Бергвид сошел с корабля и направился к ней. Ингитора всей кожей ощущала, как он приближается, и ей хотелось превратиться в ящерку, спрятаться под бревном, укрыться от этих темных, безумных глаз. Он вроде бы не проявлял никакой враждебности, но сам дух его был так тяжел и жесток, что рядом с ним не хватало воздуха. Вся его темная фигура в этом диком черном плаще источала ужас тех тысяч и тысяч смертей, причиной которых он послужил. Он отправил к Хель столько мертвецов, что они давно уже перетянули его дух на свою сторону, и теперь все они пришли сюда вместе с ним. От человека давно уже ничего не осталось, дракон Нидхёгг сожрал его без остатка и занял его место.
Бергвид сел на землю рядом с Ингиторой и упер блестящий темный взгляд ей в лицо.
– Значит, Торвард сын Торбранда – твой враг? – спросил Бергвид.
Он положил руку на колено Ингиторы, потом стал поглаживать край ее плаща. Ничего похотливого в этом не было, он как будто не верил своим глазам и хотел лишь убедиться, что разговаривает не с виденьем. Но Ингитора застыла от ужаса, словно ее трогал мертвец: ей хотелось выскочить из своей кожи, лишь бы не терпеть дальше его прикосновения.
– Да, это так! – ответила она, стараясь сдержать дрожь в голосе.
– А почему? Почему? – с настойчивым любопытством допрашивал Бергвид. – Что он сделал тебе?
Брови его задрожали, на лице появилось мучительное выражение, как будто он силился вспомнить ответ на необычайно важный для него вопрос.
– Он убил моего отца! – довольно твердо ответила Ингитора, потому что об этом ее спрашивали не в первый раз и этот привычный разговор помог ей овладеть собой. – У меня нет брата или другого родича, чтобы он отомстил, и тогда я взяла месть на себя. Я лишаю его сил моими стихами и навлекаю слабость и неудачу.
– Вот как! – воскликнул Бергвид и сжал ее колено так, что она едва не вскрикнула. – Расскажи, расскажи! Расскажи мне все! Как это было?
Ингитора принялась рассказывать о ночной битве на Остром мысу. Бергвид слушал так жадно, как будто ему рассказывали историю гибели его собственного отца. Лицо его менялось каждое мгновенье: на нем отражалось любопытство, ярость, боль, злоба, мстительность, какое-то горячее жестокое удовольствие. Но это не было откликом на ее повествование: слушая, он оставался в своем мире, за своей невидимой завесой, во власти своих собственных переживаний. Ингитора видела, что она и он говорят, но не разговаривают, и во всем теле уже ощущалось какое-то недомогание от его долгого присутствия, как если бы она нырнула слишком глубоко и чувствовала нехватку воздуха в груди.
А Бергвид скалил зубы, жмурился, раскачивался, бил кулаком по земле, так что неясно было, радость или страдание им владеют. Однажды он так стиснул руку Ингиторы, что она вскрикнула. А он открыл глаза и посмотрел на нее с удивлением, словно, слушая ее, он вовсе не помнил о ее присутствии. Ингитора чуть не плакала от отчаяния: ее жизнь во власти этого человека, которого совсем невозможно понять!
– Ты – сильная женщина! – воскликнул он. – Моя мать, кюна Далла, тоже была сильной женщиной! Никто не хотел позаботиться о ней! Она сама спасла меня от рук фьяллей! Они хотели сделать нас рабами! Она сама унесла меня, и спрятала за морем, и вырастила в сознании моего долга! Она смотрит на меня, она довольна мной! Все мои жертвы – ей!
Бергвид говорил быстро и горячо, так что Ингитора, не в силах этого выносить, попыталась отодвинуться. Содержание его речи она улавливала очень плохо и не понимала даже, при чем здесь его мать и где она. Вдруг он резко замолчал, его бледное лицо погасло и увяло, тяжелые темные веки опустились. Дух в нем был похож на пламя, в которое неравномерно подкидывают хворост – он то ярко пылал, то почти затухал. Привалившись к бревну, Бергвид уронил голову почти на колени Ингиторе и то ли заснул, то ли потерял сознание. Но ее руки он не выпускал, она не могла даже отодвинуться. Люди Бергвида толпились рядом, наблюдая за ними, но никто не хотел помочь ему или ей. Они просто ждали.
Со стороны моря вдруг стали долетать глухие удары железа по дереву. Бергвид мгновенно оказался на ногах – Ингитора даже не успела заметить, как он вскочил, его нечеловеческие силы взыграли снова.
– Идем! – Он рывком поднял Ингитору с бревна. – Идем, я покажу тебе, как я расправляюсь с моими врагами!
Он устремился к мысу, и Ингитора почти бежала за ним, не поспевая за быстрым широким шагом морского конунга. Много лет она слушала пугающие рассказы о Черной Шкуре, в мыслях помещая его где-то между злодеем конунгом Атли и тем мертвецом Гламом, который проклял Греттира Могучего страхом темноты. И вот он перед ней: это казалось дурным сном, но Ингитора не могла определить, когда же начался этот сон. Когда морские великанши играли «Бергбуром» и бросили его на камни? Когда она смотрела на пасущихся быков Ньёрда? Когда отплывала от Корабельного мыса, сопровождаемая плачем Этелахан и ее пророчеством: «Ты не вернешься»? Или еще раньше? Когда?
Бергвид притащил ее на мыс и остановился. Перед взором открывался широкий морской простор и те черные камни, похожие на любопытных морских чудовищ, высунувших головы из воды. «Бергбур» являл собой жалкое зрелище. Люди Бергвида сняли с него все, представлявшее хоть какую-то ценность, от паруса до резных заслонок на отверстия для весел. Теперь два человека, стоя на носу, с двух сторон рубили топорами передний штевень. Мертвых хирдманов просто сбрасывали в воду. В этих телах уже нелегко было узнать тех живых людей, с которыми она каждый вечер сидела у огня и каждое утро пускалась в плавание снова, но Ингитора знала, что это они, и слезы выступили у нее на глазах при виде их жалкого погребения. Не вернуть больше увлеченных и дерзких охотников на морского быка, нет больше Ормкеля, такого колючего, неприветливого, хвастливого и бесстрашного. Хьерт, Эвар, Фроди Рысий Глаз, Колль Красный, и даже все те, кого Ингитора не успела запомнить по имени, в воспоминаниях вызывали в ней горячее дружеское чувство, и было жаль их до боли!
А Бергвид остановился на берегу и скрестил руки на груди. Он смотрел на «Бергбура», и на лице его отражалось горделивое, отчасти лихорадочное торжество, словно этого зрелища он ждал всю жизнь. Он наслаждался видом разграбленного и разбитого корабля, а Ингитора смотрела на него и думала, как же он жалок при всей своей грозной силе: лицо его казалось изможденным, он выглядел много старше своих тридцати трех или тридцати четырех лет. Кожа плотно обтягивала его нос, лоб и скулы, на висках виднелись впадины, и щеки, поросшие черной бородой, тоже были впалыми. Его сжигал неумолимый внутренний огонь, приносящий гибель другим, но и ему самому не обещающий ничего хорошего. Раньше Ингитора считала его просто самым крупным и знаменитым из морских конунгов, которые водятся во всех семи морях, грабя корабли или плохо защищенные прибрежные жилища. Но здесь все иначе: не только и не столько добыча ему нужна. Им владела иная цель, и цель эта – месть. Ингитора и раньше слышала, что он мстит фьяллям и почему-то слэттам за разорение Квиттинга, но не думала, что это так серьезно. Удовольствие от вида гибнущего «Бергбура» значило для него больше, чем захваченная добыча.
– Посмотри! – Вдруг он обернулся к ней, обхватил ее за плечи и подтолкнул к краю обрыва. У Ингиторы мелькнула паническая мысль, что он хочет сбросить ее в воду, но Бергвид держал ее крепко. Он просто хотел получше показать ей корабль. – Посмотри! Так бывает со всяким кораблем, кто придет сюда! Со всяким «Вороном» и со всяким «Драконом» из тех стай, что погубили моего отца! Каждый из них лишается людей и головы! Этих голов у меня уже сотни! Я посвящаю их Тюру и Ньёрду! Я все их покажу тебе!
Ингитора поняла, зачем «Бергбуру» рубят штевень – видно, Бергвид хочет сохранить резную голову на память о победе. Уже сотни!
– А хочешь, я дам тебе корабль и дружину? – Бергвид порывисто повернул ее к себе, железными руками сжимая ее плечи. Как видно, ему нужно было держаться за собеседника, чтобы не потерять его в бешеном потоке своих мыслей, но соизмерять усилие и в голову не приходило. – У меня много людей! Я дам тебе корабль и дружину, и ты сама сможешь сразиться с Торвардом, сыном Тролля! Хочешь?
