Залесские, твой родитель князь Всеволод Ярославич ими владеет, — говорил проводник Владимиру.

— Долго ещё нам идти? — спрашивал княжич.

— Долго, — отвечал тот.

Забеспокоились бояре, у каждого селения наказывали они приставать к берегу.

Выходили навстречу жители в белых длинных одеждах, светловолосые, у мужиков бороды русые, кудрявые.

А говорили они по-своему — ничего не поймёшь!

— То люди не нашенские, они в этих краях ранее русичей поселились, — объяснял проводник. — А называется их племя — весь.

Впереди стоял старик белобородый, говорил что-то. А проводник, оказалось, их язык знал и перевёл:

— Спрашивают: кто вы такие, куда путь держите?

И бояре отвечали:

— Передай им, что направил нас в эти дальние края князь Всеволод Ярославич, мы ему доложим, сколько и где под его державной рукою людей живёт, и где остались свободные земли, какие переселенцы могут занимать. А вот сын его, княжич Владимир. Он учится, как землями подвластными управлять.

Вышел вперёд Владимир, брови нахмурил, губы сжал и сказал проводнику:

— Передай им: пойдём обратно, пусть нам дань приготовят, шкуры собольи, куньи и бобровые.

Проводник перевёл. Люди быстро-быстро по-своему переговорили между собой, видно, заспорили. Старик белобородый в пояс поклонился, а что сказал, опять не понятно.

Проводник перевёл:

— Он говорит: в лесах наших зверей много, будем шкуры давать, а нам пусть из железа разные кованые изделия привозят.

Владимир вперёд руку протянул и сказал проводнику:

— Передай им, пошлёт мой отец топоры, ножи, иглы, шила, пошлёт наконечники для стрел, чтобы на птицу охотиться, рогатины, чтобы на медведя ходить, пошлёт крючки рыболовные…

Как перевёл проводник слова княжича, так люди заулыбались, ладони начали тереть. А их жёны и дочери принесли в туесах мёд сладкий и ягоду спелую…

Шесть ладей дальше пошли вверх по Москве-реке. И увидели путники высокий холм, поросший сосновым бором, и у его подошвы речка малая в Москву-реку впадала; по берегам той речки много изб одна к одной лепились.

Причалили ладьи к берегу. Вышли местные жители навстречу. Через проводника неторопливо бояре повели беседу со стариками. Молодые гребцы и воины со здешними юношами и девицами жестами пробовали изъясняться, смех зазвенел, хороводы у костров пошли волнами. А ребятишки окружили княжича Владимира и Епифанку, позвали их играть…

И не думал тогда никто, что настанет такое время — и на месте этого селения, где малая речка Неглинка впадала в Москву-реку, поднимется город, прекраснейший и многолюдный, какой назовут Москвою…

Утром пошли ладьи дальше и очень скоро свернули в другую малую речку — Яузу, и уже к вечеру добрались до волока. Весь следующий день перетаскивали ладьи по каткам и устроились на ночлег у той узкой речки, что текла на север.

— Вот она, Клязьма-река, — сказал проводник. — Скоро конец нашему пути.

Вниз по течению легче было грести. С каждым новым притоком ширилась Клязьма-река. Правый её берег был низкий, болотистый, а левый поднимался высоко, с малыми селениями кое-где; в иных жили русичи, а в иных люди племени весь, с ними через толмача — переводчика — разговаривали.

Прошло ещё сколько-то дней, и причалили ладьи к высокой горе, овраги крутыми склонами спускались по обе её стороны, а на вершине виднелось селение русичей.

— Наше странствие кончилось, — сказал проводник. — Отсюда идёт прямая конная тропа в стольный град земли Залесской — Суздаль. Сорок вёрст считают.

Для обоих бояр и княжича Владимира раздобыли коней в селении, воины пешими доберутся, а гребцы на месте останутся.

— А вы дальше плывите, — сказал проводник переселенцам, — скоро найдёте, где жить устроиться.

Владимир подошёл к Епифанке, хотел его на прощание обнять, да дядька за рукав потянул.

— Может, ещё когда и свидимся! — крикнул княжич вслед Епифанке, когда тот впрыгивал в ладью.

Мог ли тогда думать юный княжич, что пройдёт сорок два года, и вновь тем же долгим и трудным путём он прибудет к этой горе над Клязьмой-рекой, уже как знаменитый Владимир Мономах — славный и многократный победитель половцев. И повелит он построить здесь город. Окружат его высокие дубовые стены с воротами, с башнями, белокаменный одноглавый храм встанет внутри стен.

И назовут город в честь основателя — Владимиром…

Три ладьи переселенцев отправились дальше, вниз по Клязьме-реке. На третий день к вечеру причалили они к правому берегу под гору. У родника с ключевой водой устроились.

Утром дед проснулся рано, прошёл вдоль воды, на гору поднялся, вернулся и сказал:

— Посмотрел я, какое здесь приволье. С горы тот берег на сорок вёрст виден. Шесть недель мы скитались. Довольно. Тут и поселимся.

Разгрузили ладьи, корову девчонки повели пасти. Дед наметил, где по склону горы будут стоять землянки, где лес корчевать для будущей нивы.

И пошла работа от восхода и до заката солнца. Лишь самые малые дети играли и в Клязьме-реке купались. А взрослые и ребята постарше копали землянки, крепили их стены жердями, крыши ветками настилали, а поверх землю насыпали. Посреди каждой землянки ямку выкапывали — для очага. Придёт зима, на очаге будут пищу готовить. И тепло сбережётся.

— Дым глаза не выест, — сказал дед. — Как-нибудь до весны проживём, а там избы начнём рубить.

Епифанко усердствовал с теми, кто лес корчевал. Сперва вокруг дерева откапывали те корни, какие неглубоко, в разные стороны от ствола расходились, и перерубали их. Но были корни, какие шли вглубь, до тех не всегда удавалось добраться.

Епифанко влезал на дерево ловчее белки, у самой вершины привязывал к стволу верёвку и спрыгивал на землю. Мужики дружно, изо всех сил тянули верёвку, раскачивали дерево. Оно кряхтело, стонало, наконец, падало. За день по дюжине сосен, елей и берёз валили. А коли дуб попадался, трудились над каждым стволом долго. Тонкие деревья и кустарник выкорчёвывали мальчишки, а девчонки им помогали.

Землянки построили скоро, а лесу требовалось корчевать много, вот-вот нагрянут холода, и потому трудились без отдыха.

А дед теми днями ладил к железному сошнику деревянную соху да вязал липовым лыком кленовые зубья к бороне. Когда он кончил, то пришёл на место будущего поля и сказал:

— Потрудились вы на славу. Пока нам этого поля хватит.

Он привязал два конца верёвки к сохе, шесть молодцов встали по два в ряд, дед взялся за ручки сохи.

Поднатужились молодцы. И потянули, потянули… И пошла, пошла соха целину пахать.

А Епифанко из-под сохи камни и корни отбрасывал.

День пахали, другой, третий. Всё поле распахали!

— К весне коня добудем, — сказал дед.

Он притащил мешок ржи, что с родной земли Любечской, насыпал в лыковое лукошко золотистые зёрна, перекинул ремешок через плечо и зашагал по полю. Он сеял рожь-кормилицу; ровно сыпались зёрна между его пальцами.