Кюна Аста не сразу уразумела содержание простой полустрофы и даже оглянулась на мужа; но, видя, что конунг благосклонно улыбается, она сообразила, что это стих в ее честь, и пришла в еще больший восторг:

– Так это мне? Это про меня? – восхищенно и недоверчиво, как девочка при виде желанного яркого подарка, воскликнула она. – Правда? Это я – Фрейя платья? Это в мою честь? Как приятно! Конунг, значит, я тоже должна что-то подарить? Да? Ведь так полагается?

Хеймир конунг кивнул, уже не скрывая улыбки:

– Да, кюна, так полагается. Когда скальд произносит хорошие стихи, ему за это дарят золото, или серебро, или хорошую нарядную одежду, или дорогое оружие… Ну, тут оружие, пожалуй, ни к чему, но я не вижу, почему бы тебе не подарить деве-скальду хорошее красивое платье!

– Да, конечно! Сейчас! – Кюна словно бы хотела бежать сама, но передумала и махнула рукой какой-то из женщин:

– Рагнебьёрг, беги достань там из зеленого сундука мое платье, то, новое, которое синее с золотыми цветами на подоле! Нет, лучше красное с голубой тесьмой! И пояс, тот, голубой, с золотой вышивкой и с бусинками, знаешь – где он! Неси скорее сюда!

Женщина ушла, и только тогда дочь конунга подала голос:

– Пожалуй, кюна, лучше бы ты дала синее платье, как собиралась. Красное ведь у нее уже есть.

Вот уж кого Ингиторе не удалось поразить: острые, умные серые глаза конунговой дочери рассматривали ее скорее испытывающе, чем дружелюбно. Йомфру Вальборг была из тех, кто доверяет только привычному или хотя бы понятному, а Ингитора ни к тому, ни к другому не относилась.

– Но ей так идет красное! – Кюна опять посмотрела на Ингитору и всплеснула руками будто бы в изумлении. – К ее рыжим волосам красное подходит лучше всякого другого! И она такая красивая девушка! Правда, конунг? Правда, Вальборг?

– Когда девушка так красива и еще так умна, что сочиняет стихи, это и впрямь удивительно! – с каким-то недоверчивым намеком отозвалась йомфру Вальборг. Казалось, ей не нравится, что кому-то одному боги дали так много.

Ингитора пристально глянула на нее: похоже было, что конунгова дочь не одобрила ее появления, может быть, сочла гостью слишком самоуверенной. И тогда Ингитора сказала:

– Ах! – Кюна Аста засмеялась от радости и чуть было не захлопала в ладоши. – Ах, Вальборг, вот и у тебя есть свой стих! Скажи, это ведь гораздо лучше, чем тебе тогда передавали от Адальстейна ярла!

Хеймир конунг быстро отвернулся, чтобы скрыть усмешку, а люди в гриднице засмеялись, вспомнив довольно-таки неуклюжие стихи, которые передавали йомфру Вальборг, с разрешения ее отца, послы от Адальстейна ярла, младшего брата барландского конунга. Весной Адальстейн ярл, один из возможных женихов, ожидался в гости, но его стихи конунговой дочери не понравились, и встречи она ждала без особого воодушевления.

– И тебе тоже! – ликовала кюна Аста, не замечая, что позабавила всех своим простодушием, и только радуясь, что ее дочь получила достойное восхваление своей красоты. – Как хорошо, как славно! Значит, и ты тоже теперь должна что-то подарить!

– Я подарю застежки к этому платью! – благосклонно отозвалась йомфру Вальборг. Она хоть и не прыгала от радости, но смягчилась и взглянула на Ингитору приветливее: раз уж странная гостья готова отнестись к ней почтительно, то и своим ответным долгом она считала благодарность и щедрость. – Этелахан, принеси застежки из бронзового ларца, те, круглые, серебряные, с чернью и позолотой. Скажи фру Рагнебьерг, она даст тебе ключ.

Одна из девушек поднялась и вышла, в дверях столкнувшись с женщиной, несшей красное платье. Но Ингитора не успела его разглядеть, потому что к ней вдруг подошел молодой человек, лет двадцати с небольшим, и весело воскликнул:

– Не может быть, чтобы из всей семьи меня одного обидели! Раз уж дева-скальд привезла полный корабль стихов обо всех моих родичах, могу я надеяться, что и про меня у нее найдется строчка-другая! Иначе было бы слишком обидно! Я – Эгвальд ярл, сын конунга. Неужели меня ты не посчитаешь достойным привета?

Ингитора улыбнулась ему: Эгвальд ярл обрадовался ей заметно больше, чем его сестра. Кроме того, он оказался так хорош собой, что не улыбнуться при виде него было просто невозможно. Не очень рослый, лишь чуть-чуть выше самой Ингиторы, он зато был так строен, так соразмерно сложен, так тонок в поясе, что всякий бы им залюбовался. Такие же золотистые волосы, как у сестры, у него вились целым облаком веселых кудрей, и он собирал их сзади в пышный хвост. Лицо у него тоже было красивое, с правильными чертами и маленькой горбинкой на носу, которая придавала ему какую-то особую тонкую прелесть, и Ингитора мельком подумала, что такими должны быть мужчины из страны светлых альвов. Светлые голубые глаза его смотрели на Ингитору с удивлением и дружелюбием, очень близким к восторгу. Он широко и открыто улыбался ей, и во всем его облике, в выражении глаз и голоса мелькало сходство с кюной Астой, и оттого сын Хеймира конунга сразу понравился Ингиторе больше, чем дочь. И она сказала:

Это выглядело так, будто все три стиха она сложила прямо тут же. Если бы ее спросили, она не стала бы этого отрицать. Но, право же, за два дня плавания у нее имелось достаточно времени, и она знала, конечно, что у Хеймира конунга есть жена, сын и дочь, с которыми ей чуть раньше или чуть позже приведется встретиться.

– О! Какой роскошный подарок! На меня как будто повеяло свежим ветром удачи! – восхищенно воскликнул Эгвальд ярл. Может быть, его восторг перед стихом был несколько преувеличен, но зато его желание сделать приятное Ингиторе дышало несомненной искренностью. – И уж я не буду спрашивать совета у конунга! Я и сам знаю, как положено платить за такие отличные песни! Подожди меня немного, я сейчас!

Не обращаясь ни к кому с поручениями, он поспешно выбежал из гридницы, провожаемый добродушными, любящими улыбками всех, в том числе и конунга. Вернулся он довольно быстро, и в руках его что-то блестело.

– Вот! – с торопливым ликованием, словно малейшее промедление грозило смертью, он на ладонях протянул Ингиторе золотое ожерелье. – Уж это будет не хуже, чем матушкино платье и застежки Вальборг! Это я добыл на Зеленых островах еще год назад и все это время хранил, как будто знал, что ты приедешь за этим! Тебе нравится?

– Это ожерелье гораздо длиннее моего стиха! – ответила Ингитора, разглядывая подарок и с трудом заставив себя оторвать от него взгляд, чтобы посмотреть на «дарителя злата[18]». – Ты чересчур щедр, Эгвальд ярл.

Ожерелье казалось истинным чудом: из золотой проволоки были сплетены одинаковые плоские цветы со множеством лепестков, и даже крохотные золотые шарики пыльцы виднелись на их тонких тычинках. Между собой цветы соединялись золотыми бусинками, тоже узорными, а все вместе было достойно самой богини Фрейи в весеннем уборе!

сказала она, и лицо Эгвальда ярла снова озарилось удовольствием. Ингитора тоже осталась довольна своей предусмотрительностью: возможность подарков она предполагала, а кеннинги дара и дарителя в своей звонкой пышности так неопределенны, что подходят к чему угодно и к кому угодно.